«Обряд – религиозный пепел: это нагар на вере, образующийся от постепенного охлаждения религиозного чувства; но он и охраняет остаток религиозного жара от внешнего холода жизни. Обряд – действие, вызываемое чувством; становясь привычным, оно может и заменять утомленное чувство, готовое погаснуть. В пепле долго держится часть тепла от горения, его образовавшего»[1]. Эту метафору мы находим в одном из писем В.О.Ключевского. Она не вошла в «Курс лекций» и не украсила какую-либо другую работу историка. Это очень глубокая, личная идея. И нет среди русских мыслителей конца XIX – начала XX веков никого, кто не искал бы ответы на вопросы о предназначении,  исторической роли и характере нашего народа в традициях, сохраненных старообрядцами. Старообрядцы были тогда еще вне закона, значились «раскольниками», «отщепенцами», «сектаторами», потому рассуждения о них столь осторожны. Но самые чуткие умы перед надвигающейся бурей непременно притягивали и осмысливали знания отцов об общине, семейных устоях, хозяйственной этике. Слишком неестественны для народа были «западные» порядки, слишком долго ждал народ свободы, сохраненной в глубинной памяти со времен «вечевого» общинного строя. Предчувствия философов о неминуемой большой крови ради очищения оправдались. И уже после революции  Н.Бердяев, будто подводя итог исканиям славянофилов, В.С.Соловьева, Ф.М.Достоевского, С.Булгакова, писал об «истоках русского коммунизма» в идеях раннего «живого» христианства. Об этом «пепле» размышлял В.О.Ключевский в начале XX века. Из этой искры возгорелось пламя!

Старообрядцы, несмотря на жестокие гонения со стороны правительства, во все времена представляли собой довольно внушительную часть населения России. Статистический вопрос в истории старообрядчества, однако, является одним из самых сложных. С 1826 года Министерство внутренних дел начинает собирать сведения о числе «раскольников». Но неполноправное юридическое положение староверов открывало возможность для полицейского и судебного преследования. Самый распространенный способ  избежать этого – сокрытие своей приверженности к «расколу». Потому, основываясь на цифрах, указанных местным духовенством в отчётах Духовной Консистории, трудно определить численность старообрядчества Самарской губернии с достаточной степенью достоверности. В активности же и упорстве «ревнителей древлего благочестия» сомневаться не приходится: «Список селений и деревень, где существуют раскольнические молельни…», - составленный в 1890 году Канцелярией Епископа Самарского называет 133 (!) молитвенных дома староверов в городах, селах и деревнях Самарской губернии [2]. И это в то время, когда староверческие общества не были признаны законом, когда они являлись для господствующей церкви злейшим врагом!

По закону, «на бумаге», старообрядческих общин не было, а на имя несуществующего общества нельзя строить и иметь вообще какое-либо имущество. Молитвенные здания строили на имя частного лица, под видом фабрик, мастерских или других хозяйственных заведений, а потом регулярно «хлопотали» перед местной гражданской и духовной властью, обеспечивая возможность проведения богослужений в нем. Характерный пример подобных «хлопот» приводит православный священник Василий Архангельский в «Очерке раскола в селе Новые Костычи, Самарского уезда». Переселившись из Старых Костычей, «раскольники первою заботою своею поставили устроить кладбище. В этом деле принял самое живое участие односектатор их – сызранский купец некто Ладванов, по ходатайству которого гражданским начальством и было разрешено ново-костычевским раскольникам иметь свое кладбище. После успеха по отводу кладбища много ободренные сектаторы начинают замышлять о другом более важном и интересном для них деле – устройстве молельни. При богатом материальном своем состоянии они не щадят никаких приношений в пользу полицейских властей и, к изумлению православных и тогдашнего приходского духовенства, успевают и в этом предприятии»[3]. «Задабривание чинуш» - дело настолько обычное, что священнику запросто можно писать об этом в журнале, не опасаясь скандала.

