Резиденция Митрополита Амвросия и его преемников располагалась в селе Белая Криница на территории тогдашней Австро-Венгерской империи. По имени этого села старообрядческая иерархия получила название «Белокриницкой».

Первым архиереем, поставленным в Белой Кринице для российских староверов, стал епископ Софроний Симбирский (Жиров). В одной из богадельных палат на Рогожском кладбище 19 июня 1850 года он тайно отслужил первую архиерейскую Литургию. Однако Софроний не справился с пастырскими обязанностями, поэтому в 1853 году его сменил архиепископ Антоний Владимирский (Шутов, 1812-81).

При архиепископе Антонии священство Белокриницкой иерархии распространилось по всей России, его принимали не только поповцы, но и многие беспоповцы, и члены государственной Синодальной Церкви. Последних в староверии привлекала подлинная христианская свобода. Устройство Старообрядческой Церкви разительно отличались от устройства Церкви официальной.

Во-первых, она управлялась не Синодом, состоящим из чиновников (пусть и в рясах), а ежегодными Соборами, в которых участвовало не только духовенство, но и миряне. Во-вторых, старообрядческий приход управлялся самими прихожанами, а не консисториею. А в-третьих, староверы, как и древние христиане, сами выбирали себе священников из благочестивых и начитанных мужей. Старообрядческий поп не был агентом правительства, не зависел от помещика, не жил поборами с верующих. Он был для паствы не только наставником, но и соседом, сродником и знакомцем, жившим одною жизнью с прихожанами.

Историк Николай Никольский в книге «История русской Церкви» пишет, что после отмены крепостного права в 1861 году десятки тысяч крестьян в разных губерниях (Владимирской, Костромской, Нижегородской, Тверской и др.) переходили в старообрядчество («в раскол»). Историк пишет: «Раскол был вообще наиболее близкой и понятной для великорусского крестьянина религиозной организацией. Крестьянин, переходя в раскол, не должен был ничем поступаться, ни в чем не должен был изменять своих религиозных убеждений. Он находил в поповщинской Церкви те же посты, те же праздники, тот же богослужебный чин, только более благолепный, тех же святых, те же молитвы. Но он вместе с тем как будто выигрывал необыкновенно много. Вместо того, чтобы зависеть от священника, священники зависели от него. Он знал, что священник над ним не начальник, а должен служить своему делу, в противном случае должен уходить… Из данника своего прихода он становился участником в решении его дел».

Повсеместное распространение священства Белокриницкой иерархии очень беспокоило царское правительство. «Раскольники» покушались на один из оплотов самодержавия – Синодальную Церковь! Сам император Николай I был поражен известием о появлении старообрядческого епископата.

Не только царь, но и его министры, дипломаты и жандармы были озабочены появлением Белокриницкой иерархии. О Митрополите Амвросии судачили даже при дворе! Например, генерал-лейтенант Леонтий Дубельт записал в своем дневнике среди придворных новостей и сплетен: «Раскольничий Митрополит, имевший свою резиденцию в Белокрынице, несмотря на требование нашего правительства, до сего времени проживает в Крагенфурте близ Вены и без малейшего за ним полицейского надзора» (запись от 28 октября 1851 года).

Поскольку Николай I считал себя «блюстителем православия» и его «охранителем», то не замедлил предпринять меры против Белокриницкой иерархии. Но он не удовлетворился пожизненною ссылкою святителя Амвросия. Император мечтал о совершенном уничтожении Старообрядческой Церкви.

Белокриницкая иерархия была объявлена незаконною, в официальных документах и прессе ее духовенство иначе не именовались, как «лже-епископами» и «лже-попами», «мужиками в рясах». Поэтому ни правительство, ни Синодальная Церковь не признавали «белокриницкую» хиротонию, литургию, крещение, пострижение и брак. Если же старообрядческие священники попадали в руки российских властей, их ожидала страшная участь.

В «просвещенном» XIX веке, не только при императоре Николае I, но и при Александре II «Освободителе», и при Александре III «Миротворце», в эпоху, когда жили и творили Федор Достоевский и Лев Толстой, Петр Чайковский и Модест Мусоргский, Иван Крамской и Василий Перов, старообрядческое священство подвергалось чудовищным гонениям, мыслимым лишь в «тёмном» Средневековье…

В 1847 году, на обратном пути в Австрию жандармами был арестован архимандрит Геронтий (Колпаков, 1803-68), настоятель Белокриницкого монастыря. Он приезжал в Россию для извещения староверов о присоединении к Церкви Митрополита Амвросия и для сбора денег на обитель. По императорскому указу Геронтия заточили сначала в Петропавловской крепости, а затем в Шлиссельбурге. В одиночном заключении архимандрит провел 21 год. Доведенный до сумасшествия, он был переведен перед смертью в один из единоверческих монастырей, где и умер, якобы «примирившись» с Синодальною Церковью.

А в «духовной тюрьме» при суздальском Спасо-Евфимьевом монастыре содержался знаменитый проповедник Афоний Кочуев, в свое время предложивший учредить архиерейскую кафедру за границею, и благочестивый мирянин Фёдор Жигарев, привезший в 1847 году на Рогожское кладбище святое миро из Белой Криницы. Здесь же томились четыре святителя: Алимпий, Аркадий (Дорофеев), Геннадий (Беляев) и Конон (Смирнов).

