Целью настоящего сообщения является введение в научный оборот некоторых фактов, раскрывающих связи тульского старообрядчества 1-й половины – середины XVIII века. Несмотря на традиционно сохранявшееся в Туле довольно скромным число официально зарегистрированных (записных) старообрядцев, некоторые приводимые в литературе сведения дают основание предполагать, что в конце XVII - 1-й половине XVIII вв. староверие в Туле и на территории окружавших ее уездов было довольно распространенным явлением. Эти же данные указывают на некоторые центры, с которыми имели связи тульские общины, а следовательно - проливают свет на распространение в Туле этого периода конкретных старообрядческих согласий.

Приведем только три факта, почерпнутые из известных "Очерков поповщины" П.И. Мельникова.

Тульский край с древнейшей поры истории старообрядчества был связан с одним из старейших его центров в России - со Стародубьем (ныне г. Стародуб Брянской обл.). Вторым известным нам по имени здешним священником (после основателя первого в этих краях поселения староверов московского попа Кузьмы) был Стефан из г. Белева, приведший с собой старообрядцев из позднейшей Тульской и Калужской губ. Они основали и населили слободу Митьковку, как село существующую и поныне на территории Климовского (?) района Брянской обл.

 На старинном антиминсе, привезенном попу Иоасафу белевской старицей Меланией, была освящена первая старообрядческая церковь во имя Покрова Богородицы в другом, появившемся вскоре поблизости (но уже за литовским рубежом) центре старообрядчества - в Ветке (совр. Гомельская обл.).

И третье. Мнение тульской (именно тульской, не белевской) старообрядческой общины было запрошено при решении вопроса о приеме в старообрядчество епископа Епифания. До его въезда в Ветку 6 августа 1734 г. он некоторое время выдерживался в пустыньке неподалеку от нее. В это время ветковские отцы сносились со старообрядцами поповщинского толка крупнейших центров России. Мельников перечисляет 7 таких центров (упоминая, что были и другие), в т. ч. 5 городских, среди них - Тулу. Тула и Тверь одобряли прием Епифания, прочие либо отвергли его, либо, подобно Москве, не пришли к общему мнению.

Приведенные сведения, при всем их интересе, носят все же достаточно разрозненный характер. Не претендуют на полноту обрисовки картины и наши данные (из дел фонда 1770 Государственного архива Тульской области), но они, будучи заимствованы из документов, вполне надежны и, вписываясь в ранее известные, интересно их дополняют. Они также касаются связей тульских старообрядцев со Стародубьем и Веткой.

Упоминанье первого обнаруживается в связи с судьбой семьи тульских старообрядцев Карелиных - мужа, купца, Алексея Иванова и жены Варвары. Во время 2-й ревизии они записались, пользуясь лексикой документов, из правоверия в раскол. 27 августа 1750 г. Тульское духовное правление затребовало от Тульского провинциального магистрата присылки им подобных для следствия. В ответе магистрата от 12 сентября были названы имена пятерых старообрядцев (троих мужчин и двух женщин). В Туле никого из них не было. Трое находились в бегах, и только в отношении открыто выехавших Карелиных можно было предположительно говорить об их местопребывании. По сообщению магистрата, Карелин с женой "жителство имеет в Стародубе". Тулу он покинул с действительным в течение 2 лет паспортом "во Брянск и в малороссийския городы", выданным ему 31 декабря 1748 года по требованию 1-й гильдии купца Петра Лугинина для отправления его, Лугинина, товаров (1).

 Когда срок действия паспорта истек, духовное правление вновь потребовало от Тульского магистрата присылки Карелиных. Двумя промемориями, от 30 марта и 26 июля 1751 г., магистрат сообщил о безуспешных попытках их разыскать. В присланном по его запросу из Брянского магистрата рапорте значилось, что "по посылке де во Брянске на постоялых дворех оного Корелина и жены ево не сыскано". Известий от Стародубской ратуши не поступало. Тульскому магистрату оставалось только ждать Карелиных в Туле и теребить Брянск и Стародуб насчет продолжения там их поиска (2).

 Не явившись в срок, Карелины фактически перешли на нелегальное положение, что трудно не связать с фактом, с одной стороны, их принадлежности к старообрядчеству, с другой - тем, что Стародубье тогда было одним из крупнейших старообрядческих центров России. Учтем к тому же длительность связи с ним Карелина: по сведениям магистрата сентября 1750 года, он и жена жили там уже "лет с семь" (3). Совпадение, согласимся, весьма настораживающее.

И все-таки уверенности в его неслучайности на данный момент нет. Дальнейшая судьба Карелина нам пока не известна.

Можно, однако, привести другой пример (из д.722 по оп.1), вполне определенно указывающий на прямые, не прикрытые коммерческим интересом, связи тульских староверов с другим старообрядческим центром - Веткой, расположенным неподалеку от Стародубья, но с другой стороны границы - в Польше.

