Как относиться к глубоко верующим русским людям, не согласившимся в середине XVII в. с несостоятельными решениями церковного собора 1666-1667 гг., который наложил проклятия на древнерусские религиозные обряды и посеял «ужасное по по­следствиям для русского православия семя раздора» [1, с.223]?

Если учесть, что спустя три столетия, в 1971 г., духовная власть, так же соборно отреклась от своих ошибочных деяний и приняла диаметрально противоположное решение «считать эти клятвы (на старые обряды. — В.С.) яко не бывшие», то «чтущий да разумеет», каковы же истинные итоги многовекового спора и достаточно жестоких гонений на ревнителей древлего благочестия.

Сейчас уже можно с большой определенностью констатиро­вать, что положение старообрядцев в России, как церкви гони­мой, привело к рождению мощного, наполненного христианским смирением и исповеднической твердостью «даже до смерти», не имеющего аналогов в мире религиозного движения в защиту старой веры, идеалов «Святой Руси».

Характеризуя старообрядчество, В. Розанов еще в конце IX в. писал: «Нет, это... — удивительное явление нашей истории. Если на всемирном суде русские когда-нибудь будут спро­шены, от чего вы никогда не отреклись, чему всем пожертвовали? - быть может, очень смущаясь, попробовав указать на реформу Петра, на «просвещение», на то и другое еще, они найдутся, в конце концов, указать на раскол: вот, некоторая часть нас верила, не предала, пожертвовала» [2].

Действительно, пожертвовав, отказавшись от многого, приняв на себя двойной петровский налог, подчинившись указу носить цветные лоскуты на кафтанах как внешние знаки своей глубинной верности старине, ревностные последователи древлего благочестия, устраивая свою жизнь по Типикону, наряду со многим другим дали удивительные результаты своей способности к сплоченному труду, организованной хозяйственной деятельности, пронизанной верой в Бога и стремлением жить по совести.

«Облик России, «которую мы потеряли», в значительной мере был сформирован старообрядцами. Уходя от преследования, они осваивали окраины империи — Кавказ, Урал и Сибирь, Дальний Восток. В огромной разномастной стране они утверждали современные торгово-промышленные отношения: к началу XX в. в их руках находилось две трети частного российского капитала. И употребляли   они   его   с   пользой   для   Отечества:   текстильное хлебное   дело,   металлургия,   книгоиздательство,   оказавшись в старообрядческих руках, развивались и процветали — достаточ­но   вспомнить фамилии Гучковых, Кузнецовых, Морозовых, Рахмановых, Рябушинских, Солдатенковых...» [3].

Рассматривая в этой связи один из уделов государства Российского, «Опорный край державы» — Урал, можно и здесь увидеть немало фактов значительной доли участия в его освоении, про­мышленном и культурном, приверженцев русской старины.

Причиной того, что Средний и Южный Урал еще в начальный период колонизации стали одними из центров старой веры, явилась волна гонений на старообрядчество при Петре I, в начале XVIII в. Здесь прослеживается определенная преемственность. Изначально, после раскола русского Православия, сильные по­зиции староверов наряду с Выгом, Стародубьем были и в Ниже­городских пределах, где со временем в заволжских лесах по бе­регу реки Керженец выросло более ста крупных скитов. После их разорения, когда скиты были выжжены, а многих ревнителей древлего благочестия сослали на каторгу, подвергли пыткам и казням, большое количество старообрядцев с Керженца невольно отправилось искать лучшей доли дальнее, на восток России.

Они шли на Урал и в Сибирь. Одним из отголосков этой вы­нужденной, имеющей религиозные причины миграции является бытование до сих пор в наших краях старого слова «кержак».

Весомое присутствие старообрядцев на Урале, обусловлено тем, что интенсивная колонизация, в  частности, связанная с промышленным освоением края, началась позднее раскола русского Православия. Может быть, Никите Демидову не было бы столь тесно в Туле, не будь он когда тайным, а когда и явным приверженцем церковной старины. Вслед за ним немало и купцов тульских облюбовали свободные территории уральского региона.

Вопрос этот, к сожалению, недостаточно изучен, но если взять достаточно известный в ту пору Кыштымский горный округ, то в нем первый завод, Каслинский, начал строить Яков Коробков, тульский купец первой гильдии, старовер. В путеводителе по Уралу за 1904 г. можно найти следующие строки, подтвер­ждающие это: «Как первый владелец завода, Коробков, так и Демидов, а особенно последующие владельцы — Расторгуев, Ха­ритонов и Зотов, будучи сами раскольниками, сильно покрови­тельствовали старой вере. Вообще как центр раскола Касли не утеряли своего значения и теперь» [4, с.373].

