1835 год

Матвей Георгиевич Кучин

Служил в селе Опочне Тарусского уезда. Подробные сведения не открыты. Фамилия установлена благодаря сохранившимся ревизским сказкам о священноцерковнослужителях Тарусского уезда за 1833 год. Там же указано, что отец Матвей был поставлен ко Владимирской церкви в Опочню аж в 1816 году и был диаконовским сыном. В 1833-м ему было 43 года.

ГАКО. Ф.33. Оп.7. Д. 7.

Иоанн Ефимов

Служил в селе Нижние Подгоричи Перемышльского уезда (ныне - района) в храме Рождества Богородицы. Согласно ведомостям о церквях за 1834 год отцу Иоанну было тогда 54 года.

ГАКО. Ф.33. Оп. 3. Д. 173. Л.17.

Ф.33. Оп. 3. Д. 1197. Л.43об.

Клировые ведомости по церквям Перемышльского уезда за 1849 год.

1835 или 1836 год

Иларион Никитович Несторов

Служил в селе Столпове Перемышльского уезда (сейчас Бабынинского района). Это недалеко от города Воротынска.

Когда конкретно совершил он побег, выяснить не удалось, и когда арестовали - тоже. Но следствие велось уже в апреле 1837 года. Выяснилось, что Несторова калужский купец Алексей Григорьевич Кувшинников склонил к побегу. С отцом Иларионом поступили в соответствии с требованиями указа от 1835 года: лишили сана, после чего священник обязался приписаться в другое сословие.

Отец Иларион был священником с солидным стажем. Начинал он в калужском кафедральном соборе в 1794 году пономарем. В ноябре 1798 года епископ Дмитровский Серапион поставил Несторова во священника в перемышльское село Залодужье к тамошней Никольской церкви. Здесь же отец Иларион «проходил должность учителя певческого всего благочиния» (значит, имел хороший голос и слух), «в дурных поступках не замечен и штрафован не был».

В 1830 году заладужскую церковь приписали к столповской. Столповского священника Луку Федорова перевели за худое поведение в причетники на три года. Отца Илариона по его же прошению назначили настоятелем в Столпово.

В марте 1831 года заладужский помещик Василий Алексеев подал епархиальному архиерею прошение, чтобы не объединяли приходы. Объяснял он это тем, что заладужский храм еще крепок, и сам он, помещик, и родители его немало потрудились на его благо. А тут - упразднение.

Тогда же и Несторов (вероятно, не без совета или нажима помещика) подал в консисторию похожее прошение; в нем говорилось, что батюшке от одного села к другому трудно ездить: овраг мешает, весной бывают паводки, и он, священник, боится понести наказание, если из-за трудной дороги выйдет ему «в самых нужных потребах упущение». Несторов сетовал: «И самое мое в село Столпово перемещение на жительство нанесет мне крайнее затруднение и немалые убытки». Остается гадать, о чем он думал раньше, подавая прошение о переводе в Столпово. Ведь особенности дороги батюшка прекрасно знал - тридцать лет он в этих краях прослужил. И трудности с переездом предвидел...

Алексееву с Несторовым отказали.

В 1835 году (когда сменилось руководство епархией) местный помещик Алексеев подал прошение о разъединении приходов, второе по счету. Он доказывал, что заладужский приход не был бедным, что отец Иларион с 1798 года ни разу «о скудости прихода не жаловался начальству».

Консистория, прикинув количество дворов и душ, к столповскому храму приписанных, определила, что это будет «едва достаточное содержание для причта». К тому же «да и нужды никакой в разделении сих приходов не усматривается». И заладужский помещик зимой 1836 года получил очередной отказ.

А отец Иларион бежал.

ГАКО. Ф.62. Оп.19. Д. 101; Ф.33. Оп.2. Д. 42.

1838 год

Иларион Игнатьев

Оставить приход после 1835 года, когда обратной дороги не было, мосты были сожжены - поступок. Тут нужно либо крайнее отчаяние, либо глубокая убежденность в правоте выбора.

Конкретных обстоятельств побега отца Илариона Игнатьева мы не знаем, имя его пропущено в списке «ПКЕВ». Но в данном случае интересна реакция калужских духовных властей на этой побег, их действия.

У отца Илариона (где он служил - неясно) было два родных брата. Один, протоиерей Иоанн Вагин, священствовал в селе Георгиевском на Угре Медынского уезда. Другой, Сергей Архангельский, служил в селе Архангельском того же уезда. С них обоих консистория велела взять подписки о том, чтобы они брата своего не принимали в дома. Реакция на побег была мгновенной, и меры приняты тотчас. Это говорит о должном уровне контроля за соблюдением указов середины 1830-х. Верхушка епархии, не смущаясь, била даже по родственным связям. Этот консисторский указ о подписках с братьев Игнатьева - подтверждение тому.

ГАКО. Ф.79. Оп.2. Д. 890 и 915.

 1839 год

Иаков Рагозинский

27 июня 1847 года, когда к отцу Иакову Рагозинскому явился в камеру смотритель тюремного замка, священник заявил ему, что болен.

