В июне—июле 1955 года экспедиция Сектора древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР в составе научного сотрудника Сектора В. И. Малышева и научного сотрудника Гос. Эрмитажа Ф. А. Каликина направилась на поиски старинных рукописных книг на Печору, по преимуществу в район реки Пижмы. Начав свой путь из Усть-Цильмы, экспедиция провела десять дней в пижемских селениях, откуда вывезла 65 рукописей XV—XIX веков, и среди них наиболее интересные из находок этого года. Пробыв затем два дня в Усть-Цильме, где было найдено лишь две рукописи, экспедиция направилась в селения, расположенные по реке Нерице, притоку Печоры, где, однако, обнаружить рукописные книги не удалось. На низовой Печоре было приобретено семь рукописей.

После поездки этого года, когда тщательно был обследован значительный район средней и нижней Печоры, дальнейшие поиски рукописей здесь организованными археографическими экспедициями не представляются необходимыми. Однако случайные находки возможны, и потому этнографам, фольклористам и лингвистам, направляющимся в этот район, не следует забывать о «письменной досельной» рукописной книге. Если надежды на успех поисков значительно меньше в населенных пунктах низовой Печоры, то в Усть-Цилемском районе, в селах и деревнях Пижмы и Цильмы находки не исключены. Сами условия сохранения рукописной книги (нередко рукописи лежат забытыми на чердаках, в сараях и чуланах) допускают постоянную возможность новых находок. Едущему в эти края следует начинать розыски рукописного материала прежде всего с лиц, знающих старинную грамоту. В каждой деревне, селе, в первом же доме назовут фамилии таких, по местному выражению, «начетных людей». Фамилии многих печорских собирателей приведены в наших отчетах о поездке на Печору.1 Этим лицам всегда могут принести новую книгу, обнаруженную случайно в каком-нибудь углу домового хозяйства. Но спрашивать о книгах надо в каждом доме, в котором придется побывать. Рукописная книга нам попадалась нередко там, где присутствие ее мы даже не могли предполагать: в доме приезжего ветеринара, у ленинградца, капитана мотобота, и т. д.

Что касается селений, находящихся в верховьях Печоры, в районе Троицко-Печорска, в бассейнах рек Ижмы и Вымя, то эти селения должны быть обследованы и как можно скорее. Необходимо также проверить наличие рукописных книг в прибрежных печорских деревнях и селах выше села Шельяюра до села Усть-Уса, в деревнях, расположенных по берегам реки Усы. По сведениям местных старожилов, в некоторых деревнях верхней Печоры совсем недавно встречались «книги на коже» (пергаменные), юсового письма. Может быть, эти сведения и не подтвердятся, но долг археографов проверить их.

Как все-таки был неправ Н. Е. Ончуков в отношении печорской руко¬писной книги, когда пятьдесят лет назад писал о ней: «Правда, крайний север России, мной изъезженный, не имеет ничего выдающегося в смысле рукописей, значительно уступая и в качественном и в количественном отношениях местам, следующим за прибрежной полосой, расположенной по рекам бассейна Волги и Балтийского моря. Но может быть и то, что я нашел на крайнем севере, тоже составит интерес уже потому хотя бы, что будет можно знать, что должен ожидать в этом отношении будущий путник в эти местности, может быть, ожидающий встретить здесь сокровища! Одной разбитой ученой иллюзией, следовательно, будет меньше».2

Может быть, этот несколько поспешный вывод известного этнографа и фольклориста, сделанный на основе очень случайных рукописных приобретений,3 и был одной из причин того, что археографы отвернулись от Печоры, забыли ее, предоставив ее «обследовать» торгашам из Чердыни, Соликамска и других городов. Между тем сам же Ончуков отмечал, что «скупщики старины вывозили с Печоры старые книги кулями».4 И он же писал о печорской письменности: «Видел я нынче многочисленные томы рукописных книг, тетрадок и пр., но все это старинной переписки».5

К сожалению, зоркий и наблюдательный глаз этнографа, подметивший на Печоре много тонких и своеобразных черт быта местного старообрядчества, в данном случае не заметил, что «люди старой веры» не допустили ученого к рукописной книге. А получилось это потому, что они испугались его официальных удостоверений, открытых сношений с местными властями и духовенством в годы, когда старообрядчество еще подвергалось сильному гонению со стороны правительства. Поэтому только случайные и очень немногие рукописные книги удалось увидеть Н. Е. Ончукову.

