1829 год

Никита Леонтьев

Вера - дело личных убеждений и личной совести. Лучший способ ее уничтожить - превратить в обязанность. Или, если вести речь о целой стране, втиснуть в государственный стандарт, придуманный и отмеренный в высоких кабинетах, синодских или министерских - неважно. Выдвинуть на первый план веропонимание начальственное, бюрократическое, профильтрованное цензурой.

Старообрядческая религиозная мысль развивалась по естественным законам, оставаясь явлением чисто русского духа. Это была мысль народа, впадавшего в заблуждения и выбиравшегося из них, пытливо ищущего правды, собственного пути к ней. Народное веропонимание всецело было устремлено к горним высям, поскольку создавало его живое религиозное творчество людей. Не на чиновничьем циркуляре стояло оно.

Любопытна здесь судьба отца Сергия - героя одноименного рассказа Льва Толстого. Нет, речь вовсе не идет об «остарообрядчивании» Степана Касатского, ставшего иеромонахом. Осознавая пропасть между евангельским преданием и церковными порядками, он поворачивается от государственно-церковного веропонимания к веропониманию личностному. Оно сближает его с веропониманием народным. Касатский становится (и так его по праву можно назвать) «беглым попом». Разница лишь в том, что бежит он не к старообрядцам - о них и полслова не сказано, он бежит, чтобы найти себя. К самому себе. В разговоре с Прасковьей Михайловной он использует принятые в господствующей церкви слова благодарности: «Спаси тебя Бог», «спасибо». Но потом (и Толстой это знал, поскольку старообрядчеством он интересовался), потом, окончательно сделавшись странником, принимая милостыню от проезжего француза, он произносит уже чисто старообрядческое: «Спаси Христос». У старообрядцев нет слова «спасибо» - исключительно «Спаси Христос» или просто «благодарю». Случайно ли то, что народным, старообрядческим словосочетанием подчеркивается народное веропонимание Касатского, противоположное духу и букве веропонимания государственно-церковного, отторгнутого им. Он делает главный в своей жизни вывод: чем дальше от людей, тем ближе к Богу...

Никита Леонтьев, о котором пойдет рассказ, может, никогда бы не бежал к старообрядцам, не стань он жертвой той же религиозно-бюрократической системы, где и Касатскому не нашлось места.

* * *

Отправимся-ка мы в небольшое боровское село Пыринку, при котором стоял некогда деревянный храм Пресвятой Богородицы. Некогда жили и служили здесь отец Андрей Стефанов и дьячок Малахий Ильин.

31 августа 1818 года Андрей Стефанов венчал в пыринском храме крестьянского парня и девушку его. Вдруг заявился тут дьячок Малахий и давай священника «неизвестно за что ругать». Потом подрался с ним, разорвал ризу, разбросал по храму книги. А требник (там расписан весь ход венчального богослужения), забрал, уходя, с собой. Причина, конечно, была, но в уцелевших документах ничего на сей счет не понять... Дьячка Малахия долго потом искали, он из Пыринки куда-то пропал. Дело растянулось на два года, и неизвестно, чем закончилось. Оно сейчас особого интереса не представляет, но свидетельствует о тогдашних нравах в приходе. О том, что русскую религиозность идеализировать не надо.

В 1824 году Андрей Стефанов умер. На его место был определен Никита Леонтьев. Тогда же из-за крайней бедности пыринский приход решено было расформировать. К храму Рождества Богородицы приписано было 75 дворов и примерно 600 человек.

Леонтьев с причетниками тоже не уживался. В 1826 году во время всенощной отец Никита велел дьячку Филиппу Иванову читать шестипсалмие. То ли тот читал с огрехами, то ли как-то повел себя неподобающе... И тогда отец Никита, «пришед в сильный озарт, выхватя из рук его часослов, и начал его (дьячка. - В.Б.) оным бить по щекам, отчего из рта и из носа потекла кровь...»

В том же 1826 году, только уже в октябре, пыринские священноцерковнослужители вновь передрались. Лошадь местного пономаря Матвеева забрела на ржаные посевы Леонтьева. Священник повел ее к себе. За лошадь и уничтоженные посевы он мог потом потребовать деньги. Тут встрял дьячок и стал «ворочать ее к своему же двору» (они с пономарем были друзьями). Отец Никита схватил Иванова за волосы и, повалив на землю, отколотил.