Не менее, а, может быть, более значимым центром старой веры являлся и является на Южном Урале г. Миасс. Первый владелец Миасского завода был тоже тульский купец, Илларион Лугинин. Есть предположения, что корни старообрядчества в Миассе очень глубоки.

В московском журнале «Церковь» за 1909 г. помещены несколько статей архитектора Н. Филянского, детально обследовавшего развалины мужского старообрядческого скита на о. Веры (оз. Тургояк). На основании результатов этой экспедиции он высказал мысль о том, что скит этот основан в первые десятилетия после начала гонений на приверженцев старых обрядов.

Скит весьма своеобразен, кельи буквально выдолблены в гранитных скалах, а стены полуразрушенного храма выложены из огромных диких булыжников. Приведем несколько строк иссле­дователя: «Не было сомнений, что это было то помещение, в ко­тором подвижники собирались для общей молитвы.... Какой вы­сокой строгостью должно было веять от этой часовни, нарочно скрытой от людских глаз в глубине острова, ... среди угрюмых пещер, приютившейся у подножья девственных скал, меж диких неизведанных лесов!» — пишет Н. Филянский под впечатлением своих наблюдений [5, с. 131]. Невольно задумываешься, сколько труда необходимо было для того, чтобы основать этот скит и обустроить в нем жизнь на многие годы, не прерывая ни на день своей подвижнической молитвы.

Собственно, тема отношения к труду может быть чуть ли не ключевой, если задаться целью что-либо узнать о сущности старообрядчества. Обладая обостренным религиозным чувством, староверы и к труду относились, как к деланию «во славу Божию», что сразу предполагало работу по совести, с полным напряжением сил и большой ответственностью, поскольку в каждом было укоренено сознание того, что за любую малость соде­янного рано или поздно нужно будет дать ответ перед Богом. Возможно, этим в определенной мере объясняются на Южном Урале успехи развития промышленности, чугунолитейного, железоделательного, медеплавильного производства. Наряду с природными факторами эти достижения были обусловлены уровнем  применяемой технологии, строгим, «не за страх, а за совесть» вместе с тем самостоятельным, творческим отношением к делу.

Интересно будет привести свидетельство одного из авторитетных в среде российских промышленников того времени журнала: «...плавильное производство заводов Кыштымских можно поставить в пример всем прочим заводам империи...» [6, с.420] Дальше указывалось, что все заслуги необходимо приписать одному человеку, Григорию Зотову, человеку удивительной судь­бы, обладающему чрезвычайной энергией и работоспособностью С 1823 г. он управлял Кыштымским горным округом.

В прошлом сын мастерового, Зотов по служебной лестнице поднялся до должности управляющего Верх-Исетскими заводами гвардии корнета Яковлева в Екатеринбурге. При нем эти заводы начали производить очень качественное железо, которое ценилось не только на Урале. В период войны с наполеоновской Францией, за изобретение машины для полировки снарядов он был удостоен Золотой медали с красной лентой.

Григорию Зотову, как приверженцу старой веры, довелось встретиться в 1824 г. в Екатеринбурге с государем Александром I, вот фрагмент их диалога:

«Император:

— Я слышал, что ты держишься раскола, упорствуешь в нем?

Ответ:

— Не смею скрывать перед Вашим Величеством, что я старообрядец.  Но в наiем обряде ничего нет вредного,  а тем более противного Православной церкви. К нам перешло это от отцов наших.  Из усердия к Церкви мы построили для служения ка­менный храм. Но нам не позволяет епархиальное начальство по­ставить Святые Кресты на главе этого храма».

Результат встречи старовера Зотова с государем Александром I оказался ошеломляющим: старообрядцам Екатеринбурга было позволено поставить кресты на вновь построенный храм, 90 человек были возвращены из ссылки с Богословских заводов, а заводы Кыштымского горного округа были вновь переданы в частное управление [7, с.56].

Конечно, не только Зотов определял те или иные достижения в жизни Кыштымского горного  округа.  История того же Каслинского   завода,   впоследствии   ставшего   всемирно   известным центром художественного литья, показывает, что наиболее ква­лифицированными мастерами-модельщиками,   литейщиками, формовщиками и чеканщиками этого промысла были, как пра­вило, выходцы из старообрядцев. С любовью относясь к своему труду и со строгостью к себе, они показали всем, что из хрупко го чугуна можно изготавливать и ажурные, достаточно изящные художественные вещи, делая их предельно легкими с помощью высокого качества отливки.