Следует также заметить, что Н. Е. Ончукову был известен ограниченный круг печорских и пижемских селений.

А между тем, как отмечал еще С. В. Максимов, в печорских селениях хранились огромные рукописные богатства,6 менее, конечно, древние и разнообразные, чем те, которые имелись у «жителей бассейна реки Волги и Балтийского моря»; ведь печорский край намного меньше по территории и заселен значительно позднее: рукописная традиция здесь восходит всего лишь к концу XV века.

Максимов  пишет   про   Печору,   что исследователям известно  «богатство здесь старинных памятников письменности в актах, отдельных   монографиях,   старопечатных   книгах,   грамотах   и   других   бумагах».   Самому ему   «удалось   видеть   свежие,   недавние   копии   целыми   томами   большого   формата,   со старопечатных  книг  и  целые  сборники — книги,  которые   порачигельны   по  той   разносторонней  пытливости  и  любознательности,  с   какими   старались  записывать  печорские грамотеи все, что могло интересовать их».

Здесь была своя богатая и своеобразная письменность и литература. Во времена пребывания Н. Е. Ончукова на Печоре она сохранялась еще почти во всем своем объеме, хотя уже быстро начинала терять свое практическое назначение, вытесняемая печатной продукцией, и превращалась в «лежалую литературу».

На Печоре сберегались тогда же древние пергаменные книги. Даже в 1934 году они еще были здесь: в день моего приезда в село Бедовое в нем ребята сожгли несколько «кожаных книг». Встречались огромные книги, написанные на бересте (часть одной такой книги хранится и сейчас в Нарьянмарском краеведческом музее, другая книга была в 1937 г. у М. Е. Торопова). Повидимому, немало ходило по рукам автографов сочинений протопопа Аввакума. Как известно, он перед сожжением роздал пустозерцам все свои книги и рукописи. Несколько автографов Аввакума было куплено в 1912 году в селении Каменное (близ Пустозерска) старообрядческим начетчиком из села Семжа (Мезень) И. С. Жмаевым. Всяких рукописей, по рассказам стариков, много было в то время в селениях низовой и средней Печоры.

Собирая в здешних местах с 1934 года уже скудные остатки некогда большой письменной культуры печорцев, я в разное время доставил в научные архивохранилища Ленинграда 290 рукописных книг XV—XIX веков. Многие из этих рукописей представляют большую ценность для науки. С Печоры можно было бы привезти гораздо больше рукописных книг, если бы поиски их были организованы значительно раньше и проводились на более широкой основе, чем наши поездки, особенно 1934— 1938 годов, которые имели лишь разведывательный характер.

Мы остановились на высказывании Н. Е. Ончукова с одной только целью, чтобы опровергнуть это несправедливое и случайное заключение о печорской рукописной старине и, воспользовавшись случаем, призвать наших археографов проверить наличие рукописных книг в селах и деревнях Поволжья (район реки Керженца), по реке Иргизу, в Алтайском крае и других местах, связанных в прошлом с сильным старообрядческим движением. Правы ли некоторые археографы, когда утверждают, что в этих местах уже не найдешь старинной рукописной книги? Только тщательная проверка на местах может дать правдивый ответ о сохранности в том или ином районе рукописной старины.

* * *

Район реки Пижмы в прошлом году был основным местом наших поисков старинной рукописной книги. Мы побывали во всех пижемских селениях, за исключением очень небольших верховских деревушек — Левкинской и Новожиловской (4 двора), в которых, по единодушному признанию местных жителей, «письменных книг никогда не водилось».

Влево от реки Печоры тонкой извилистой лентой течет между красивыми и богатыми растительностью берегами речка Пижма, левый приток Печоры. Выбегая из-под самого Тиманского хребта, из богатого рыбного озера Ям, несет она свыше двухсот километров свои прозрачные воды. Стремительно скользя по многочисленным порогам и перекатам, омывая высокие каменные утесы с торчащими на их высоком гребне исполинскими соснами, выходит Пижма под самую Усть-Цильму. Семь лесных речек, ее притоков, — Черная и Светлая Комжи, Умба, две Язовцы, Сизов ручей, Белый ручей и Вятка — помогают ей быть проходимой для мелких судов почти до верховья. Могучие сосны, огромные ели, кудрявые березы, осина, ольха, размашистая лиственица украшают лесные   берега   Пижмы, оглашаемые шумом взлетающих рябчиков, белых куропаток, пестрых тетерок и огромных глухарей. Низменные прибрежные наволоки покрыты густой зеленью, душистыми травами. Серебристую глубь реки раз¬резают быстрые сиги, чиры, окуни, в камышах плещутся щука, налим; громадные хариусы, пеляди, семги оставляют длинный след на воде.

