На правах рукописи

Работа выполнена в Центре по изучению межнациональных отношений Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН

Научный консультант:

академик РАЕН, доктор исторических наук, профессор Павел Иванович Пучков

Официальные оппоненты:

Доктор исторических наук, профессор

Доктор филологических наук, профессор

Доктор исторических наук, профессор

Ведущая организация:

Научно-исследовательский институт гуманитарных наук при Правительстве Республики Мордовия

Защита состоится “ 22 ” мая 2007 г. в _______ часов на заседании диссертационного совета Д.002.117.01 по присуждению ученой степени доктора исторических наук при Институте этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН по адресу: 119991, Москва, Ленинский проспект, 32-А.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН.

Автореферат разослан “____” ____________ 2007 г.

Ученый секретарь диссертационного совета,

доктор исторических наук А.Е. Тер-Саркисянц

Актуальность исследования: Еще недавно одной из особенностей российского социо-культурного контекста являлась ситуация резкого разрыва религиозных традиций, возникшая в результате радикального атеизма советского периода. За последние десятилетия эта ситуация значительно изменилась, с конца 1980-х годов прошло уже достаточно времени для того, чтобы многие традиции были восстановлены, а религиозные институты вернули себе прежние функции. Однако говорить о полном преодолении этого разрыва, пожалуй, еще рано. Этнические группы, в традиционной культуре которых велика конфессиональная составляющая, до сих пор ощущают его в межпоколенной передаче сакральных знаний, религиозных практик и их смыслов, в отсутствии религиозной социализации. Кроме того, вовлеченные в динамичные трансформационные процессы, протекающие в условиях глобализации и модернизации, такие сообщества испытывают сегодня сложности и другого плана.

Помимо так называемых “главных” религий – православия и ислама, а также множества появившихся в последние годы “новых” течений, в современной этноконфессиональной мозаике России можно выделить группу традиционных религий, не имеющих сегодня массового распространения, но сыгравших существенную роль в отечественной истории. К последним можно отнести, в частности, и старообрядчество. В силу объективных причин не сохранившие в советский период даже минимальной базы для роста (кадры духовенства, учебные заведения, культовые здания) и не пользующиеся внешней поддержкой такие группы оказались в довольно сложной ситуации. Их выживание целиком зависит только от внутренних адаптационных ресурсов и выработанных в ходе исторического развития механизмов самосохранения.

Старообрядческая культура стремится к максимальной актуализации наследия, и традиция является самым главным способом структурирования коллективного опыта. Как известно, в силу бинарности мышления верующих смысловые ряды “традиционного” и “современного” всегда ценностно противопоставлены, в связи с чем, в коллективном сознании обычно существует некий идеальный тип “древней традиции” (синоним “чистой”, “незамутненной”), который при контакте с современностью подвергается угрозе. Понятие “чистоты канона”, скрепленного сакральным авторитетом, лежит в основе самоопределения любых религиозных институтов, а те из них, для которых традиционализм представляет особую ценность, связывают эту чистоту с необходимостью сохранять веру предков. Для них проблема поиска новых форм трансляции традиционных норм в современной динамичной действительности стоит в одном ряду с проблемой самосохранения группы как целостности. Следовательно, отсутствие такой возможности грозит для них размыванием идентичности и утратой “самости”. В этой связи чрезвычайно актуальными представляются вопросы, каковы механизмы такого самосохранения, в каких частных формах (практиках) они находят свое выражение и, наконец, способны ли они обеспечить сегодня стабильное существование подобных этноконфессиональных образований? Следует оговориться, что под механизмами самосохранения в настоящей работе понимается совокупность уникальных состояний и процессов, взаимообусловленных и находящихся в определенном соподчинении, направленных на поддержание групповой целостности и равновесия между социальной системой и средой.