Когда в консистории узнали, что Рагозинский болен, обратились в губернское правление с просьбой освидетельствовать заключенного священника. И если окажется здоров - выслать симулянта.

Арестант поправился довольно скоро. Врач нашел его в «здравом положении». В начале июля Рагозинский уже находился в духовной консистории на допросе.

Теперь пора представить его краткое жизнеописание.

Отец Иаков Рагозинский родился в 1810 году (или около). В 1847 году, как свидетельствуют документы, ему было 37 лет. Учился в духовной семинарии. В 1834 году был поставлен епископом Никанором во священника в село Матчино Козельского уезда. Лишившись вскоре жены, Рагозинский остался с двумя малолетними дочерьми на руках. В том же 1839 году, когда случилось у отца Иакова это несчастье, познакомился он с измаильским мещанином Иваном Игнатовичем Епищенковым, который предложил ему бросить приход. Рагозинский решился. В Измаил он уехал, оставив детей на попечение родни. Затем забрал одну из девочек себе.

На допросе отец Иаков признавался, что он, может, и остался бы в матчинском приходе, кабы не бедность и нужда. Так оно, скорее всего, и было бы. По крайней мере, отец Иаков действительно дошел до крайней нищеты.

Проступки Рагозинского почти все связаны с деньгами. Как-то отец Иаков взял у одного титулярного советника несколько рублей в долг и не вернул. Результат - жалоба в консисторию, разбирательство, запись о проступке в послужной список. В другой раз Рагозинский заложил за пятьдесят рублей свою ставленую грамоту. Об этом тоже дошло до начальства... Денежная проблема стояла перед Рагозинским постоянно. И жизнь отца Иакова еще раз доказывает: бедный священник, унижаемый равнодушием вышестоящих, не подаст нравственного примера. Был случай, когда отец Иаков самовольно воспользовался церковными средствами. Сумму эту, уже после побега Рагозинского, вносил в церковную кассу его преемник. Наконец, консисторская справка сообщает, что отец Иаков как-то обвенчал 37 браков крестьянских детей, из коих 23 оказались незаконными по причине несовершеннолетия супругов. И на это Рагозинский пошел, чтобы заработать на кусок хлеба.

В проступке отца Иакова, однако, ничего из ряда вон выходящего нет. По тем временам женились и выходили замуж достаточно рано. Вот «Евгений Онегин», разговор Татьяны Лариной с няней:

« Да как же ты венчалась, няня?..»

- Так видно Бог велел. Мой Ваня

Моложе был меня, мой свет,

А было мне тринадцать лет.

Недели две ходила сваха

К моей родне и наконец

Благословил меня отец.

Я горько плакала со страха,

Мне с плачем косу расплели,

Да с пеньем в церковь повели.

Дело в том, что по церковным правилам, точнее по так называемому византийскому закону, внесенному в кормчую книгу, вступать в брак можно с четырнадцати лет мужчинам и с двенадцати женщинам. По гражданскому закону - женщине с тринадцати лет, мужчине - с пятнадцати. Батюшка, венчавший брак няни Татьяны Лариной с Ваней, этот закон нарушил (при явном попустительстве родителей невесты и жениха), за что рисковал «загреметь» в монастырь. Жених-то не достиг брачного возраста. Нарушение правил происходило на виду у всех, и никто из взрослых против этого брака не протестовал, наоборот, с ним спешили.

Впоследствии император Николай Павлович приподнял своим особым указом возрастную планку, без оглядки на церковные нормы. Отныне получал право жениться мужчина, которому исполнилось восемнадцать лет. Женщина могла пойти замуж в шестнадцать. Рагозинский следовал не императорскому указу, а церковным правилам. Ведь законодательный акт светской власти не имеет силы отменить церковное установление. Поэтому с точки зрения религиозного канона нет никакого преступления в том, что отец Иаков венчал «несовершеннолетних». Точнее, перед государством и подмятой им церковью Рагозинский - правонарушитель, перед Богом он невиновен.

Единственный проступок матчинского священника, не имеющий видимой финансовой подоплеки - это то, что как-то на пасхальной неделе он не служил литургий. Сведений о причинах нет, а потому приходится ограничиться лишь констатацией.

Итак, 15 октября 1839 года отец Иаков отправился в Измаил. Началась новая полоса в его жизни, новые опасности и тревоги, появились новые друзья и враги.

В Измаиле Рагозинский был принят попечителями местной старообрядческой церкви. Ему отвели дом. Отец Иаков исполнял весь полагающийся круг богослужений, крестил, венчал, хоронил, исповедовал, причащал. К нему стекались старообрядцы из Херсона, Николаева, Елизаветграда (Днепропетровск), Тирасполя, Бендер, казаки-некрасовцы.

По жалобе архиепископа Херсонского и Таврического Гавриила Рагозинский вынужден был дать гражданским властям подписку, что не станет впредь исполнять треб для старообрядцев других губерний, а за нарушение пойдет под суд. Было это в ноябре 1844 года. А годом раньше, в октябре 1843-го, тогдашний калужский преосвященный обращался к исполняющему должность Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора Петру Федорову выслать ему Рагозинского. Но генерал-губернатор «по некоторым местным обстоятельствам» не смог депортировать отца Иакова в Калугу.