Пожалуй, венцом признания, наибольшей вершиной успеха этого художественного промысла была выставка 1900 г. в Париже, где чугунный павильон Кыштымского горного округа полу­чил «Гран при». Этому во многом способствовал Василий Гри­горьевич Дружинин, дворянин, потомственный старообрядец, совладелец заводов и председатель Главного правления Кыштымского округа. Это широко образованный человек, долгое время бывший секретарем Императорского русского археологи­ческого общества, автор многих книг, собиратель крупнейших коллекций поморского литья, старообрядческих книг и рукопи­сей. В 1900 г. он проделал огромную работу по подготовке к уча­стию в Парижской выставке, которая привела к всемирному триумфу Каслинского художественного литья. Деятельное уча­стие Василия Григорьевича вполне объяснимо, поскольку его отец, Григорий Васильевич, будучи страстным собирателем кар­тин, художественной бронзы и фарфора, в свое время составил основу коллекции моделей будущих отливок.

Есть предположение, что и развитие другого центра художественного промысла — Златоуста, .с его знаменитой гравюрой, не обошлось без существенного влияния старообрядцев. Об этом упоминается в не так давно выпущенной Уральским университе­том книге-альбоме «Невьянская икона». Кстати, невьянская иконописная традиция была широко представлена и на Южном Урале. Челябинский искусствовед Г.И. Пантелеева в своем ис­следовании на примере икон Кыштымской церкви Рождества Христова, попавших туда, вероятно, из единоверческого храма, показала их теснейшую связь с невьянской иконописной шко­лой. Последняя по достоинству считается феноменом художест­венной культуры Урала. Факт этот заслуживает особенного вни­мания. Невьянская икона — яркое явление культового старооб­рядческого искусства XVII—XIX вв. Свое название она получила от Невьянска — родовой столицы Демидовых и духовного центра Уральского старообрядчества. Здесь жили и работали дина­стии талантливых мастеров, определивших стилистику «иконо­писи Каменного пояса».

Наиболее известными были династии иконописцев Богатыревых и Чернобровиных. Один из Богатыревых «лично имел сча­стье поднесть своей работы икону Казанской Божьей Матери Го­сударю Александру I и удостоиться награды, получить золотые часы... Государь отменно любил древнее письмо» [8].

Ефим Чернобровин, представитель второй династии, участвовал в 1887 г. в Сибиро-Уральской научно-промышленной вы­ставке в Екатеринбурге. Одна из его икон с выставки поступила в музей Уральского общества любителей естествознания. В на­стоящее время многие работы иконописных мастеров Чернобровиных хранятся в музеях и картинных галереях Перми, Екатеринбурга и в частных коллекциях.

Один из Невьянских иконников, Колчин Ефим, более 30  лет жил и писал иконы в Каслях. Богатыревы были в родстве с Расторгуевыми, и тоже немало икон написали для церквей Южного Урала.

Следовало бы сказать несколько слов о роли в жизни старообрядцев на Южном Урале Никиты Никитовича Демидова, Расторгуевых-Харитоновых. Последние имели великолепную усадьбу центре  Екатеринбурга,   равной  которой  по  красоте  и  размаху пожалуй, не сыскать было в городе. Благодаря покровительству Л.И. Расторгуева, а впоследствии Г.Ф. Зотова и П.Я, Харитонова в первой четверти XIX в. на Каслинском заводе была выстроена старообрядческая часовня, в дар которой П.Я. Харитоновым был принесен восьмиконечный крест с мощами святых и частичкой ризы Господней.

На озере Сунгуль в первой половине XIX в. был основан монастырь, который приобрел среди староверов широкое влияние; пожертвования сюда стекались и из европейской части России, и из Сибири. Что касается небольших скитов, то их на Южном Урале, особенно в горной местности, можно было насчитать несколько десятков, при некоторых из них были скриптории, где монахи занимались переписыванием книг и составлением рукописных сборников из наиболее почитаемых духовных произве­дений.

Не менее влиятельным, чем Сунгульский, был Никольский женский монастырь, расположенный в окрестностях Миасса. Управлялся монастырь общиной миасского Покровского храма, который фактически был главенствующим среди старообрядческих церквей трех уездов Оренбургской губернии. В настоящее время храм отстроен заново, а его настоятель, священноиерей Вячеслав (Зобнин), является представителем по Челябинской области воссозданной в 1999 г. Уральской епархии РПСЦ.