Рассматриваемые в настоящей диссертационной работе аспект проблемы самосохранения замкнутых религиозных сообществ, и объект исследования представляют большой научный интерес уже в силу их новизны и малой изученности. Так, в общественном мнении старообрядчество определяется только как русское религиозное течение, однако оно имело достаточно широкое распространение у целого ряда финно-угорских и некоторых тюркских народов. На территории Урало-Поволжья более всего нерусских старообрядцев было среди мордвы и коми-пермяков, незначительное количество среди удмуртов и чувашей. Об этом свидетельствуют различные письменные источники, в частности, опубликованные материалы Всероссийской переписи 1897 г. Подобные группы, обладающие культурной спецификой, существуют до сих пор и нуждаются во всестороннем исследовании. Проникновение старообрядчества в другую этнокультурную среду, несомненно, оказывало влияние на существование этой среды, преобразовывало ее и вносило новые элементы. В то же время оно модифицировалось само, выливаясь в другие формы в процессе адаптации к реальному окружению.

Таким образом, рассмотрение старообрядчества как феномена, нацеленного на воспроизводство традиции именно в различных этнокультурных средах, позволяет, с одной стороны, решать сложные теоретические проблемы, связанные с взаимодействием, взаимопроникновением и сосуществованием этнических культур, с другой, – обозначить общие закономерности складывания механизмов самосохранения традиционных обществ в условиях модернизирующейся действительности.

Цель исследования: выявление механизмов самосохранения русских и финно-угорских старообрядческих общин Урало-Поволжья, способов сохранения и трансляции в них традиционных ценностей и практик в условиях современного динамичного контекста. Для повышения степени репрезентативности исследования рассматривались старообрядческие группы среди русских, мордвы, коми-пермяков (язьвинцев и зюздинцев), прошедшие не одинаковый путь исторического развития и обладающие выраженной спецификой в рамках своих этнокультурных традиций.

Достижение указанной цели осуществлялось путем решения следующих конкретных задач:

- освещение истории формирования и характера расселения различных этнических групп старообрядцев (русских, мордвы, чувашей, коми-зюздинцев и коми-язьвинцев) на территории Урало-Поволжья с учетом исторических, географических и социокультурных факторов;

- выявление основных обстоятельств, причин и общих закономерностей проникновения старообрядчества в инокультурную среду;

- характеристика внешних межгрупповых связей (распространенность смешанных браков, характер социальных, хозяйственных и бытовых контактов с иноверцами), степени декларируемой и реальной замкнутости старообрядческих общин;

- анализ существующих социально-культурных стереотипов, оценочно-поведенческих норм, бытовых предписаний и способов их соблюдения современными старообрядцами;

- определение роли конфессиональных символов и бытовых явлений в поддержании групповых границ;

- выявление степени сохранности древних форм духовной культуры, уровня владения ими лидеров и рядовых членов старообрядческих общин, способов их межпоколенной трансляции (знание и соблюдение канонов, навыки чтения, крюкового пения, исполнения духовных стихов и т.д.);

- рассмотрение обрядов перехода (крещение и похоронно-поминальный комплекс) как группового маркера и индикатора межкультурных взаимодействий;

- исследование способов регулирования жизнедеятельности и осуществления взаимодействий старообрядческих общин в рамках отдельных согласий;

- анализ внутренней структуры современных старообрядческих общин (половозрастной состав, иерархия, статусные группы, лидеры, социальные роли);

- рассмотрение традиционных нарративных форм и повествовательной структуры современных эсхатологических легенд и исторической прозы, их интерпретативной и адаптационной функции в старообрядческой культуре.

Хронологические рамки исследования в исторической части работы распространяются вглубь до конца ХVII столетия, то есть времени появления старообрядчества в Волго-Уральском регионе, однако в целом охватывают период с середины ХIХ в. до наших дней (2006 г.), что обусловлено возможностью использования применительно к этому периоду обширного корпуса архивных и опубликованных источников, а также авторского полевого материала.

Территориальные рамки исследования включают две обширные географические зоны. Первая очерчивается естественными границами Южного Урала – территории современных Республики Башкортостан, Оренбургской и части Челябинской областей (бывшие Оренбургская и Уфимская губернии). До недавнего времени этот регион был мало известен в старообрядческой историографии и освещался лишь в единичных работах по истории и культуре всего российского старообрядчества. В течение более десяти лет мною собирался полевой и архивный материал о южноуральских старообрядцах – русских (в основной массе) и мордве.