На священническую деятельность Рагозинского обратили внимание херсонские военный и гражданский губернаторы. Отец Иаков был уличен в совершении треб для жителей Тирасполя. Херсонские власти негодовали: Рагозинский «сими средствами останавливает правительственные меры в обращении раскольников к православию».

В феврале 1845 года Рагозинский дал вторую подписку, что будет вести себя тише воды, ниже травы.

Отец Иаков стал осторожнее. Почти два года его никто не мог заподозрить в чем-то незаконном. Но вот в январе 1847-го измаильский полицмейстер донес, что Рагозинский «в числе многих поступков, совершенных им с величайшей секретностью» обвенчал одного мещанина из Бендер и дочь тираспольского купца, нарушив обе свои подписки.

Генерал-губернатор Петр Федоров решил «убрать» Рагозинского. Священник был арестован и под конвоем кишиневской полиции препровожден в Калугу. Здесь его бросили в тюремный замок.

Этот арест поставил точку в духовной деятельности отца Иакова. Не только потому, что священника оторвали от его паствы. В консистории, пройдя через тюремные застенки, Рагозинский смалодушничал и объявил, что раскаивается в побеге, попросил присоединить его к господствующему вероисповеданию.

Калужский преосвященный доложил обо всем в синод. Ответ пришел оттуда в сентябре 1847 года. Это был указ, предписывавший калужскому епископу лишить отца Иакова сана. Синод подчеркивал, что Рагозинский раскаялся уже в то время, когда знал, что будет неминуемо судим, и явился к начальству своему не по доброй воле. А раз так - поступить с ним по всей строгости.

В октябре 1847 года отец Иаков был присоединен к официальному православию в калужском кафедральном соборе и решил стать тульским мещанином. Тогда же губернское правление предписало «отправить попа Рагозинского установленным порядком в виде арестанта» в Тулу. Тамошнее правление известили на сей счет заранее. В конце октября 1847 года отца Иакова отвезли в зарешеченной карете в соседнюю губернию. Внимание ему уделялось, что и говорить, особенное.

Тульские следы отца Иакова не обнаружены.

* * *

В конце декабря 1848 года в Измаил приехал Иван Аксаков, поэт и чиновник, в будущем известный публицист и общественный деятель. «Измаил славный городок, выстроенный, правда, по плану, - писал он в письме родным, - но эта правильность как-то приятно поражает ваши глаза, утомленные совершенно бессмысленным видом городов и деревень, где дома раскинуты врозь, где не видать связующего начала, нет улицы, и каждый домик совершенно сам по себе, даже не становится в ряд с прочими своими собратьями... Этот город, повторяю, мог бы быть в мильон раз богаче, если б хоть немного почистили фарватер измаильского или килийского рукава Дуная, лучшего изо всех прочих рукавов: здешнее купечество вызвалось сделать это за свой счет, прося только заимообразно пособия от казны, но пошла переписка, неоконченная и до сих пор, и дело стоит... В Измаиле познакомился с полицмейстером подполковником фон Чуди. Он родом швейцарец, служил некогда (он начал службу с 10 лет) в армии Жерома Бонапарта против русских, а в 1819 году перешел на русскую службу. Он умный и честный человек и пользуется большим уважением даже у раскольников... Это честный наемник, у которого чувство долга, обязанности заменяет жаркие побуждения, внушаемые любовью к своей земле и духовным родством с нею».

Не исключено, что фон Чуди принимал непосредственное участие в аресте Рагозинского. Но продолжим знакомство с измаильским бытом по аксаковскому письму.

«Здесь вы почти не встретите молдаван; всюду увидите вы умные, бодрые лица, могучие осанки русских людей; всюду услышите вы чистый русский язык. Одних некрасовцев, живущих в предместьях Измаила, более 2500. В самом же городе купечество большею частью состоит из греков и отчасти русских, армян, евреев. Русские здесь, можно сказать, почти все старообрядцы, имеющие тайные сношения с Серакёем, Старою Славою, Журиловкою, Каменкою и другими русскими деревнями по ту сторону Дуная, в Турции, где свободно им вероисповедание и где теперь живет «новое духовенство», как они выражаются». «Новое духовенство» - попы, рукоположенные митрополитом Амвросием, который принял старую веру за несколько месяцев до ареста отца Иакова и его депортации из Измаила... А вот встреча с прихожанином Рагозинского:

«Я говорил с одним из умнейших между некрасовцами стариков, прямо, откровенно, и он мне сообщил много драгоценных известий! Некрасовцы не отуречились, хотя язык и быт Турции им хорошо знакомы. Те, которых удалило туда одно религиозное убеждение, при малейшей свободе в этом отношении воротились бы с радостью в Россию; но не должно смешивать их с малороссиянами и другими беглыми, казаками и запорожцами, перешедшими туда. Можно также быть уверену, что при дальнейшем стеснении веры все переправятся за границу... »

Быть может, в этом разговоре услышал Аксаков упоминание и про отца Иакова.

ГАКО. Ф.62. Оп.19. Д.296.