В Челябинске возрождение старой веры идет не столь быстро, хотя корни ее были достаточно глубоки и основательны. До революции десятая часть населения города придерживалась старых обрядов. Старообрядческая церковь находилась в Заречной части города. Если опираться на современные ориентиры, это непода­леку от торгового центра, ближе к кинотеатру «Родина». Рядом с церковью стоял особняк одного из ее попечителей и видных приверженцев старой веры купца Ивана Чеканова. Сейчас это, пожалуй, единственная старая постройка по ул. 8-го марта (в прошлом — ул. Береговая).

В целом медленное возрождение древлеправославной веры возможно, объясняется тем, что ревнители древлего благочестия во многом больше, чем другие православные христиане, пострадали от богоборческой власти в России. Не привыкшие идти на компромиссы, они открыто исповедовали свою принадлежность к христианству, видя в мученической смерти за Христа один из путей к своему духовному спасению.

Уход в самые отдаленные и глухие уголки России в XX столетий уже не гарантировал надежного убежища. В последнее время, к примеру, получили огласку случаи уничтожения крепких старообрядческих сибирских скитов с помощью военной авиации. Что ка­сается городских общин, здесь старообрядцы были заметной и при­влекательной мишенью и для общества воинствующих безбожни­ков, и для самого различного рода комиссаров, которым резало глаз то, что некоторая часть населения все еще не шагает в ногу с пере­довыми отрядами рабочего класса и не спешит менять уклад своей жизни в угоду требованиям мировой революции.

Здоровый консерватизм старообрядчества, приверженность его к исконно-русским православным традициям — все это пестовалось в течение почти трех столетий. «...Со временем он (старовер. — В.С.) выделился в особый тип русского человека, который вопре­ки всем бедам и обстоятельствам упрямо хранил в себе каждую кос­точку и каждый звук старой национальной фигуры, в тип, несущий живое воспоминание о том времени, когда человек мог быть крепо­стью, а не лавкой, торгующей вразнос...» [9, с.31].

Советский исторический период жизни нашего Отечества в чем-то нивелировал эту особенность души и духа старообрядцев, но с корнем вырвать не смог, как, в сущности, мало что сумел довести до конца. И сейчас, когда мы все чаще возвращаемся к мысли, что в судьбе России вера православная играет далеко не последнюю, а вернее, — определяющую роль, закономерно возникает вопрос: кому же нужно, кому выгодно то, что это «ужас­ное по своим последствиям... семя раздора», казалось бы, и не растет, и не засыхает, не давая обрести Русскому Православию свое давно утраченное единство и полноту и что все-таки необхо­димо делать, чтобы выйти из этого чреватого новыми трагедия­ми состояния?

Хотелось бы привести один из ответов на этот вопрос, он предложен в статье «Смысл старообрядчества» известного богослова и историка церкви А. Карташева: «Не ринется ли сюда (в исконное православие. — В.С.) разочарованный ложным искани­ем социальной правды в большевизме русский народ и не напра­вит ли свое характерное социальное правдолюбие в лоно право­славной церковности, в ее национальной, свойственной ему фор­ме? Мы в это верим. И даже более объективно — мы предвидим это исторически как неизбежное, ибо нельзя уйти от своего на­ционального лика. Русское обрядоверие есть залог и стиль вели­кой социальной возможности православия» [10].

Примечания:

1.Зеньковский С.А. Русское   старообрядчество   (Духовные   движения XVII в.). М., 1995.

2.Розанов В.В. Психология нашего отношения к расколу // Новое время. 1896. № 7279.          

3.  Дзюбенко М.,   Солдатов А.   Старые  русские   //   Московские  вести 1998. № 41.

4.     Иллюстрированный путеводитель по Уралу. 1904.

5.     Церковь. 1909. № 4.

6.  Горный журнал. Книга I. 1832.

7.     Свистунов В-М. История Каслинского завода. Челябинск, 1997.

8.  Из дневника надворного советника С.Д. Нечаева. Б.м., б.д.

9.  Распутин В. В Сибири бытование старообрядчества имело особое значение... // Старовер. Горно-Алтайск, 1994.

10.Карташев А.В. Смысл старообрядчества. Париж, 1924.

В.И. Столбиков (Челябинск)

Опубликовано в сборнике: Старообрядчество: история и культура: Сб.ст. Вып.2/под ред.Дементьевой Л.С., Инговатова В.Ю. – Барнаул: изд-во «Фонд поддержки…», 2003. С. 51-58

Фото из Старообрядческого календаря за 1958 год

Сердечно благодарим М.Гусева(Екатеринбург), подготовившего к размещению на сайте текст и предоставившего фото