По берегам Пижмы находится двенадцать селений, в большинстве своем небольших деревушек, по двадцать-тридцать домов, расположенных почти всегда живописно по самому берегу реки. Это деревни: Левкин-ская, Новожиловская, Верховская, Скитская, Замогильник, Степановская, Чуркинская, Никоновская, Загривочная, Абрамовская, Боровская и село Замежное. Наиболее отдалена деревня Левкинская: она стоит в двухстах километрах от устья реки Пижмы. Село Замежное, находящееся в среднем течении реки, является самым большим населенным пунктом здешнего края, административным и культурным его центром.

Некогда один из самых отдаленных и глухих районов, куда известия из Петербурга и Москвы шли не менее двух месяцев, Пижемский край в настоящее время включается в общественную и культурную жизнь всей страны. Шумят в каждом селении ветряки, приводящие в движение местные радиотрансляционные станции. Десятки радиомачт высятся над старинными домами пижемцев. Большинство жителей далекой окраины каждый день слышат голос столицы своей Родины. На улицах деревень и по лесным дорогам гудят провода телефона и телеграфа.

Современная техника прочно входит в быт пижемцев. Колхозники колхозов имени Хрущева и имени Калмыкова построили свои электростанции. Трудоемкие работы на некоторых колхозных фермах механизированы, введено автопоение. Прочно завоевали место в колхозном труде пилорамы. Поля и луга Пижмы оглашает гул огромных тракторов С-80 и мощных бульдозеров. Ряд колхозов имеет свои грузовые автомашины.

По всей Пижме развернулось строительство больших колхозных скотных дворов, оснащенных новейшим оборудованием. Пижемцы участвуют в Сельскохозяйственной выставке, передавая свой богатый опыт по животноводству колхозникам других областей страны. Колхозы имени Калмыкова, «Стахановец», «Большевик» и другие стоят в ряду первых в Усть-Цилемском районе. Широкое применение нашло социалистическое соревнование. Колхозы соревнуются между собой за лучшие показатели по под¬нятию производительности труда, увеличению удоя, приплода и т. п. Внутри колхозов бригады и отдельные колхозники соревнуются между собой. Дружным и спаянным трудом пижемцы сделали свои колхозы крепкими и живут зажиточно, хорошо.

За годы советской власти неизмеримо выросло медицинское обслуживание населения. Раньше на весь округ был один фельдшер, который, по его словам, один «лечил людей и лошадей». Теперь в Замежном сельская больница с несколькими врачами, фельдшерами и медперсоналом, имеется детский сад, детские ясли. В селе работает зоопункт. В каждом колхозе Пижмы есть фельдшер и ветеринар, детские ясли. Пижемкам уже не приходится таскать с собой на поля детские люльки.

Сильно изменился культурный облик бывшей староверческой Пижмы. Какие «культурные» учреждения имела она в 1917 году? Три молельни, винная лавка, питейные палатки в некоторых деревнях. Земская начальная школа в селе Замежном влачила жалкое существование, так как блюстители «древлего благочестия» предпочитали отдавать детей к своим «наставницам», учили их там «по старине». Неграмотным было большинство населения.

В настоящее время в селе Замежном функционирует неполная средняя школа с интернатом для детей из других деревень. Новое большое одноэтажное светлое здание школы является украшением и гордостью села. Начальные школы имеются в деревне Абрамовской, Загривочной и Степановской. Теперь в пижемском сельсовете неграмотных нет, кроме не¬скольких дряхлых стариков и старух.

Немало пижемских юношей и девушек учатся в вузах Москвы, Ленинграда, Архангельска, Сыктывкара и других городов. Две дочери председателя колхоза «Стахановец» Афанасия Ивановича Поташова закончили учебу в 1955 году, одна в Пушкинском сельскохозяйственном институте, другая — в Ленинградском педагогическом институте имени А. И. Герцена. Обе изъявили желание ехать работать на родной север.

