Книга Иова утверждает: «Человек рождается на страдание, как ис­кры, чтоб устремляться вверх». Звучит так же категорично, с той же приговоренностью, как короленковское или горьковское: «Человек создан для счастья, как птица для полета». И там и там - полет. Наверное, страдание и счастье просто две стороны одной медали. Искру создают полет и горение, человека - страдание или (еще штамп) способность к познаванию.

Тайна смысла человеческих страданий останется неразрешенной, если этот «орешек» разбивать обычной человеческой логикой. Техника, на­ука, искусство могут сколь угодно развиваться, являя новые чудеса, ше­девры, открывая тайны природы, но все это, как ни крути, завершаемо, предельно, смертно, а потому, в конечном счете, бессмысленно. В духов­ной сфере - совсем иные законы. Логика тут не всегда проходит.

Задумываясь над смыслом страдания, особенно когда, как Иван Ка­рамазов у Достоевского, не принимаешь Мира Божьего, а значит и Бога как Творца его, то всегда ощутишь некий порог, который не в силах переступить. Так бывает всегда, если придерживаешься законов земной логики. Разгадка открывается, наверное, на более совершенном уровне

сознания. Но для этого нужна вера и свобода от самого себя.

*   *   *

Был человек в Жиздринском уезде Калужской губернии, в деревне Волое. Имя его - Никита Семенович Дроздов. Был он справедлив, бого­боязнен и удалялся от зла. Родился он по одним сведениям в мае 1870-го, по другим - в 1877 году. Имел хорошее хозяйство. Меньше, чем у библейского Иова, но в анкете арестованного, что заполняли на Дроздо­ва в НКВД, так сказано: «социальное происхождение - из зажиточных крестьян».

По вероисповеданию был Никита Дроздов православным христиа­нином-старообрядцем белокриницкого согласия, противоокружником. Деревня, где он родился, сейчас в Кировском районе находится. Она издавна была заселена старообрядцами. По некоторым данным, в при­ходе Кировского села Фоминичи, куда входило и Волое, в 1893 году было около двух с половиной тысяч старообрядцев.

После 1905 года, когда Николай Второй подписал указ «Об укрепле­нии начал веротерпимости», в деревне стали строить каменный храм. Он был освящен во имя Николы Чудотворца. 27 августа 1912 года епис­коп Иоасаф Калужский рукоположил к нему настоятелем Никиту Дроз­дова. В ноябре в Волом прошло собрание общины и отца Никиту избра­ли председателем ее совета. Церковным старостой был назначен соро­калетний крестьянин Яков Зиновьевич Аверьянов. Жизнь этих двух людей сложилась по поговорке «Где родился, там и при­годился». Для тщеславно­го человека нет ничего страшней, поскольку сла­вы, как правило, добива­ются где-то на стороне, и потом только возвращают­ся с нею туда, «где родил­ся». Хранить верность ма­лой родине, крохотному лоскутику земли - слож­нее. Это как в монастырь уйти. Здесь, кроме велико­го душевного постоянства, надо уметь видеть чудо Божие в повседневности ок­ружающего мира, в скуд­ной тютчевской природе и ее однообразии, в каждод­невных рассветах и зака­тах, всегда разных для любящего сердца, в ползущей по широкому листу лопуха божьей коровке и гуляющих по улице грязных курах, в желтых монетках цветущей пижмы, гусиной лапчатки, осота и одуванчика, в белой накипи медуницы, сныти, болиголова. В этом узнавании чуда -ключ ко многим тайнам мироздания, к смыслу жизни человеческой.

В 1937 году Якова Аверьянова расстреляли за «антисоветскую аги­тацию». В то время он был простым колхозным конюхом.

Отец Никита прослужил в Никольском храме почти двадцать лет. Последние семь лет жизни одни невзгоды ему выпадали. Еще в 1929-ом священника осудили на один год лишения свободы за сотрудничество с «кулаками». Дроздов отбывал наказание в Брянской ИТК. Потом нахо­дился в ссылке. В 1930-ом, когда он еще сидел за колючей проволокой, семья священника не сумела расплатиться с индивидуальным налогом на единоличников. Дом и хозяйство изъяли в счет погашения долга. Жену батюшки за «расхищение имущества» (наверное, попыталась что-то при­прятать из вещей) упекли на девять месяцев в кировскую тюрьму. Когда в деревне началось выселение кулаков, Дроздовых тоже собирались де­портировать, но вдруг неизвестно почему оставили. Вернувшись, отец Никита поселился в церковной сторожке. У него, как у библейского Иова, не стало теперь ни дома, ни хозяйства Служба в Никольской церкви была возобновлена.