Усложнение научно-исследовательских задач и необходимость привлечения дополнительных материалов по старообрядчеству среди финно-угров повлекло за собой и расширение географических рамок исследования. Компактные группы старообрядцев коми-пермяков расселены на территории Среднего Урала и Приуралья – на севере Пермского края (Красновишерский и Соликамский р-ны) и востоке Кировской области (Афанасьевский р-н). Кроме того, привлекался материал по старообрядцам-чувашам, проживающим в Республике Чувашия (Шемуршинский р-н) и в Ульяновской области (Вешкайемский р-н). Эти территории не были изолированы друг от друга и соединялись через сеть скитских центров как местного, так и всероссийского значения.

Теоретические подходы и методология исследования. Характерной особенностью развития отечественной этнологической науки на нынешнем, постсоветском этапе стал критический пересмотр ее теоретико-методологических основ, прежде всего теории этноса и природы этничности. Многочисленные дискуссии по этому поводу нашли отражение на страницах профессиональных изданий и авторских монографий (Э.Г. Александренков, С.А. Арутюнов, Б.Е. Винер, М.Н. Губогло, С.Е. Рыбаков, В.А. Тишков, С.В. Чешко и др). Большая открытость в выражении российскими учеными собственных взглядов, и доступность неизвестных ранее зарубежных теоретических разработок привели, с одной стороны, к отсутствию общепринятой системы терминов и категорий и, связанным с этим, исследовательским сложностям, с другой – к признанию неоднозначности природы этнического феномена и невозможности рассмотрения ее в рамках только одной методологической модели.

На сегодняшний день большинством исследователей признается необходимость разумной интеграции различных научных теорий и концепций и актуальность комплексных междисциплинарных методов. В этой связи, определив оптимальность для решения поставленной в моем исследовании проблемы адаптационного подхода, хочу оговориться, что он не имеет жестких непроницаемых рамок и допускает в зависимости от контекста привлечение других, в частности, символических и феноменологических трактовок понятий и явлений (ЮМ. Лотман, П. Бергер, Т. Лукман, А.Я. Гуревич, Т.А. Бернштам).

Характеризуя теоретические разработки, использованные в настоящей диссертации, остановлюсь на некоторых основных положениях адаптационного подхода и возможностях его приложения к исследованиям старообрядчества. Главным для него является понимание культуры как динамичного адаптивного механизма, или способности приводить себя в соответствие с изменяющейся средой. Такое понимание, во-первых, послужило толчком для развития с 1970-х годов в отечественной и зарубежной этнологии новых направлений, в частности, этноэкологии, и введения в область научных исследований понятия “система жизнеобеспечения” (В.И. Козлов, С.А. Арутюнов), во-вторых, стимулировало рассмотрение в рамках многих гуманитарных дисциплин проблем социокультурной и психологической адаптации различных этнических групп в условиях общественных трансформаций. Определялись оптимальные пути этого процесса, давались различные характеристики, проводились конкретно-социологические и этнопсихологические исследования (Ю.В. Арутюнян, Л.М. Дробижева, В.В. Гриценко, Н.М. Лебедева и др.). Перечислить все имеющиеся на сегодняшний день научные работы, выполненные в таком ключе, уже не представляется возможным. Наиболее полный и подробный историографический обзор проблемы адаптации представлен в монографии Л.В. Корель (2005 г.).