Не вынесла душа дьячка. В жалобе на священника он не преминул добавить, что батюшка не только относится к нему недоброжелательно, но еще удерживает часть дохода от треб.

Когда велось расследование, Леонтьев показал, что целых два месяца дьячок (возможно, они были с Леонтьевым в каких-то родственных отношениях) жил на его деньги. Кроме того, он «ни петь, ни читать не умеет и церковного устава... не знает». Еще, как рассказывал отец Никита, Филипп Иванов с пономарем Матвеевым и с одним тарусским дьячком, проживавшим у него, «в наглость близ церкви» под окнами священнического дома «поют всякие непристойные песни, скачут, пляшут» и матерятся.

Дальше - на несколько лет прочерк. Но к 1829 году отец Никита уже «заслужил» не одно взыскание. За что - вопрос.

В январе 1829 года Леонтьева вызвал к себе благочинный из соседнего села Белкина: необходимо срочно привести к присяге каких-то свидетелей. Дело было ночью. Дважды стучался в священническую дверь посыльный, говорил, что дело срочное, что в Белкине отца Никиту очень ждут... Но Леонтьев махнул рукой: разве благочинный без него не обойдется, он что, не поп? Куда в этакий мрак ехать? Опасно и неудобно. До Белкина всего две версты, но поди переправься с лошадью через Протву! Треснет лед - и аминь!

Священник не поехал.

Поскольку посыльный дважды добирался благополучно через Протву от Белкина и обратно, духовное начальство решило, что ночь, холод, опасный лед на реке ни при чем, виной всему «своенравный и непокорный характер» Леонтьева. Чтобы научить отца Никиту послушанию, духовная консистория постановила упрятать его на месяц в Пафнутьев-Боровский монастырь.

Для священника и его семьи эта суровая мера была большим ударом. Целый месяц вдали от жены и малолетнего сына, у которых он - единственный кормилец... У Леонтьева оставался немолоченный хлеб в скирдах. Он пропадет. А денег нет. И еще тяготило неведение: на что жить, когда расформируют приход?..

22 февраля 1829 года отец Никита бежал.

Стали проверять церковное имущество. Все оказалось на месте. Благочинный потребовал от матушки ставленую грамоту отца Никиты. Та заявила, что муж взял ее с собой. Куда он уехал, она не знает. «То же самое и причетники показали». В церковном сундуке, где хранились деньги, нашли записку, оставленную Леонтьевым. В ней говорилось, что он больше не будет священствовать в Пыринке и во владение церкви передает свой дом с пристройками.

В том же 1829 году пыринский храм был упразднен. Ныне не существует на карте Калужской области и села Пыринки, и даже памяти о нем не осталось.

Отец Никита переехал в соседнюю Смоленскую губернию, в Гжатский уезд. Здесь в деревне Гладкой существовала старообрядческая часовня. Тут боровский священник обосновался, стал служить, перевез сюда жену и сына Иону.

Дальнейшие сведения о Леонтьеве отрывочны. Упоминает о нем автор книги «Раскол в Смоленской епархии» (1888 г.) Николай Соколов. Но у него священник назван заштатным, и появился он на Смоленщине в 1824 году. Это явная ошибка. Возможно, Соколов с кем-то путает пыринского священника. Служил Никита Леонтьев якобы в деревне Хромцы - «центре Гжатского раскола» и «доставил много хлопот как местному приходскому духовенству, так и центральной епархиальной власти». В 1829 году (это уже совпадает с датой побега Леонтьева из Пыринки, и начиная с этого времени речь идет о нашем Леонтьеве) о.Никита селится в деревне Подберезье прихода села Субботники. Здесь на кладбище стояла маленькая часовня с главкой и крестом на крыше. За два года, что провел здесь Леонтьев, число старообрядцев в приходах сел Субботники, Спасское, Брызгалово увеличилось до 400 человек. Деревня Гладкая у Соколова не упоминается.

В 1830 году или чуть позже священник был отправлен в ведомство Калужской епархии. То есть его арестовали.