Взятки «раскольников» - обычная тема даже для документов различных инстанций в XIX веке. Правда, Самарская губерния и в этом смысле находится в тени Саратова с его Вольском и Хвалынском. Там с искушением не в силах было справляться и духовенство, куда уж гражданским властям! Взять хотя бы заголовки дел Вольского духовного правления: «О произведении следствия о священнике Сосновой Мазы Григории Воронцове, давшем своему прихожанину Гребенщикову дозволение повенчаться в Вольске у Беглого попа Калугина, за что взял с Гребенщикова 50 р.»[4], «О собирании с.Юловой Мазы духовенством с раскольников денег за свободное отправление ими обрядов по расколу»[5], секретное предписание духовенству из Саратовской консистории «под страхом строжайшего наказания отнюдь не входить ни в каком отношении в требы раскольников, тем более с видами корыстными»[6] и тому подобное. Характеризуя давние отношения вольского православного духовенства со старообрядцами как «некоторое дружеское сочувствие», основанное на взятках, саратовский писатель И.В.Жилкин, относительно 1905 года, замечает: «Теперь этого уже, к счастью, нет, теперь это – «история», и можно говорить спокойным повествовательным тоном. А дать легкий набросок этой полосы старообрядческой истории необходимо: на ней наглядно выясняется, как система притеснений и гонений, не достигая своей прямой цели, порождала лицемерие, взятки и развращала ту и другую стороны»[7]. С ним трудно не согласиться.

Однако, в истории старообрядчества есть один, хотя и краткий, но «светлый» период: 1905-1917 гг. Всего чуть более десятка лет, исторический миг, но это целая эпоха свободы. По выражению историка старообрядчества В.Е.Макарова, «День 16 апреля 1905 года навсегда останется в памяти московских старообрядцев как историческая грань, положенная между печальным прошлым многострадального старообрядчества и новой эпохой сравнительной свободы вероисповедания»[8]. В этот день распечатаны были алтари Рогожского кладбища в Москве. Указом 17 апреля 1905 года старообрядцам разрешено было устройство моленных, скитов и избрание духовных лиц, настоятелей и наставников. Дополнением к указу явилось положение комитета министров «об укреплении начал веротерпимости». А ровно через полгода  известный Манифест даровал староверам свободу вероисповедания.

Одним из важнейших по своим последствиям достижений старообрядчества в первый год ограниченной, но, все-таки, свободы было получение разрешения образовывать свои собственные общины-приходы. Указания «о правах общин» были высочайше утверждены 17 октября 1906 года. Со времени внесения общины в реестр она могла: избирать духовных лиц, настоятелей или наставников, сооружать храмы, молитвенные дома, учреждать богоугодные заведения и школы, приобретать и отчуждать для осуществления целей общины недвижимое имущество (но не более, чем на сумму в 5 000 руб.). Первыми в Самаре, уже в декабре 1906 г., ходатайствовали о регистрации общины 66 старообрядцев, «приемлющих священство Белокриницкой иерархии», во главе которых стоял тогда потомственный почетный гражданин Иван Львович Санин[9]. В реестре старообрядческих общин, составленном Самарским Городским Правлением 13 августа 1907 года, содержатся сведения о храмах или молитвенных домах староверов. Так, центром вышеназванной общины, иначе «австрийцев», являлся храм на Саратовской улице (ныне ул. Фрунзе), в 24 квартале. В течение первой половины 1907 года юридический статус приобрели также следующие самарские общины старообрядцев:

- «законно-брачного спасова согласия» - Михаил Яковлевич Прокофьев и другие, в числе 143 лиц.  Молитвенный дом – на Предтеченской улице, между Садовой и Сокольничьей (дом наследников Гордеевых)[10].

