Церковный раскол XVII века не только разделил русское общество на два непримиримых лагеря, он, по сути расколол духовных пастырей на представителей официального духовенства и старообрядческих наставников. И если первые оценивали вторых не иначе как «еретиков», «лжеучителей», то вторые отзывались о первых - «никониане», «лишенные благодати», «вероотступники». Но по сути своей, тех и других объединяла единая забота о пастве, и чем больше в той или иной местности находилось число сторонников «древлего православия», тем сильнее были позиции старообрядческого наставничества, а миссия православных священников в деле «вразумления заблудших» была сопряжена с большими трудностями. В этой связи пример Олонецкой губернии показателен по ряду причин:

1) край имел давние и прочные традиции старообрядчества беспоповского согласия, признанным центром которого являлась Выгореция;

2) ввиду своей труднопроходимости и малонаселённости миссионерская деятельность затрудняла общение пастыря и паствы;

3) сама Олонецкая епархия, образованная в 1828 году, ощущала острую нехватку священников официального православия, а те, что имелись, зачастую были малообразованны, не знали карельского языка в национальных районах, ощущали «нехватку в средствах», что ставило их в зависимость от местных жителей, да и часто отличались не лучшим поведением, что подтверждается документальной базой фондов Национального архива Республики Карелия № 1 и № 25. Выбор временных рамок обусловлен периодом интенсивных гонений властей на старообрядческие центры не только края, но и страны в целом. Интересным представляется проследить влияние «своих» и «чужих» духовных наставников на старообрядческую среду Олонецкой губернии в этих условиях.

В середине XIX в., по секретно собранным данным, в крае оказалось 18197 старообрядцев, что было значительно больше данных, представленных причтами. Это доказывало наличие не менее 6,8 % сторонников «старой веры» среди общего числа жителей. Особенно многочисленны в этой связи оказались Повенецкий (7164 чел.), Вытегорский (3137 чел.), Петрозаводский (2969 чел.) и Каргопольский (2863 чел.) уезды. Наряду с откровенно репрессивными мерами «искоренения раскола», власти возлагали надежды на меры духовно-нравственного плана, «примером коих должны были явиться сами священники». Однако же имеющиеся данные свидетельствуют в это время о крайне низком авторитете приходских священников среди местных жителей, особенно в местах компактного проживания старообрядцев. Так, в деревне Зубово Каргопольского уезда старовер Ф. Орлов был бит священником Д. Остроумовым за то, что на вопрос пастыря о причинах нежелания «вступить в лоно истинной церкви» тот дерзко ответил: «Когда ты перестанешь нюхать табак и пить вино, тогда и обращусь!». Священник Толвуйского уезда С. Баженов был лишен прихода за то, что «делал увещевания о заблуждении только людям бедного сословия, а кто живёт достаточно, не было внушаемо ничего». В условиях откровенной бедности многих причтов «мздоимство» было весьма распространено и не способствовало росту авторитета духовенства. В Бережно-Дубровском приходе Пудожского уезда батюшка Ф. Ордомский «неспособен» по причине нетрезвого образа жизни, а Курвужского прихода Лодейнопольского уезда священник Ф. Лавров, хотя и проживает поблизости от церкви, но посещает её «крайне редко… бывают такие праздничные и воскресные дни, в которые церковь не отпирается вовсе». Сами старообрядцы с усмешкой здесь говорят: «Батьке дашь денег, то он и так запишет». В Кимасозерском приходе Повенецкого уезда до 1852 года священник «только числился», с 1852 по 1876 годы «священник был не знающий языка карельского», а с 1878 по 1882 год «не было вовсе священника».

Подобные примеры, помноженные на «откровенное потворство расколу со стороны волостных и сельских начальников»не только не ослабляли позиций старообрядчества, но и ярко контрастировали с активной пасторской деятельностью «своих» духовников, коими являлись старообрядческие наставники, своим собственным примером подавая образец благочестия. Как правило, выбранный из среды авторитетных местных «ревнителей веры» и благословлённый ими, такой наставник был не просто грамотен, но и компетентно разбирался в вопросах веры, имел старопечатные книги, исполнял духовные требы, был советчиком и в делах религиозных, и в делах мирских, осознавая себя как часть единой семьи единомышленников. Но подобная миссия предъявляла к такому наставнику высокие требования: достойный нравственный облик, ответственное исполнение религиозных « таинств», «служение не букве, а духу». Поэтому даже официальные власти отмечали всеобщую «трезвенность», «строгость жизни и расположения молитве расколоучителей». Подобная «фанатичность» старообрядческих наставников так ярко контрастировала с позицией православных священников, что не только укреплялись позиции старообрядчества, но и умножалось число их сторонников.