Для моего исследования наиболее важным является разработанное в рамках адаптационного подхода понимание традиции. В отличие от ценностного восприятия традиции, часто используемого в социологии, как оппозиции модернизации и прогресса (М. Вебер), в рассматриваемом подходе традиция определяется как способ воспроизводства культуры или “универсальный механизм, который благодаря селекции жизненного опыта, его аккумуляции и пространственно-временной трансмиссии, позволяет достигать необходимых для существования социальных организмов стабильности” (Э.С. Маркарян). Понимаемая таким образом традиция оказывается тесно связанной с механизмами самосохранения и проблемами социально-культурной адаптации. В российской гуманитарной науке впервые такой взгляд на традицию был сформулирован Э.С. Маркаряном, и в целом разделялся большинством этнологов. Традиция трактуется расширительно, практически синонимично понятию “культура” (в моем исследовании также “старообрядческая традиция” = “старообрядческой культуре”), и как динамический взаимообусловленный процесс, включающий в себя изменения и новации, превращающиеся в ходе развития в традицию (С.А. Арутюнов). В современной зарубежной науке на близких позициях находится С. Эйзенштадт, выделивший в традиции консервативную и креативную составляющие, и использовавший для объяснения противоречивости традиции теорию Э. Шилза о “центральной зоне” культуры, обладающей смыслополагающей и упорядочивающей функциями.

В работе использовались также обозначенные Р. Крамми теоретические подходы к исследованию старообрядчества в контексте современных дискуссий о “народной религии” и рассмотрение старообрядчества как “текстовой общности”, состоящей из множества взаимосвязанных субкультур, имеющих сложные синхронные и диахронные связи.

Большое влияние на настоящее исследование оказали также труды известного исследователя Волго-Уральского региона и автора целого ряда серьезных теоретических работ Р.Г. Кузеева. При определении специфики различных старообрядческих субконфессий использовались публикации П.И. Пучкова.

Методология исследования строилась на совокупности общенаучных методов. Использовался сравнительно-исторический метод с применением системного и кросс-культурного анализа при интерпретации материала. Мой подход также можно обозначить как типологический, так как я пыталась найти черты сходства и различия между подобными этноконфессиональными группами. И, наконец, применялся описательный метод, позволяющий полнее передать конкретику этнографического материала и реальный контекст.

Сбор полевого материала осуществлялся на основе качественного подхода: включенное наблюдение, глубинное и полуструктурированное интервью с путеводителем, в котором обозначались проблемно-тематические блоки беседы с участниками исследования (В.В. Семенова, В.А. Ядов). Указанные блоки соответствовали выделенным задачам исследования. Проведение опроса включало два этапа: 1) интервью с основными (“ключевыми”) информаторами и 2) последующее дополнение полученных результатов по отдельным вопросам у вторичных информаторов. При составлении вопросника частично использовались программы М.М. Громыко, С.В. Кузнецова, А.В. Буганова “Православие в русской народной культуре”, а также Т.А. Листовой (по родинной обрядности) и И.А. Кремлевой (по похоронной обрядности), дополненные и адаптированные к старообрядческому материалу.

Другим способом сбора информации были фото- и видеосъемка, позволяющие во всей полноте фиксировать динамические процессы, вещные атрибуты культуры (предметы культа и бытового обихода, одежду, интерьер жилых и богослужебных помещений). При проведении видеосъемок использовался метод “созвучной камеры”, разработанный Е.В. Александровым, который строится на доверительных отношениях между исследователем и носителями культуры. Метод предполагает непрерывную съемку планов относительно большой протяженности, использование синхронного звука, сдержанный монтаж.

Историография. На сегодняшний день историографическое наследие по проблемам старообрядчества является довольно обширным, в этой связи в настоящий обзор включена только литература, непосредственно использованная или оказавшая косвенное влияние на диссертацию. Она распределена по тематическим разделам: 1) общие работы по старообрядчеству; 2) работы, посвященные нерусскому старообрядчеству; 3) опубликованные исследования, в которых в той или иной степени поднимаются проблемы социально-культурной адаптации старообрядческих групп и механизмов их самосохранения.

Первые работы о старообрядчестве были написаны представителями официальной православной церкви и русской исторической науки и преследовали исключительно обличительные и миссионерские цели. Их относят к синодальному направлению старообрядческой историографии (Макарий (Булгаков), А.И. Журавлев, Е. Голубинский, Н.Ф. Каптерев). В этой связи интересно сравнить синодальные работы с полемическими сочинениями самих старообрядцев, в которых даются собственные интерпретации приведших к расколу исторических событий (И. Филиппов, Ф.Е. Мельников, И.А. Кириллов, В.Г. Сенатов, В.П. Рябушинский). Полемическая традиция продолжилась трудами современного старообрядческого философа М.О. Шахова.