19 декабря 1749 г. из Коломенской духовной консистории в Тульскую оружейную канцелярию поступила промемория с требованием присылки для допроса записавшихся в старую веру тульских кузнецов А.Д. Жилина, И.М. Котельникова и Е.Л. Иваныкина. Особым указом, посланным в тот же день, предписывалось прислать епископу ранее следовавшееся дело об этих лицах (4). 10 января 1750 г. из оружейной канцелярии в консисторию был послан ответ, в котором сообщалось о предпринятых мерах (5). В отношении по меньшей мере одного из старообрядцев - Ивана Михайлова сына Котельникова - указ был исполнен в точности. В показаниях, данных им на допросе в консистории, мы и находим останавливающие внимание сведения. Приведем отрывок из них:

"А как в прошлых годех тому лет с пятнатцать, в котором подлинно сказать не знает, чрез город Тулу летним времянем везены были с Ветки раскольники монахи и белцы в Москву, то в том городе Туле близ Оружейнаго, называемаго Бархотного, двора, те расколники имели станцию более недели, куда он, Иван, с протчими тулскими жителми, а с кем имянно не упомънит, для гуляния  неоднократно хаживали; и между разговоров те расколники учили их, что надлежит креститца двоеперстным сложением, понеже де и в старину так маливались, а  троеперстным де сложением изложен крест вновь, також де и брады брить и платье немецкое носить грех; и по тому их обучению он, Иван, двоеперстным сложением молитца начал, с котораго времяни и поныне так двоеперстно креститца, и бороду не бреет, и руское платье носит" (6).

На документе, к сожалению, не проставлено число, но, по контексту, его можно вполне уверенно датировать рубежом 1749-1750 годов. Отсчитывая от этой даты 15 лет, получаем 1734 или 1735 г. Нет никакого сомнения, что в тексте говорится о первой ветковской выгонке 1735 года. Она явилась тяжелым ударом по крупнейшему на тот момент западному центру староверия. Но, очевидно, медаль имела и оборотную сторону: толпы хлынувших в Россию переселенцев развернули на ее территории широкую старообрядческую пропаганду. Мы видим реальное подтверждение уже звучавшего в литературе на первый взгляд парадоксального  тезиса, что разгром и расселение Ветки "на какое-то время расширили и упрочили  ее влияние" (7). В нашем случае центром пропаганды выступило не компактное поселение ветковцев (такие существовали в Сибири - см. там же), а медленно перемещавшаяся по России их группа, сыгравшая роль своего рода агитационной бригады. И, если история обращения Котельникова в староверие правдива (а не верить ей хотя бы отчасти нет оснований), то перед нами - один из конкретных каналов, по которым оно проникало в Тулу.

Случай с Котельниковым интересен еще и в плане установления репертуара "версий" старообрядчества, представленных в то время в Туле. Сам Котельников на допросе по этому поводу отмолчался: "а в каком бы он согласии или толке был, о том он, Иван, не знает". Можно, однако, предполагать, что по крайней мере вначале он принадлежал к одной из разновидностей поповщины, известной под названием "ветковское согласие". (Под таким именем оно присутствует, например,  в созданном в 90-х гг. XVIII в. "Полном историческом известии о древних стригольниках и новых раскольниках" протоиерея А.И. Журавлева - см.(8)).

В заключении заметим, что Тула была не единственным очагом старообрядчества в Коломенской епархии. Не углубляясь в этот вопрос, укажем на единственный показательный факт. Дворовый человек Иван Филиппов, получивший позднее под именем Ионы Курносого известность в качестве старообрядческого историографа, "совращен" в старую веру в 14 или 15-летнем возрасте был именно здесь - в вотчине П.И. Салтыкова сельце Федотове Коломенского у., причем никем иным, как "соседским священником" (то есть священником, действовавшим, вероятно, в лоне официальной церкви). Произошло это в 1724 или 1725 г. (9).     

     1. ГАТО. Ф. 1770. Оп. 1. Д. 831. Л.1.

     2. Там же. Л. 17.

.    3. Там же. Л.1.

     4. Там же. Д. 722. Оп. 1. Л. 2, 3.

     5. Там же. Л. 1-1 об.

     6. Там же. Л. 5-5 об.

     7. Поздеева И.В. Археографические работы Московского университета в районе древней Ветки и Стародуба // Памятники культуры. Новые открытия. 1975.  М., 1976. С. 52).

     8. Мельников (Печерский) П.И. Письма о расколе // Старые годы. М., 1986. С. 466.

     9. Байдин В.И. Кто ты, Иона Курносый? // Ежегодник научно-исследовательского института русской культуры. 1994. Екатеринбург, 1995. С.35.