В селах губернии, как и в Самаре, и по всей стране, староверы различных приходов проводили свои собственные учредительные собрания и, затем, направляли в соответствующие инстанции уполномоченных оформлять регистрацию общин. В феврале 1907 г. о желании «образовать общину» заявляют старообрядческие приходы Самарского уезда: поморцы-безбрачные села Кошек, приемлющие священство Белокриницкой иерархии села Верхне-Печерского и, того же толка, селения Кашпирских хуторов[11].

Не все старообрядцы спешили придать своим общинам юридический статус. Некоторым из них закон 17 октября 1906 года показался не предоставлением свободы, а «объединением с церковью новообрядствующею»[12], - жива была ещё память о времени насильственного обращения в единоверие. В Самаре, например, кроме молитвенных домов вышеназванных зарегистрированных общин, существовали и другие:

- беглопоповского толка на Казанской улице, в 21 квартале, дом № 317;

- поморская на Казанской улице, в 45 квартале, дом № 317;

- поморская же в доме А.Власова, на Набережной,  № 309[13].

Молитвенный дом у староверов – непременно центр общины. Многие старообрядческие общины не имели ни храмов, ни молитвенных домов и собирались на молитву в домах одноверцев. И, если в 1890 году в Самарской губернии существовало не менее 133 старообрядческих молитвенных домов, несомненно, что общин староверов было гораздо больше.

 «Законные» общины старообрядцев в первые же годы «свободы» воспользовались «правами общин»: обычным делом строительного отделения Самарского Губернского Правления становится «утверждение к исполнению» проектов молитвенных домов вчерашних «сектантов». Община старообрядцев деревни Верхних Сызранских хуторов, Ново-Костычевской волости Самарского уезда, уже 12 февраля 1907 года направляет прошение губернатору «сделать с своей стороны зависящее распоряжение о разрешении постройки молитвенного дома в означенной деревне»[14]. В том же году Самарское Губернское  Правление  рассматривает и утверждает проект перестройки здания старого староверческого молитвенного дома на часовню в с. Ивантеевке, Николаевского уезда[15]; а также план постройки деревянной церкви в с. Хрящёвке, Ставропольского уезда[16]. Следует отметить, что старообрядцы Верхних Сызранских хуторов, и Ивантеевки, и Хрящёвки принадлежали к «Белокриницкой трёхчинной иерархии». Это направление в старообрядчестве, вероятнее всего, преобладало как в самой Самаре, так и в губернии в количественном отношении; и, безусловно, являлось самым богатым. В 1909 году были утверждены проекты молитвенных домов старообрядцев, «приемлющих священство Белокриницкой иерархии» в селах Самарского уезда: Новые Костычи[17] и Кашпирские хутора[18]. Большинство самарских старообрядческих купцов начала XX века также «показывают себя» принадлежащими к «австрийскому толку». Среди них купцы I-й  гильдии Беспалов В.А. и Зуев Н.Н., Санин И.Л., купцы II-й гильдии: Анисимов Г.В., Афанасьев М.В., Пензин И.С., Пензин К.Н., Петров И.Я. и, возможно, многие другие, вероисповедание которых в документах помечено как «старообрядческий толк» [19].

Большое распространение получило в Самарской губернии также «поморское согласие». С 1907 года строительством молитвенных домов занимались общины поморцев с. Кошек, Самарского уезда[20], с. Красного Яра, Новоузенского уезда[21]; с 1909 – с.Наумовского, Николаевского уезда[22].

Строительное отделение Самарского Губернского Правления, как правило, не предъявляло претензий к техническому исполнению проектов: обычно планировали здания деревянные, очень простой конструкции, отличающиеся внешне от вместительной избы лишь наличием деревянного купола и деревянной колокольни, или креста. Так, например, молитвенный дом поморцев с.Красного Яра должен был быть «деревянный на кирпичном фундаменте, размером 6½ сажень длины, 4 сажень и 1 яр ширины и 20 четвертей вышины внутри дома. Крыт будет железом, с одним входом, о восьми окнах, пол будет деревянный на девяти перерубах, потолок подшивной на шести мостках, наверху молитвенного дома будет поставлено два креста»[23]. Иногда купол и колокольню надстраивали на уже существующее каменное или деревянное здание.