Перемены, произошедшие в стране, священника будто и не касались. Отец Никита не стал ни к чему приспосабливаться, ничего в повседневном своем быте не изменил, дням вел счет по старому стилю. Власть местную презирал. Как-то в начале 1937-го к храму пришли председатель сельсо­вета и врач («медкомиссия»). Попросили церковь им открыть. Отец Ники­та ответил, что нет ключей. Велели ему сходить за ними. Дроздов отказал­ся: вам, мол, нужно, сами возьмите у сторожа. Стали отношения выяс­нять. Священник не сдержался и послал «гостей» подальше, по самому прямому адресу... Он был не святым, а простым человеком.

Когда Дроздова арестовывали, нашли при обыске несколько клоч­ков бумаги с половину обыкновенной тетрадной страницы каждый. Это было стихотворение, написанное по-древнерусски. Вместо «е» - яти, вместо «о» греческая буква омега да крышечка над ней, похожая на насе­комое с тремя ножками - письменное «т», вместо «у» или петля о двух концах, тянущихся кверху, или же обычная «у» с «о» впереди. Ну и как положено, после согласных на конце слов - твердые знаки. Внизу стояла приписка, ясно указывавшая на авторство: «Писал сие стихотворение Дроздов К.Н.» То есть сын отца Никиты - Кузьма. Содержание оказа­лось (для тех времен именно оказалось, а не «показалось») явно «кон­трреволюционным», и следователь, когда вчитывался, даже подчерк­нул красным карандашом несколько первых строк. Стихотворение дало повод для одного из самых «жутких» обвинений против священни­ка: что он «воспитывал детей в религиозном духе». Это расценивалось как «контрреволюционная деятельность». Имелись в виду дети не только самого священника, но вообще деревенские. «Многие ребята ходят ко мне причащаться и исповедоваться, - записал потом следователь за от­цом Никитой на допросе, - при этих исповедях было много случаев, что я накладывал на ребят епитимий, давал им делать ежедневно по 5 покло­нов за различные, с нашей точки зрения, погрешности, в частности, за танцы и т.д. О том, чтобы не ходить в клуб или на демонстрации, я никогда не говорил». Такой неотъемлемой частью духовной христианс­кой жизни, как епитимия - поклоны с молитвой, назначаемые священ­ником, следствие интересовалось особо. Это выставлялось как... «изде­вательство над детьми».

Наверное, прав Иван Карамазов: на нелепостях мир стоит и они слиш­ком нужны на земле. Вот как иначе ни в чем не повинного человека под­вести под расстрельный приговор? Только через нечто такое, где вовсе отсутствуют логика и здравый смысл. Одно из выдвинутых против Дроз­дова обвинений состоит в том, что он... «в 1936 году в массовый разгар обработки льна проводил часто религиозную службу с целью отрыва колхозников-верующих от работы».   11 августа 1937 года тройкой УГБ НКВД Западной области отца Никиту приговорили к высшей мере. 5 мая 1989 года прокуратурой Ка­лужской области он был реабилитирован. Это последние две даты его жизни. Жизни, которая, спустя десятилетия, спрессовавшись до несколь­ких минут, что потребуются на прочтение этого очерка, каждой своей секундой кричит об уникальности всякой человеческой Личности, о ее праве не идти в ногу с большинством, на духовную свободу.

Пострадали и сыновья Никиты Дроздова - как и дети того биб­лейского Иова. Старший, Анкиндин, рабочий колхоза «Мощный трак­тор», отсидел пять лет, Макар (род. 1904 или 1907) осужден был через три месяца после вынесения приговора отцу на десять лет лагерей. Кузьму Дроздова тогда обошла беда. На допросе отец занизил его возраст, хотя парня, может, не тронули по другой причине. По дан­ным кировского райвоенкомата, откуда Кузьма Никитич призывался на фронт, родился он в 1920-ом. Парень пропал без вести в первые дни войны, в июле 1941-го... Как знать, может, сейчас его неопоз­нанные останки подняты из-под земляного одеяльца каким-нибудь поисковым отрядом и захоронены где-то в братской могиле, отпеты заодно с другими костями каким-нибудь священником. А может, они еще ждут своей могилы...