Анализ имеющихся данных позволил выявить наличие в это время не менее 67 активных наставников (без учёта выговцев). Интересен их демографический состав: 44 мужчин и 23 женщин, 10 купцов, 4 мещан, 2 мастеровых Александровского завода и 51 крестьян. В домах десятерых из них имелись «моленные», куда старообрядцы собирались, как правило, ночью. Так, в Олонце подобная моленная комната находилась в доме известного купца-старообрядца П. Мясникова, «большого начётчика, владеющего большим запасом раскольничих книг, по которым сам отправляет службу… принадлежит к руководителям раскола по фанатизму, жизни трезвой, но характера упрямого и дурного, нередко позволяет себе произносить хулу на Храм Божий». В Оште Лодейнопольского уезда, «рас-кольничей монополии» подобная молельня находилась в доме известного наставника Ар. Распопина, «главного во всём околотке, хитрого, притворяющегося, в доме на чердаке устроившего тайную комнату, куда собираются для богослужения окрестные раскольники. Вместе со своим внуком, Фёдором, они «исправляют требы, перекрещивают детей». Взрослых же «перекрещивают» в Тихвине, куда оштинские старообрядцы «ездят на богослужение в разное время года» и где их «временами бывает до тысячи».

Изумляет активность контактов старообрядческих наставников не только в масштабе соседних уездов, но и с иными старообрядческими центрами, чему во многом способствовала активная коммерческая деятельность некоторых. Так, семь из выявленных наставников активно общались со «столичными покровителями», регулярно получая и материальную, и духовную поддержку местным старообрядцам. Такими контактами были известны Як. Кабоев, Н. Дудников, мещанин Панин, купцы П. Кузнецов, П. Мясников, Шарапов и Кабинецкая, «бывший келейник в Санкт-Петербургской молельне Касцова» Н. Антипов. Характерно, что среди «покровителей» было много выходцев из Олонецкой губернии, не только не утративших хозяйственной связи с родиной, но по-прежнему единых с ней духовно. Среди них выделялись купцы Пиккиев, Скрябина, Галашевская. Среди наставнической среды были и свои «связные» с Выгом: Ав. Ананьева, Еф. Клопов, Пел. Егорова и архангельский «торгующий крестьянин» Ал. Тукачёв. Во многом именно Тукачёв способствовал выживанию Выга в тяжёлые годы массовых высылок старообрядцев отсюда в 1855—1856 гг. Заручившись поддержкой столичных старообрядцев, Тукачёв «доставил в это время в Данилово и Лексу 300 кулей ржаной муки и другие продукты», что позволило выжить в это время «тайно возвращающимся сюда раскольникам». Сведения о подобных попытках возрождения общежительств не могли не дойти до МВД, которое « по сему факту учинило дознание», для чего тайно сюда был послан чиновник Калугин. Но расследование затянулось вплоть до 1868 г., беспрестанно перемежаемое взаимными упрёками духовных и светских ведомств в бездействии: «…действия местного начальства далеко не соответствуют цели и требованиям закона…». Тем не менее Тукачёву был воспрещён въезд на Выг, а сам он находился под полицейским надзором. Четыре известных старообрядческих наставника в это время находились в местных тюрьмах, среди них Еф. Клопов и Ив. Галанин из Пудожского уезда, а Ив. Кислов и В. Макшоков из Лодейнопольского уезда.

Принадлежность старообрядчеству угрожала коммерческой деятельности многих из них, как, например, случилось с Ф. Тарасовым. Арендатору Вознесенской пристани на Свири Тарасову, по мнению властей, принадлежала совершенно особая роль в контактах со старообрядцами. Тарасов являлся «главным агентом» между лодейнопольскими, олонецкими, столичными и выговскими старообрядцами. Когда это выяснилось, Тарасов не только был лишён доходной аренды, но и сам, и его семья подверглись преследованиям, не выдержав чего, умирает жена, дети скрылись у столичных старообрядцев, а следы самого наставника теряются. Стойкость, с которой переносили подобное наставники старообрядцев, поражала власти и давала красноречивый пример как старообрядцам, так и принявшим официальное православие: «Между ними не найдётся ни одного, кто был бы предан расколу из каких-либо корыстных видов. Они толкуют о правоте своих верований, в которых особенно убеждены, готовы перенести муки и пытки… да и сами православные не только не гнушаются и живут дружно с раскольниками, но имеют почти общее всем обыкновение совращаться под старости лет в раскол, чтобы под конец жизни, как они говорят, в старой вере искупить грехи и заблуждения молодости. Тайные же раскольники становятся явными и уже никакие убеждения не могут поколебать их…».

Таким образом, в непримиримой борьбе «за умы и души» местных старообрядцев явно лидировали старообрядческие наставники, являющие деятельный пример «крепости духа», благодаря чему уже в начале ХХ века православные причты не без горести будут замечать: «Немало прихожан и во многих приходах сочувствуют расколу, слепо следуя за вожаками его…», но и сам пример духовных противников приведёт священников к мысли: «На первое место должна быть поставлена …христианская жизнь пастыря…».

И. Н. Ружинская,

(Петрозаводский университет)

«Свое» и «чужое» в культуре народов европейского Севера (Материалы 3-й международной научной конференции) – Петрозаводск: Издательство Петрозаводского государственного университета, 2001