Разрешение на постройку старообрядческих молитвенных домов давали не только Губернское Правление и губернатор. Прежде всего, вопрос о возможной постройке обсуждался всем селом на общем сходе. Документы того времени сохранили множество примеров обоюдного уважительного отношения староверов и нововеров. Приведем здесь текст типичного «приговора» православных крестьян: «1907 года Февраля 1 дня мы, нижеподписавшиеся крестьяне, причисленные к Ново-Костычевской волости и мещане г. Сызрана, живущие в деревне Верхние Сызранские Хутора, быв сего числа на полном сходе […], где выслушали словестное заявление одножителей наших старообрядцев, принадлежащих к Белокриницкой Ерархии, о желании ихнем построить молитвенный дом […]; о чём единогласно изъявили согласие, противу упомянутой постройки препятствий не  имеем. В том и подписуемся…»[24].

Для утверждения проекта, кроме подобного «отношения», требовались также:

«приговор» старообрядческой общины;

подписка владельцев места, на котором предполагается строительство;

план молитвенного дома в двух экземплярах.

Строили старообрядцы на свои средства. В конце «отношения» общины  обычно указывается: «Средства на постройку молитвенного дома у нас имеются». Интересны источники средств на строительство, названные старообрядцами Красного Яра: «для фундамента этого дома кирпич нам пожертвовал красноярский единоверческий приход, на последние недостающие материалы наше крестьянское общество отдало 10 десятин общественной земли под посев хлеба и продажу на два года, чего мы определяем вполне будет достаточно…»[25].

Итак, в 1906 году государственная власть признала свободу старообрядцев верить так, как верили их отцы, но о равенстве прав православных и староверов, конечно же, не было и речи. Провинциальная светская и духовная власть, смирившись с существованием скромных деревянных моленных староверов в Самаре и в сёлах губернии, всячески препятствовала строительству каменных храмов. Всё же православие видело в старообрядцах не иноверцев, а конкурентов и боялось их больше, чем мусульман и католиков.

В 1908 году совет общины старообрядцев, приемлющих священство Белокриницкой иерархии, обратился в городскую Думу с прошением о бесплатном выделении участка земли на углу улиц Предтеченской и Николаевской (Некрасовской и Чапаевской), но им отказали. Оскорбленный отказом, купец Иван Львович Санин, потомственный почётный гражданин г.Самары, в своем заявлении в городскую управу, писал: «Такое решение Думы повергло старообрядцев в столь глубокое уныние, что при объявлении его некоторые плакали, а я особенно скорбел, как председатель церковного совета общины, с одной стороны, и с другой – как лицо, предположившее открыть бесплатную столовую для бедных жителей г. Самары, без различия исповедания, на что уже утвержден устав и намечены весьма крупные средства для ее обеспечения. Но теперь, в виду такого несправедливого отношения городской Думы к старообрядцам, моим единоверцам, в значительной степени проживающим в Самаре, но, к сожалению, малочисленных в городской Думе, я боюсь вверить ей задуманное доброе дело и потому решил означенную столовую не открывать»[26].

В апреле 1910 года совет общины возобновляет ходатайство перед новым составом Думы, в котором, в высшей степени примирительно, излагаются мотивы для постройки «приличного храма и школы при нём».

1. «Просимое место много лет лежит впустую, дохода городу почти не приносит, служа лишь для скопища отбросов.

2.  Помимо удовлетворения нашей насущей потребности, храм этот послужит к благоустроению и украшению города.

3.  Хотя у нас имеется молитвенный дом, но преобразовать его в храм, по маломерности места, невозможно.