В годы войны в воловском храме немцы устроили склад боеприпа­сов. В 1944-ом вернувшиеся из эвакуации деревенские жители нашли его разрушенным. Сейчас на месте Никольской церкви стоит простор­ный дом, разгороженный внутри на отдельные кабинеты. Табличка у двери свидетельствует, что это «Воловский медицинский пункт». Сегодня приход в селе возрождается. На Николу Летнего в 1999 году старооб­рядческий митрополит Алимпий освятил здесь небольшой новый храм. В доме, который был отведен для него, раньше располагался магазин (1).

...Наверное, правда, что рукописи не горят и порою бумага бывает долговечней камня. В следственных документах уцелело стихотворе­ние Кузьмы Дроздова. Однако парень не был его автором. Этот духов­ный стих ходил в рукописях задолго до его рождения. Так, его приводит целиком в пятом томе своей книги «Раскольники и острожники» писа­тель Федор Ливанов, известный своим цинизмом в «обличении» старо­обрядчества (2). Герой одной из его статей, старообрядческий монах Фе­одосии из Архангельской губернии, читает этот духовный стих, записан­ный в тетрадку. Действие происходит в 1831 году. Кузьма Дроздов тоже от кого-то услышал его и записал.

Изучая рукопись, я долго не мог понять, что означает слово «вах» в одной из первых строк. Быть может, думал я, это языческий Вакх, кото­рый призван олицетворить все темные силы, противостоящие Церкви. Но почему именно он? Помог изданный в Румынии «Месяцеслов» (Буха­рест, Арарат, 1996), где был опубликован этот же духовный стих, запи­санный в одной из липованских деревень, только он был примерно на две трети меньше, чем стих Кузьмы Дроздова. Но как широко был он распространен: его знали в Румынии, в Калужской и Архангельской гу­берниях! В «Месяцеслове» вместо «вах» - «враг». Все становится на свои места, все логически верно. «Вах» - это слово «враг», воспринятое на слух, ошибочно понятое. Кузьма Дроздов его перенес на бумагу механи­чески, лишь догадываясь по контексту, что в слове этом содержится не­гативный смысл. Этого было для него достаточно. Если бы эту строчку Дроздов сочинил сам, он бы употребил всем понятное «враг». Кажется, строки: «На кафодрах вси возвышаются, Верних собори истребляются»

- о двадцатом веке. О митинговых речах, о гонениях. Но они тоже не
принадлежат Кузьме Дроздову. Вот как звучит это место в варианте Ли­
ванова:

Лжеучители почитаются, На кафедрах вси возвышаются. Церкви верных истребляеми, Сонмищи мерзостей умножаеми. Подпись в конце рукописи - «Писал сие стихотворение Дроздов К.Н.»

- доказывало авторство парня только для НКВД. Слово «писал» означает
здесь «записал», «запечатлел на бумаге».

Знаете, с каким литературным памятником перекликаются дроздов-ские строки? «Повесть о нашествии Тохтамыша». Там тоже, со свой­ственной древности прямолинейностью: «Плачет церковь о чадах цер­ковных, а всего более об убитых, как мать о детях плачущая. О чада цер ковные, о страстотерпцы избиенные, приявшие насильственную смерть, перенесшие двойную гибель - от огня и меча, от насилия поганых! Цер­кви стояли, утратившие великолепие и красоту! Где тогда была красота церковная? - ибо прекратилась служба, которой многих благ у Господа просим, прервалась святая литургия, не стало приношения святой про­сфоры на святом престоле, прекратились молитвы заутренние и вечер­ние, прервался глас псалмов, по всему городу умолкли песнопения! Увы мне! То грехи наши нам сотворили!»

Кузьма Дроздов не читал этой «Повести...» Записывая духовный стих, он чувствовал в нем что-то близкое - себе самому и времени, в которое выпало ему жить. Он переживал то же, что и автор «Повести...» Они духовно были близки, связаны одной нитью, несмотря на разделяв­шие их века. Поэтому стих Дроздова - живой родничок русского духа -ценность национальная.