К услугам пижемцев в селе Замежном имеется сельский клуб с хорошей библиотекой, радиотрансляционной установкой, комнатой для игры в шашки и шахматы. При клубе находится кинопередвижка, обслуживающая колхозы сельсовета. В каждом колхозе есть свои красные уголки, члены сельхозартелей выписывают много центральных и местных газет. Некоторые колхозники создают свои личные библиотеки. К сожалению, Усть-Цилемская районная база Книготорга в течение ряда лет плохо удовлетворяет возросшие запросы пижемцев, и мы не один раз слышали серьезные упреки в ее адрес.

Широкое распространение получили за последние годы на Пижме спортивные игры и особенно игра в городки. В селе Замежном каждое лето устраиваются соревнования городошников пижемского сельсовета. Сильные и выносливые пижемцы любят турник, брусья и беговую дорожку. Некоторые из них входят в сборные команды Усть-Цилемского района.

Немало пижемцев занимают руководящие должности в Усть-Цильме. Так, местную районную газету «Печорская правда» редактирует пижемка Лукерья Никитична Типичева. Ответственным секретарем редакции около двух десятков лет работает боровчанин Иван Елизарович Чупров. Первым секретарем райкома комсомола является тоже пижемец Николай Алексеевич Чупров. Пижемский сельсовет считается в числе лучших в Усть-Цилемском районе Коми АССР. Таково современное лицо Пижмы, бывшей заброшенной, глухой окраины царской России.

* * *

Пижемская рукописная книга имеет не древнюю, но очень своеобразную историю. Первоначальное заселение Пижмы русскими людьми связано со старообрядческим движением на рубеже XVII—XVIII веков. Сюда, в глухие непроходимые леса, устремились спасаться от «никоновых новин» мезенцы, пинежане, двиняне. Страх перед нововведением и преследования властей заставили перебраться на Пижму даже некоторые крестьянские семьи из Московской, Олонецкой губерний, из Перми и других мест. Пришлые старообрядцы прочно осели на нелюдимых берегах Пижмы.7 Однако населения на Пижме в это время было еще очень немного. Это были, повидимому, небольшие, нам неизвестные поселки, население которых состояло из двух-трех семей.

Около 1730 года на месте теперешней деревни Скитской создалось Великопоженское старообрядческое общежительство, напоминавшее во многом по своему устройству знаменитое Выговское старообрядческое общежительство в Олонецкой губернии. Создателем пижемского общежительства был некий Иван Акиндинович, ростовец родом: он хорошо был знаком с выговцами, жил у них несколько лет и потому старался во всем подражать им.

Однако, как рассказывает местная повесть о самосожжениях в Печорском крае,8 пижемцы здесь «житие имели издавна, еще до приходу онаго Ивана Акиндинова к ним, он после пришед, что пашня и промыслы рыбные и звериные вельми добрые, живуще от Печеры реки в стороны за осьмьдесят верст на Пежмы реки, на Великих пожнях». На Великих пожнях Иван Акиндинович выступил только в роли объединителя отдельных старообрядческих семей в единое общежительство с поморским, выговским, уставом. Первыми же засельниками здешних мест считаются мезенцы Бобрецовы, Антоновы, Кирилловы и Носовы,9 потомки которых и сейчас составляют основное ядро населения Скитской и соседних деревень.

В 1744 году по доносу мезенца Артемия Ванюкова в скит приехал воинский отряд из восьмидесяти человек во главе с офицером и священником. Целью прибывших было приведение живущих здесь старообрядцев к господствовавшему вероисповеданию. Но великопоженцы не пожелали вступать в какие-либо отношения с «разорителями древлеотческого церковного благочестия». Свою непоколебимую приверженность к старой вере они засвидетельствовали страшным самосожжением 86 человек. Это случилось 6 декабря 1744 года. Обо всем этом красочно и подробно сообщается в упомянутой выше местной повести. На основании ее же можно составить представление о хозяйственной деятельности общежительства в середине XVIII века. По этим сведениям, Великопоженское общежительство представляло собой довольно мощную экономическую силу. Повесть сообщает, что пришедшей команде досталось следующее имущество скитян: «хлеба молоченого 600 четвертей отмериша, немолоченого ржи и жита 30 кучь, 63 книги и икон множество, 12 лошадей, коров дойных слишком 50, овец 300 и иного живота».