4.   Как граждане Самары, многие из нас безвозмездно служили и служат городу, всякие повинности отбываем мы наравне с православными. Думаем, что все это дает нам некоторое право и на жертву со стороны города.

5.   Между тем магометане городу никогда не служили. Община их далеко менее нашей, а получили от города безвозмездно место под постройку мечети.

Неужели же мы, Ваши сограждане, а не пришельцы какие-нибудь, потерпим отказ в этом добром и общеполезном деле? Слишком это было бы обидно и несправедливо»[27].

Место под храм и школу староверам так и не было предоставлено.      29 апреля 1910 года Городская Дума «закрытой подачею голосов посредством баллотировки шарами большинством     27  голосов против 18 постановила: доклад Управы принять, а так как по закону для решения подобного рода дел требуется не менее 2/3 голосов наличного числа присутствующих гласных, то ходатайство Совета признать отклоненным»[28]. И всё же, «Белокриницкие» старообрядцы построили свой храм. История его не выяснена до конца: не установлено время открытия, имя архитектора, разработавшего проект, а также множество подробностей, необходимых для изучения этого архитектурного памятника. Некоторые сведения о постройке храма дают лишь заметки периодической печати. Так, например, в первом номере «Самарских епархиальных ведомостей» за 1914 год, в статье под названием «Мгла» находим, среди критики и иронии, ценное указание: «…трезвонили на звоннице при молитвенном доме «австрийцев», что на Саратовской улице […]. Оказалось, встречали крестный ход с торжественной закладкой 3-престольного каменного храма для самарских «австрийцев» на пожертвованном купчихой М.К.Саниной месте по улице графа Льва Толстого между Дворянской и Вознесенской улиц, совершенной самим главой толка Московским  лже-архиепископом Иоанном (Картушиным) с местным «австрийским» духовенством»[29].  

В 1911 году старообрядцам Белокриницкой старообрядческой церкви г.Балакова Николаевского уезда удалось построить большой, красивый храм Троицы. Заказчиками храма были сыновья известного основателя купеческой династии М.Т.Мальцева Анисим и Паисий.  П.М.Мальцев слыл в Москве просвещенным человеком, общался с Чеховым и Гиляровским, собирал старинные рукописные книги. Знал он и выдающегося московского зодчего Федора Шехтеля, к которому обратился с предложением построить в Балакове каменную старообрядческую церковь на средства брата Анисима[30]. Зодчий предложил Анисиму Мальцеву проект храма на 1200 молящихся с просвирней и оградой, выигравший в 1909 году конкурс Московского архитектурного общества. Идея была одобрена, и всего через два года на высоком берегу реки Балаковки в завершении Амбарной площади поднялось фантастическое сооружение из бетона и камня. Основной объем храма Троицы завершался открытым внутрь мощным восьмигранным шатром. С запада к нему примыкала колокольня, а с северо-востока – похожая на терем крестильня.

Образ храма созвучен древнерусским шатровым храмам докиконовской Руси, что отвечало основному требованию старообрядцев к архитектуре. С другой стороны, новаторские искания зодчего и смелое применение современных строительных материалов отвечали художественным принципам эпохи модерна, национально-романтическому направлению этого стиля. Сам автор гордился этой постройкой и называл ее очень удачной.

Ценность храма Троицы увеличивается замечательными мозаичными панно, сохранившимися до сих пор[31]. На южном фасаде изображен Спас Нерукотворный, с северной стороны над порталом входа – Богородица с младенцем. Мозаики выполнены в 1911 году по картонам И.О.Чирикова знаменитым петербургским мастером В.А.Фроловым. Балаковские мозаики каким-то чудом были поставлены на государственный учет Главнауки в 1932 году, поэтому местные власти не посмели причинить им вреда, как и самому храму.