С середины ХIХ в. развивается новое, так называемое, демократическое направление в изучении раскола, когда старообрядчество рассматривалось исключительно как движение социального протеста (А.П. Щапов, С.П. Мельгунов, А. С. Пругавин и др.). Впоследствии подобные попытки не раз возобновлялись, сначала в дореволюционные годы, затем – в советский период (В.Д. Бонч-Бруевич). Кроме того, в ХIХ в. появились и первые работы, в которых старообрядчество характеризуется как своеобразный историко-культурный феномен русской жизни (Н.М. Костомаров, П.Н. Милюков).

В советское время, в соответствии с существовавшими идеологическими установками, старообрядчество рассматривалось либо с атеистических позиций, либо как форма антифеодального протеста (А. Катунский, В.Ф. Миловидов). Серьезные глубокие исследования появились в это время в среде русской эмиграции (С.А. Зеньковский, А.В. Карташов). Ряд работ советских ученых, посвященных средневековому общественному сознанию, до сих пор не утратили своего значения (А.И. Клибанов, К.В. Чистов, Р.Г. Пихоя).

Наиболее последовательно изучением старообрядчества, его книжно-рукописной традиции занимались отечественные археографы, благодаря которым введено в научный оборот огромное количество памятников старообрядческой мысли, произведен их подробный анализ (Н.Н. Покровский, Н.Д. Зольникова, И.В. Поздеева, Е.А. Агеева, Е.Б. Смилянская, Е.М. Сморгунова, И.В. Починская, А.Т. Шашков, В.И. Байдин, А.Г. Мосин, Е.М. Юхименко и т.д.). К теме старообрядчества обращались искусствоведы, филологи и собиратели фольклора (О.Н. Бахтина, С.Е. Никитина, Н.П. Парфентьев, Е.А. Бучилина, В.Л. Кляус и др.).

В этнографическом плане наиболее комплексно на сегодняшний день исследованы материальная и духовная культура старообрядцев, проживающих на территории Пермского края (И.В. Власова, С.А. Димухаметова, И.А. Кремлева, Т.А. Листова, Т.С. Макашина, Г.Н. Чагин), Усть-Цильмы (Т.И. Дронова), Сибири и Дальнего Востока (Ю.В. Аргудяева, Ф.Ф. Болонев, Е.Е. Фурсова и др.). Особую категорию составляют монографические исследования русского населения на той или иной территории, в которых отмечалась некоторая, свойственная старообрядческой культуре, специфика (Е.В. Рихтер, Т.А. Бернштам, В.А. Липинская) и т.д. Выделение лишь отдельных сторон культуры и быта при изучении других региональных групп старообрядцев несколько затрудняет общий сравнительный анализ, но открывает возможности для сопоставлений на частном детальном уровне (Е.Э. Бломквист, Н.П. Гринкова, С.К. Сагнаева, В.П. Федорова).

Старообрядчеству посвящено немало работ зарубежных авторов (Р. Моррис, Р. Робсон, Д. Шеффел, Р. Крамми, Е. Накамура, Э. Иванец, В. Плейер, В. Рюк-Дравина, П. Паскаль).

Как было сказано выше, следующий раздел историографического обзора составляют работы о старообрядчестве среди финно-угорских народов. Наиболее обширная историография принадлежит коми-старообрядцам. Первыми работами, в которых рассматривалось влияние староверия на быт и повседневную жизнь коми-зырян, являются очерки К.Ф. Жакова и П.А. Сорокина. Затем в ходе комплексных исследований этнографии народов коми в 1940-1950-х гг. под руководством В.Н. Белицер сбор полевого материала производился попутно и в старообрядческих селах, хотя их конфессиональная принадлежность и особенности религиозности не являлись предметом специального рассмотрения. Следующими к интересующей теме обратились Л.Н. Жеребцов и Л.П. Лашук, их работы объединяются выводом о консервативном влиянии старообрядчества на культуру зырян. Большой интерес представляют труды Ю.В. Гагарина, написанные на результатах сплошного конкретно-социологического исследования состояния религиозности сельского коми населения 1966-67 гг.