Примечания

1 .Об освящении храма в Волом см. календарь Русской Правослаславной Ста­рообрядческой Церкви на 2000 год. М. Издание митрополии Московской и всея РусиРПСЦ. С.111.

2. Шиванов Ф.В. Раскольники и острожники. Т.5. М. 1875. С.296 - 298. Весь тираж книги был сожжен по распоряжению цензурного ведомства. Уцелело лишь несколько экземпляров. Ознакомиться с ней можно в музее книги РГБ.

Грехом нашим на нашу страну

Пустил Господь такову беду.

Облак темный всюду осени,

Небо и воздух мраком потемни,

Солнце в небеси скры своя лучи,

Луна в нощи свет свой помрачи

И звезды все потемнешася,

Дневный свет приложися в мрак.

Тогда вся тварь ужасошася,

Но и звезды вся потрясошася,

Егда адский зверь сия разруши,

Из твердых заклеп нагла искочи.

Сколь ярости испусти свои ад

<На> кафолически¹ красный виноград.

Зело злобный вах² тогда возреве,

Кафоликов род мучить повеле,

Святых пастырей скоро истреби,

Увы, жалостно, огнем попали.

Четыре инока уловляхуся,

Злым кознениям уловляхуся.

Всюду вернии заколяеми,

Аки класово³ пожегаеми.

Тогда вернии горько плакоху,

Зело жалостно к Богу взывакоху:

«Время лютости, Боже, сократи,

От мучительства злаго защити».

Аще⁴ помянем благочестия

И пресветлое правоверие,

Когда процветал крин⁵ церковный

Зело блестал чин церковный?

Но не можем мы без рыдания

И без скорбного воздыхания...

Ах увы, увы, благочестие,

Увы, древния правоверие,

Что лучи твоя скоро потемни?

Что блистания сия погуби?

Десяторожный зверь сия поглати,

Седьмоглавыи, тако учини -

Весь церковный чин зверски истреби,

Вся предания злобно преврати,

Церкви Божия осквернишася,

Тайнодействия вся лишишася.

Но и пастыри попланилися⁶,

Жалом новшества умертвишася.

Зело горестно о сем плачемся,

Увы, бедно вси сокрушаемся.

Что вы, пастыри, посмрадилися,

В еретичестве потопилися?..

Почто в юности не умрохом мы?

Почто в младости не успохом⁷ мы?

Избежали бы лютых сих времен -

До суднаго дня как мы доживем?

И мы горце вси выну⁸ плачемся,

Преболезненно сокрушаемся:

Вавилонская любодеица,

Оскверненная, радееца,

Предсталяет всем чаши мерзости

Под прикрытием малых сладости⁹.

И мы, славнии, тем прельщаемся,

Сластолюбием уловляхуся.

Вы рыдаете же благочестия,

Процветает же все нечестие.

На кафодрах вси возвышаются,

Верних собори истребляются.

И чего еще хочим ожидать?

Посреде мира долго пребывать?

И жизня сия скончивается,

И день судный приближается...

Ужаснись, душе, суда страшнаго

И пришествия всеужаснаго,

Воскрыли, душе, из мрежи'⁰ прелести,

Ты поринь", душе, чашу мерзости

И мирских сует. Удаления

Постигай, душе, убиения.

Постигай ты там верных мал собор

Под прикрытием средь высоких гор.

Не страшись, душе, страха тленнаго,

Но убойся ты огня вечнаго,

Изливай, душе, реки слезныя

Простирай к Богу мольбы теплыя,

Крепко на него всегда уповай,

Во веки веком Всегда прославляй.

Следственное дело О.Никиты Дроздова - архив УФСБ по Калужской области. П-13126. Духовный стих «Грехом нашим...» - Лл. 17 - 19об. С «липованским вариантом» можно озна­комиться в публикации: Морковкин ВВ. Месяцеслов для русских старообрядцев Румынии / / Старообрядчество: история, культура, современность. Материалы IV международной кон­ференции. М. 1998. С. 21 - 22. Духовный стих «Грехом нашим...» есть также в книге Т.Рождественского «Памятники старообрядческой поэзии» (М. 1909. С.49 - 51).

Этой публикацией мы завершаем размещение на сайте книги В.В.Боченкова "Годы и приходы". Сердечно благодарим автора за предоставленную нам возможность опубликовать книгу на сайте и сделать ее доступной для посетителй.