Книг показано 63, но их в общежительстве, несомненно, было значительно больше, чем приведено в повести. Скорее всего это были лишь те 63 книги, которые скитяне не успели своевременно спрятать. Правда, в повести подчеркивается, что великопоженцы намеренно не заботились о сохранении своего имущества. В повести мы читаем: «. .. овое нашли охиченого, а иное бросали из запору, с окон, занеже с собою ничего не сожгоша, все выбросали на улицу». Но едва ли это относилось к книгам и иконам.

Катастрофа 1744 года не прекратила совсем деятельности Великопоженского общежительства. Оно скоро возобновило свою жизнь, обстроилось, слава о его «страдальцах за веру» привлекла к нему еще больше внимания со стороны местного старообрядчества и столичных и московских «доброхотов».

Новое испытание пришлось выдержать великопоженцам в 1825 году. Большой пожар уничтожил почти все строения, погибло много книг, икон, хозяйственного и домашнего имущества. Но скитяне и на этот раз быстро оправились от постигшего их несчастья. Опять на помощь пришли богатые старообрядцы из Усть-Цильмы, Москвы и Новгорода, с которыми предприимчивые великопоженцы успели завязать тесные связи.

Первая половина XIX века была периодом наивысшего расцвета в жизни Великопоженского общежительства. Скит стал играть громадную роль в деле распространения старообрядчества на Печоре, соседней Ижме и Мезени. Нити от Пижмы потянулись в далекий Пустозерск и в Большеземельскую тундру. Активная деятельность пижемских старообрядцев не могла пройти мимо архангельского архиерея, зорко следившего через печорских миссионеров за каждым движением своих противников. Время заигрывания правительства со старообрядцами прошло, разрешено было опять применять крутые меры к «людям древлего благочестия». И вот в 1842 году архангельский архиерей завел переписку с местным губернатором о пресечении «вредоносной» деятельности великопоженцев. Около двух лет тянулась эта переписка. Наконец, в 1844 году, ровно сто лет спустя после знаменитой пижемской гари, Великопоженское общежительство было окончательно закрыто. Все имущество жителей было отобрано в казну, книги, иконы, вся дорогая утварь увезены в Усть-Цильму и переданы местным священникам. Позднее скитское церковное имущество послужило основанием для устройства в Усть-Цильме единоверческой церкви.10

Большая часть жителей скита была расселена по только что образовавшимся на Пижме селениям. За пижемцами установили строжайший контроль со стороны местных духовных и полицейских властей.

После этого Великопоженское общежительство уже не возрождалось в своем прежнем виде, хотя деревня Скитская, возникшая на месте общежительства, собирала и позже вокруг себя старообрядцев. Эти новые пришельцы иногда даже пытались захватить у местных крестьян землю и сенокосные угодья, как показывает найденное письмо крестьян Верховской и Чуркинской деревень в Усть-Цилемское волостное правление.11

Однако с закрытием скита старообрядчество в здешних местах не было уничтожено до основания и Пижма до самого последнего времени являлась одним из главных центров печорского старообрядчества, отличаясь особой консервативностью взглядов, большой приверженностью к старине, к древним книгам, старым обычаям и одеждам. Пижемские наставники были широко известны и особо почитаемы на всей Печоре.

Мы несколько подробнее остановились на истории Великопоженского скита и пижемского старообрядчества потому, что они сыграли большую роль в деле освоения этого края, распространения письменности и грамотности на Пижме в XVII—XIX веках, в сбережении значительного количества памятников письменной культуры наших предков. Эта сторона вопроса до сих пор еще не освещена в научной литературе, хотя она имеет значение для правильного суждения о прошлой культуре пижемцев и их истории. Достаточно сказать, что почти все современные селения на Пижме своим возникновением обязаны так или иначе деятельности Великопоженского скита и появились в разное время XVIII—XIX веков.

Великопоженское общежительство в периоды расцвета своей деятельности (до 1744 года, в конце XVIII века, в первой половине XIX века) представляло своеобразный центр культуры на Печоре. Пижемцы не довольствовались чтением и перепиской одной лишь церковно-служебной, богословской и полемической литературы, как показывают рукописные находки 1954 и 1955 годов, интересы их были значительно шире. Они осваивали риторические и философские трактаты, писали поздравительные стихи, занимались сочинением исторических произведений, используя для этого местные предания и сказания.