Планомерные и последовательные исследования на Печоре, Вычегде и Вашке начались уже с 1980-х гг., когда была создана фольклорно-этнографическая лаборатория при Сыктывкарском университете. Сыктывкарскими учеными (А.Н. Власов, Т.Ф. Волкова, Т.А. Дронова, Т.А. Канева, П.В. Лимеров, Е.В. Прокураторова, Ю.В. Савельев, В.Э. Шарапов) была подготовлена серия сборников с материалами о старообрядческой книжно-рукописной традиции, формировании и функционировании отдельных общин, наставнических родах, роли книги в традиционной культуре. История и культура локальных старообрядческих групп среди коми-зырян стали предметом диссертационных исследований А.А. Чувьюрова и В.В. Власовой.

Этноконфессиональная история тихвинских карел-старообрядцев на протяжении трех с половиной веков на основе оригинального полевого материала и выявленных архивно-документальных источников освящается в монографии и статьях О.М. Фишман, использующей феноменологический подход.

Научные исследования среди старообрядческих групп пермяков стали проводиться уже в 1950-е гг. В.Н. Белицер в это время был написан очерк о материальной культуре коми-зюздинцев. Современные научные публикации об этой группе исчисляются буквально единицами (И.Ю. Трушкова, Г.А. Сенькина), остальные принадлежат преимущественно дореволюционным авторам. В этой связи было интересно привлечение материалов о ближайших соседях зюздинских пермяков – юрлинской группе русских, подвергшейся сильному старообрядческому влиянию (коллективная монография Бахматова А.А., Подюкова И.А., Хоробрых С.В., Черных А.В., статьи И.В. Власовой).

К культуре язьвинских пермяков обращались филологи, которые отмечали яркую специфику их диалекта, это, прежде всего, В.И. Лыткин в 1960-е годы, затем и современные ученые (Р.М. Баталова, Е.М. Сморгунова). Язьвинцам посвящены многочисленные работы Г.Н. Чагина, который на основе многолетних исследований приходит к важным выводам, что язьвинцев в силу специфичности культуры и языка можно рассматривать не как этнографическую группу пермяков, а как один из народов коми. История язьвинских старообрядцев освящается в статье В.И. Байдина. С 1972 г. среди язьвинцев велась планомерная работа сотрудников археографической лаборатории МГУ, исследования нашли отражение в ряде публикаций в университетской серии изданий, посвященных проблемам старообрядчества (статьи Е.М. Сморгуновой, В.П. Пушкова, И.В. Поздеевой). Таким образом, на сегодняшний день это наиболее изученная группа финно-угорского старообрядческого населения в Урало-Поволжье. Однако далеко не все аспекты истории и культуры коми-язьвинцев освящены достаточно полно, также требуется их комплексный анализ.

Старообрядчеству среди мордвы практически не посвящалось отдельных работ. Некоторые сведения о сектантстве среди мордвы и о старообрядчестве разных согласий, имеющиеся в дореволюционных изданиях, были обобщены Е.Н. Мокшиной. Среди других народов поволжского региона старообрядчество не нашло большого распространения и соответственно влияние его на их традиционную культуру было незначительным. Упоминания констатирующего характера о старообрядцах среди удмуртов имеются в книге Ю.М. Ивонина, несколько более подробно о них пишет Е.Ф. Шумилов в монографии о христианстве в Удмуртии. Старообрядческие группы среди чувашей вызывали научный интерес только в контексте общих исследований различных сектантских движений (Ю.М. Браславский). Г.Е. Кудряшов выделял это явление у чувашей как особый тип религиозного синкретизма.

Таким образом, проблема нерусского старообрядчества в Урало-Поволжье, представляющая большой теоретический интерес, рассматривалась фрагментарно, практически отсутствуют комплексные исследования, а степень изученности различных групп старообрядцев не одинакова. В этой связи представляются весьма перспективными новые исследования в этой области.

