В основе противостояния между старообрядчеством и, как принято говорить, «господствующей церковью» лежала, конечно, борьба за умы и сердца прихожан. Эта борьба наиболее отчетливо выражалась в «требоисполнении»: и старообрядцы, и приходское духовенство претендовали на совершение церковных обрядов (в особенности крещения, покаяния и погребения), рассматривая обряды, совершенные представителями конфессии-соперницы как «паче осквернение». Менее отчетливым было противостояние, связанное с совершением таинства брака.

Итак, исполнение треб было основой противостояния двух конфессий. Однако оно неизбежно приводило к появлению ряда сфер, в той или иной мере связанных с этим противостоянием и существенно дополняющих его. Речь идет прежде всего о церковных праздниках, канонизации, отношении к священно- и церковнослужителям. На первый взгляд, существование таких сфер неизбежно должно было приводить к своеобразному противостоянию в среде верующих, выражавшемуся как в формировании старообрядческих «общежительств», так и в резко очерченной внеконфессиональной части приходской общины. Но в действительности лишь первое явление стало характерной чертой религиозной жизни в Олонецкой епархии (и в этом состоит одна из специфических черт в истории православия в Карелии). Что же касается внеконфессиональной части приходской общины (тайных старообрядцев), то границы данной группы верующих оставались размытыми.

Это обстоятельство уже само по себе создавало почву для сосуществования старообрядчества и «господствующей церкви».Но, пожалуй, самым главным фактором, сглаживающим противостояние, стала, как ни парадоксально на первый взгляд, позиция, занятая государством в решении сложной проблемы сосуществования конфессий. Если подойти к данному вопросу формально и ограничиться изучением законодательства, связанного с ограничением прав старообрядцев, то вырисовывается незамысловатая картина преследования старообрядцев, сменившегося, начиная с 1760-х годов, политикой веротерпимости. Такой подход должен быть признан формальным по следующим причинам: во-первых, отсутствует сравнительный анализ положения, в которое была поставлена российским законодательством «господствующая церковь», во-вторых, не уделяется внимание исполнению законодательства (или даже возможностям его исполнения).

Являясь отнюдь не всесильным арбитром в религиозных вопросах, государство, конечно же, существенно влияло на взаимоотношения конфессий. Но изучение этого влияния, как говорилось выше, необходимо вести с учетом существовавшей в изучаемый период административной практики. Уже сам факт относительно спокойного существования в Олонецкой епархии Выговского «общежительства» - центра беспоповского старообрядчества на Европейском Севере России - наводит на мысль о том, что разгром «древлего благочестия» вовсе не был задачей местных или центральных органов власти.

Конечно, это утверждение вполне тривиально и оно-то как раз достаточно мирно уживается на страницах исторических исследований с тезисом о преследованиях, которым подвергались старообрядцы. Тем не менее, вопрос остается открытым: чем было обусловлено и какие формы принимало сосуществование старообрядчества и «господствующей церкви»? Первая проблема, безусловно состоит в решении, если можно так выразиться, кадровых вопросов. В XVIII веке в Олонецкой епархии существовала духовная семинария (1781-1784 гг.), но все же в ней весьма остро ощущалась нехватка учащихся. Такое положение резко контрастирует с общеизвестным отношением старообрядцев к знаниям, наличием в Выговском «общежительстве» крупной библиотеки, подготовкой проповедников и перепиской книг, осуществлявшихся в старообрядческих скитах.