Начало первой мировой войны в корне изменила жизнь самарских староверов.  Храмостроительство прекращается. На первый план выдвигается новая задача – помощь фронту. А к 1917 году старообрядчество разных губерний одновременно приходит к идее о необходимости скорейшего объединения  представителей всех старообрядческих толков для активизации деятельности во имя спасения страны в условиях политического и экономического кризиса. Была создана «Русско-демократическая (народная) партия христиан-старообрядцев». Четырнадцать губерний России выдвинули самостоятельные списки кандидатов в Учредительное собрание[32]. Среди них был и Самарский край. Октябрьский переворот 1917 года и последовавший за ним роспуск Учредительного собрания означали несостоятельность опыта парламентской демократии в России и конец «эпохи свободы» русских староверов.

Самарские старообрядцы, как и их одноверцы по всей России и за рубежом, сохраняя веру и традиции отцов в течение более чем 200-летних гонений на них со стороны правительства, доказали наличие в староверии особенной силы духа. Потому, несомненно, требует дальнейшей разработки тема возрождения старообрядчества вообще и самарского старообрядчества, в частности, в «эпоху свободы», в 1905-1917 гг. Эффективность самореализации старообрядчества, безусловно, доказывает значимость опыта староверов в области быта и промысла, а также правоту их взглядов на общечеловеческие и, особенно, русские  этические и культурные ценности.

[1] Ключевский В.О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории.- М., 1968.- С.87.

[2] Государственный архив Самарской области (ГАСО), ф.356, оп.1, д.263, лл.1-25.

[3] Архангельский В. Очерк раскола в с.Новых Костычах, Самарского уезда // Самарские Епархиальные ведомости. 1870. № 3. Часть неофиц. С.50.

[4] Труды СУАК. - Саратов, 1888. Вып.2. - С.557.

[5] Там же.- С. 561.

[6] Там же.- С.565.

[7] Жилкин И.В. Старообрядцы на Волге.- Саратов, 1905. - С.43.

[8] Макаров В.Е. Очерк истории Рогожского кладбища в Москве // История Рогожского кладбища.- М., 1995.- С.37.

[9] ГАСО, ф.153, оп. 36, д.1216, л.9 об.

[10] Там же, лл.9 об.-14.

[11] Там же, л.5 об., л. 6.

[12] Тулупов Т.С. О старообрядческих общинах.- Саратов, 1916. - С.4.

[13] ГАСО, ф.356, оп.1, д.263, л.25.

[14] ГАСО, ф.1, оп.12, д.4633, л.2.

[15] Там же, д.4632, л.2.

[16] Там же, д.4630, л.4.

[17] Там же, д.4750, л.3.

[18] Там же, д.4749, л.3.

[19] ГАСО, ф.146, оп.1, д.65, лл.1, 3, 15, 47, 121, 123, 139, 154;     ГАСО, ф.153, оп.1, д.98, лл.19 об., 21 об., 44 об., 59 об., 76 об., 108 об.

[20] ГАСО, ф.1, оп.12, д.4631.

[21] Там же, д.4634.

[22] Там же, д.4818.

[23] Там же, д.4634, л.1.

[24] Там же, д.4633, л.5.

[25] Там же, д.4634, л.2.

[26] ГАСО, ф.153, оп.37, д.308, л.5.

[27] ГАСО, ф.153, оп.10, д.765, л.1.

[28] Там же, л. 5.

[29]    Жуков А.Н., Мельникова Н.В. Культовое зодчество Самары // Самарский краевед.- Самара. 1995.- С.113.

[30] Попова Н. Балаковский модерн // Памятники отечества. Вольная губерния. Альманах.          № 40.-Саратов. 1995.- С.92.

[31] Там же. С.96.

[32] Быстров С.И. Великая работа // Голос  старообрядческого Поволжья. № 9. С.1.

С.А.Обухович (Тольятти) 

Вестник Волжского университета имени В.Н.Татищева. Сер. «История». Вып. 6. – Тольятти: Изд-во ВУиТ, 2004. СС. 67-77.