В третьем разделе настоящего историографического обзора отмечены работы, в которых в той или иной степени поднимаются проблемы, решающиеся и в настоящей диссертации. Прежде всего, необходимо оговориться, что рассмотрение старообрядчества не как консервативного, и чрезвычайно обособленного явления, а живой развивающейся традиции характерно для большинства современных исследований. Такой подход характерен, в частности, для работ Е.А. Агеевой, Е.В. Сморгуновой, И.В. Поздеевой, Е.Б. Смилянской и др. Н.Ю. Бубновым старообрядчество определяется как культура-посредница между средневековьем и современной европеизированной Россией. Вместе с тем, говоря о сохранности в старообрядчестве древних элементов русской культуры, ученые отмечают “стойкость, активность, динамичность, даже просто изворотливость старообрядческого движения в целом”, которые позволяют ему всегда находиться в соответствии с конкретным историческим контекстом. К вопросу об “относительной замкнутости” старообрядческих общин и их способности вырабатывать коллективные способы реагирования на внешние перемены, не разрушающие их культуры, неоднократно обращалась и С.Е. Никитина. Р. Моррис характеризует старообрядчество как своеобразный ключ к пониманию процессов конвергенции в современном мире.

Проблема адаптационных ресурсов староверия поднималась Е.Е. Дутчак, которая подчеркнула важную роль семьи в процессах межпоколенной трансляции традиционных норм. Сложности самосохранения старообрядцев в однонациональной среде рассматривались также В.А. Липинской.

Источниковая база исследования. Важным источником для диссертационного исследования послужили дореволюционные публикации, в которых содержится разной степени насыщенности информация о расколе на исследуемой территории. Грань между источниками и историографией представляется здесь весьма условной. В этом плане большую ценность представляют работа Н. Чернавского об Оренбургской и И.Г. Золотоверховникова – Уфимской епархии.

Один из активных деятелей Уфимского миссионерского комитета Н.П. Тюнин издал в 1889 г. сборник личных бесед со старообрядцами, дополненный авторскими размышлениями и комментариями. Этнографические зарисовки о старообрядцах были сделаны в путевых заметках М.А. Круковского и К.П. Горбунова, историческом очерке В. Касимовского. Интересные сведения об известных раскольничьих скитах, располагавшихся на территории Уральского казачьего войска можно извлечь из статьи П.В. Юдина. Самым подробным этнографическим очерком о старообрядцах Южного Урала начала ХХ в. является статья Д.К. Зеленина о беглопоповцах с. Усень-Ивановское Белебеевского уезда Уфимской губернии.

Ранняя история старообрядчества на территории Пермской губернии (с кон. ХVII до второй пол. XIX в.) была подробно описана архимандритом Палладием (Пьянковым), его фундаментальный труд, основанный на огромном количестве практически всех доступных в то время документов и сведениях очевидцев, до сих пор остается ценнейшим и объективным источником сведений о старообрядческих общинах различных согласий во всех уездах губернии (появление первых скитов, биографии известных священников и наставников), в том числе о старообрядческом центре на Верхней Язьве. Источником о язьвинских старообрядцах послужили также работы И.Я. Кривощекова, Я. Камасинского, путевые заметки Н.П. Белдыцкого, о зюздинских пермяках – обширный этнографический очерк Н.П. Штейнфильда.

Некоторые данные, позволяющие локализовать чувашские старообрядческие группы на территории Урало-Поволжья, имеются в статьях Н.В. Никольского. Фрагментарная информация о старообрядчестве среди мордвы содержится у известного исследователя М.В. Евсевьева.

Другим видом использованных в настоящей работе опубликованных источников являются различные периодические издания. Прежде всего, это регулярно выходившие в ХIХ – начале ХХ в. епархиальные и губернские ведомости (использовались Оренбургские, Уфимские, Вятские, Пермские, Самарские, Симбирские ведомости). В печатавшиеся в них отчеты приходских священников в обязательном порядке помещались сведения о существующих расколах и сектах. Первые публикации о старообрядцах среди финно-угорских народов Урало-Поволжья появились именно в церковных периодических изданиях, это были работы, написанные православными священниками и имеющие преимущественно миссионерскую направленность. Следует отметить серию статей Н. Блинова о коми-пермяках, работы М. Формаковского, Г. Селивановского. Небольшая заметка в “Симбирских ведомостях” стала практически единственным источником сведений о группе старообрядцев-чувашей и т.д.