В ските были люди, которые, очевидно, имели право называть себя поэтами. Так, на найденном нами в деревне Скитской списке автобиографии протопопа Аввакума есть следующая запись: «Сия книга, тетрадь поета Бенедиктова Антонова. Переплетал 1838 года».12 Имя юноши Венедикта, утонувшего в реке, упоминается в местном синодике. Фамилия Антоновых коренная, пижемская, она ведет свое начало, как указано выше, от выходцев сюда с Мезени в конце XVII века. Фамилия Антоновых и сейчас встречается в деревне Скитской и в других деревнях Пижмы. Таким образом, есть все основания считать Венедикта Антонова местным жителем. Приходится только сожалеть, что до нас не дошло ни одного стихотворения этого пижемского юноши-поэта.

Великопоженцы не чуждались и «мирской» литературы. В деревнях Пижмы нам не раз встречались отдельные томики изданных в XVIII веке сочинений М. В. Ломоносова, Антиоха Кантемира, изданий Н. И. Новикова, История Иудейской войны Иосифа Флавия и другие. Владельческие записи и пометы на изданиях XVIII века наглядно говорят о том, что книги были получены на Пижме вскоре после их напечатания. В деревнях Верховской и Скитской попадались сочинения Екатерины II, к которой предки современных пижемцев вообще, повидимому, благоволили за дарование скиту кое-каких прав. По свидетельству Н. Е. Ончукова, еще в начале XX века пижемцы бережно хранили у себя ее подлинные грамоты, адресованные скитянам.13

Круг чтения великопоженцев, даже по тем сведениям, которыми мы располагаем, представляется довольно широким и свидетельствует о большой любознательности жителей глухих печорских лесов. Если же учесть, что до нас дошло лишь очень немногое из некогда большой и разнообразной письменной культуры, то придется отдать должное широте кругозора великопоженцев.

В Великопоженском ските была своя книгописная мастерская, где размножались присланные с Выга произведения самого различного жанра местных старообрядческих писателей (жития, послания, письма, риторические сочинения, полемические трактаты и т. п.) и переписывались заново пришедшие в  ветхость  древние  рукописные книги.

Перепиской рукописных книг на Пижме занимались вплоть до нашего времени. Еще совсем недавно были живы люди, основной профессией которых было писание книг. Это братья Чупровы из деревни Боровской, Н. С. Кириллов и другие. Переписанные ими книги встречаются почти во всех деревнях Пижмы и легко отличаются от прочих старообрядческих рукописей, в том числе и поморского письма, своеобразным мелким, прямым почерком, несколько небрежным и угловатым.

Великопоженское общежительство, как нами отмечалось, поддерживало тесные связи с Выго-Лексинским общежительством, заказывало там иконы, получало от них нужные книги. В тяжелые минуты оба старообрядческих центра так называемого Даниловского поморского согласия помогали друг другу.14 При посредстве выговцев на Пижму попадали книги многих светских писателей XVIII века.

Великопоженское общежительство сыграло на Пижме почти ту же роль в освоении края и в распространении в нем письменности и грамотности, какую выполняли в древней Руси северные монастыри. Пусть эта письменность пижемцев в общем носила несколько однобокий характер и своим началом имела цель защитить старообрядчество от «никоновых новин», но она обращала к книге, приучала любить грамоту, чтение, ценить и ува¬жать книгу, наводила жителя глухого северного леса на многие вопросы, которые он без знаний, без книг никогда бы не мог поставить перед собой.

К сожалению, о Великопоженском ските мы имеем пока лишь совсем отрывочные сведения со страниц не всегда объективных миссионерских статей. Серьезному исследованию его деятельность  еще не подвергалась.

Между тем даже те данные, которые нам удалось собрать во время поездок по Печоре, говорят о том, что Великопоженское общежительство представляло собой интересную хозяйственную и культурную организацию на Севере, созданную силами «северных мужиков», и заслуживает более пристального внимания и справедливой оценки. Правда, восстано¬вить более или менее полную картину жизни общежительства едва ли удастся, так как материалов о нем почти не сохранилось. Но, несомненно, в Архангельском областном архиве и в фонде бывшего Святейшего Синода в Ленинграде найдется не одно дело, в котором могут оказаться ценные сведения по истории Великопоженского скита в XVIII—XIX веках. Могут они оказаться и в других архивохранилищах, в делах, отно¬сящихся к старообрядцам. Эти сведения могут пролить новый свет на характеристику деятельности великопоженцев.