В феврале 1831 года в Гладкой задержали жену Леонтьева. Она показала, что муж еще в августе 1830-го куда-то скрылся из деревни (но не был арестован в ней). Гжатский земский исправник препроводил Леонтьеву с сыном в местный земский суд. Оттуда их депортировали в Боровск, в духовное правление. На этом в судьбе отца Никиты приходится пока поставить многоточие...

Судьба Леонтьева - это судьба человека, который не нашел в огосударствленном православии ни простора для духовного подвига, ни понимания властей, не встретил никакой заботы о себе. Он оказался лишним человеком. Лишним священником. И в этом глубинный мотив его решения бежать. Грозящее наказание лишь ускорило побег.

ГАКО. Ф.33. Оп.1. Д.3364 (О ссоре Стефанова и Ильина) и Д.4419.

ГАКО. Ф.79. Оп.2. Д. 61, 65, 375, 435 (Об устройстве питейного дома на церковной земле), 582.

Соколов Н. Раскол в Смоленской епархии. Смоленск. 1888. С. 65 - 66.

Петр Иванов

Служил в селе Серебряне - километрах в двух-трех от Мещовска. Есть сведения, что бежал чисто из меркантильных соображений. На это указывал мещовский благочинный Алексий Страхов в рапорте епископу в 1836 году. Отец Петр сильно нуждался и, кое-как выдав замуж трех дочерей, передал одному из зятьев свое священническое место в Серебряне и уехал из прихода, чтобы помогать дочерям «в содержании».

ГАКО. Ф.33. Оп.2. Д.439. Л.71.

Иоанн Васильевич Смирнов

Отец Иоанн служил в мосальском селе Боровенск. Сейчас оно относится к Мосальскому району.

Каменная боровенская церковь была двухэтажной, имела большой приход.

В 1828 году отцу Иоанну было 38 лет. Он окончил духовную семинарию. Документы о дальнейшей судьбе этого священника, причинах и обстоятельствах его побега не открыты.

ГАКО. Ф.33. Оп.1. Д.5037.

Василий Тимофеев

Отец Василий служил в селе Космачеве Жиздринского уезда (ныне Людиновский район). В 1827 году Василию Тимофееву было 45 лет. В 1829 году он перешел к старообрядцам, и далее судьба космачевского священника не прослеживается.

ГАКО. Ф.33. Оп.1. Д. 1935.

1830 год

Павел Смирнов (Победоносцев)

Служил в селе Князищеве Лихвинского уезда.

Некоторые сведения о нем есть в «Прибавлении к «Калужским епархиальным ведомостям» за 1886 и 1887 годы. Священнику посвящена большая публикация - большая за счет тех обильных ругательств и грязных слухов, которые щедро пересказывает автор, не знавший, по его собственному признанию, о.Павла лично. Он отождествляет Победоносцева с Павлом Тульским, который никогда не был калужским священником. Публикация в «Ведомостях» использовалась исследователем калужского старообрядчества И.Тихомировым, который не открыл ничего нового о священнике (см. его книгу «Раскол в пределах Калужской епархии»).

Будучи князищевским священником, о.Павел занял из церковных денег сто рублей, выплатить не сумел. Последовал донос. Вину свою отец Павел не признал, но был уличен. Закончилось все расхожим наказанием - запретом служить и переводом в причетники.

Отец Павел бежал вместе с семьей в Тулу, где и умер.

*ГАКО. Ф.33. Оп.7. Д.8. Л.102 об.

Тихомиров И. Раскол в пределах Калужской епархии. Калуга. 1900.

Василий Яковлев

Служил в селе Бокатове Перемышльского уезда. Подробные сведения не открыты.

С какого времени появился этот батюшка в Бокатове, сказать как раз легко. До 1830 года здесь священствовал Василий Никифорович Страхов, низведенный в причетники, удаленный в другой приход и бежавший в 1831 году на Стародубье. Яковлев сменил его в Бокатове.

Приход Страхова-Яковлева не отличался числом. В 1824 году он состоял из 46 дворов, где жило немногим более 180 мужиков и 160 женщин, включая и малолетних детей. Церковный штат состоял из трех человек.

Список «ПКЕВ».