Кроме того, в диссертации активно использовались Материалы Всероссийской переписи 1897 г., отчасти способствовавшие обнаружению в среде старообрядческого населения региона нерусского элемента. Привлекались “Списки населенных мест” по различным губерниям.

Фрагментарность и недостаточность имеющихся в моем распоряжении опубликованных материалов предопределила их вспомогательную, вторичную функцию. В работе гораздо более значителен объем архивной документации, во всем многообразии которой можно условно выделить несколько категорий.

К первому типу относятся архивные источники статистического характера. На всем протяжении существования старообрядчества издавалось множество предписаний, обязывающих местные городские и полицейские управления представлять точные сведения о численности раскольников и их молитвенных зданий. В силу целого ряда причин они не несут объективной статистической информации, однако позволяют локализовать старообрядческие группы по населенным пунктам, иногда выявить толки и согласия, что было особенно актуально для почти не изученного в этом отношении Южного Урала. Подобного рода дела вкупе с современным полевым материалом легли в основу при создании карт старообрядческих толков и согласий, помещенных в приложении, с их помощью планировались маршруты современных экспедиционных выездов.

Во вторую категорию архивных источников, выборочно использованных в диссертации, вошли судебно-следственные материалы. Это ведомости о преступлениях раскольников против православной церкви, списки не бывших у исповеди, судебные дела о совращении православных в раскол, о поимке раскольничьих попов, обнаружении тайных скитов и молелен, о сводных браках и т.д.

Следующую обширную группу материалов составили регистрационные документы старообрядческих общин. Первый поток таких дел наблюдается в период с 1906 по 1915 годы, то есть после Высочайшего указа о свободе вероисповеданий в Российской империи. А второй – уже в советское время, когда под видом регистрации маскировались истинные цели атеистического государства. В советский период сформировался еще один род источников, освещающих прямо противоположные процессы – прекращение деятельности старообрядческих религиозных объединений, закрытие и передачу под культурные заведения и хозяйственные нужды церквей и молитвенных домов. Сюда относятся также ходатайства о регистрации различных групп и переписка по этому поводу.

В целом были исследованы источники, хранящиеся в девяти архивах – Российском государственном историческом архиве, Архиве Российской академии наук (Санкт-Петербургский филиал), Центральном государственном историческом архиве Республики Башкортостан, Государственном архиве Общественных Объединений Республики Башкортостан, текущих архивах Советов по делам религий при Кабинете Министров РБ и администрациях Челябинской и Оренбургской областей, Центральном государственном архиве Оренбургской области и Государственном архиве Челябинской области. Привлечено для анализа более двухсот дел.

Важным источником при написании диссертации были также этнографические коллекции, рукописные материалы и фотографии из фондов региональных краеведческих музеев.

Несмотря на огромную значимость архивных данных, самую обширную группу источников составили материалы полевых этнографических исследований автора, собранные в ходе индивидуальных экспедиционных выездов. Было охвачено около 80 населенных пунктов на территории Республики Башкортостан (1996-2005 гг.) и Чувашия (2005 г.), Челябинской (2001-2005 гг.), Оренбургской (2001-2004 гг.), Пермской (2004-2005 гг.), Кировской (2004-2005 гг.), Ульяновской (2006 г.) областей. Список населенных пунктов приведен в приложении. В диссертации использовались расшифровки аудио- и видеозаписей интервью с информантами, фотоснимки (портреты лидеров и рядовых членов общин, элементов богослужения, предметных атрибутов культуры, культовых зданий и т.д.), видеосъемка религиозных обрядов, процессов изготовления ритуальных и бытовых предметов.

Научная новизна исследования. Принципиально новым представляется решение поставленной задачи – выявление механизмов самосохранения старообрядческих общин – на примере различных этнокультурных сред, так как привлечение материала по финно-угорским группам старообрядцев и многоуровневый ср