Архиепископ Аркадий Славский (1809-89) и епископ Алимпий Тульчинский († 1859) были арестованы в 1854 году на территории тогдашней Турции русскими войсками во время очередной русско-турецкой войны. Архиереев обвинили в том, что они служили молебен о победе турецкой армии и, как важных государственных преступников, отправили в Россию. Три месяца их держали в Киеве, три месяца – в Москве, подвергая строжайшим допросам. Затем арестантов определили в суздальскую «духовную тюрьму». Их поместили в одиночные камеры и лишили имён: Аркадий стал секретным заключенным № 1, а Алимпий – секретным заключенным № 2. В камере здоровье владыки Алимпия ослабло и он скончался, так и не дожив до освобождения.

В 1859 году в «духовную тюрьму» был привезен под конвоем еще один узник – епископ Конон Новозыбковский (1798-1884), арестованный жандармами в 1858 году. А в 1863 году в монастырские казематы был заключен епископ Геннадий Пермский (1824-92). Святителей обвиняли в «незаконном присвоении священного сана» и в «совращении в раскол», что являлось одним из тягчайших преступлений в Российской империи. Только 8 сентября 1881 года три страдальца-епископа, совершенно подорвавшие здоровье в тёмных и сырых камерах, были освобождены указом царя Александра III.

Участь суздальских исповедников вполне могла постигнуть и архиепископа Антония (Шутова) и его преемника, архиепископа Саватия (Левшина, 1825-98). Оба были объявлены в розыск, и только чудом неоднократно избегали рук полиции. А за поимку владыки Антония обещано огромное вознаграждение – 12000 руб. Владыка Саватий, окормлявший в 1862-82 годах Сибирскую епархию, неоднократно подвергался арестам и даже просидел шесть лет в томской тюрьме. Их жизнь и служение были подобны подвигу апостолов. Постоянно скрываясь от сыщиков, полицейских и жандармов, они тайно совершали хиротонии, иноческие пострижения, освящали «походные церкви» и тайные домовые церкви в жилищах богатых староверов.

Но власти боролись не только со старообрядческим духовенством. Николай I всегда мечтал покончить и с «гнездом раскола» – знаменитым Рогожским кладбищем в Москве. Самый чувствительный удар по кладбищу был нанесен только при императоре Александре II, когда были запечатаны алтари кладбищенских храмов. Поводом для столь радикального решения послужил донос единоверческого иеромонаха Парфения (Агеева) о том, что 22 января 1856 года около 3 тысяч человек молились в Рождественском соборе. Парфений сообщал, что это оскорбило московских единоверцев: «Чад Единыя, Святыя, Соборныя Греко-российския Церкви постигла великая, едва выносимая скорбь, что как вознесли рог свой заблудшие раскольники… Они теперь торжественно и бесстыдно насмехаются над православными, а наипаче над единоверцами». Началось дознание, причем, как выяснилось, сам Парфений на том богослужении не присутствовал.

Однако в дело вмешался могущественный митрополит Филарет Московский (Дроздов). Он подал в Синод прошение, в котором писал: «Подкрепить раскол на Рогожском кладбище – значит подкрепить его даже до отдаленного края Сибири, и напротив, ослабить его на Рогожском кладбище – значит ослабить его повсюду».

Прошение Филарета привлекло к проблеме внимание Александра II. Дело было передано в Петербург, в Секретный комитет, где получило название «О мерах по обузданию преступного своеволия раскольников Рогожского кладбища». Комитет постановил закрыть алтари старообрядческих храмов, что император одобрил своею резолюциею: «Если не присоединятся к православию или единоверию, то и алтари для службы не нужны». Это решение было осуществлено 7 июля 1856 года – полиция опечатала царские врата и диаконские двери иконостасов Покровского и Рождественского соборов. Главные старообрядческие храмы простояли без Литургии почти 50 лет, до Пасхи 1905 года!

Дело о запечатывании алтарей и трагическая судьба узников суздальской «духовной тюрьмы» были широко известны в России. О заточенных епископах писали газеты, а их освобождение воспринималось как важное событие общественной жизни. Но судьбы сотен старообрядческих священников, диаконов и иноков, сгинувших в тюрьмах и острогах, на каторге и в ссылке, менее известны. Памятником их мученичества ради Христа являются письма на имя архиепископа Антония, хранящиеся в архиве Московской Митрополии Старообрядческой Церкви. Прочтем их…

Священник Иоанн Цуканов из селения Плоского Херсонской губернии был арестован в начале декабре 1869 года, когда объезжал паству. На допросе он объявил себя священником. «Вдруг был я обложен оковами железными и во время закования один из понятых молдаван, зверонравный человек, взявши меня крепко обеими руками за ножный ступень, и насильственно мучительски перекрутил мне ногу от суставов своих, на которую теперь даже и ступить не смею». Прихожане добились освобождения священника под залог. Из дома он писал архиепископу: «Я теперь болен нахожусь ногами и всем телом моим, и вконец здравия не имею, так что за службу выйти не могу, за что прошу Ваше Святительство сотворить о мне молитву».

Священник Сава Денисов, служивший на Дону, писал архиепископу в марте 1873 года из тюрьмы: «Заключение прискорбное подобно шумному Вавилону, не имею покойного места, где бы принести молитву кроме богомыслия. Едина молитва Исусова – та утешает мя и веселит сердце мое. О, возлюбленный архипастырю! Что сотворю? Не вем! Желает душа моя освободится от сих узы, вельми стесняет меня темница, ибо она исполнена родом строптивым и развращенным».

Священноинок Евфимий (Непеин) с Алтая летом 1877 года возвращался из Москвы на родину с «походною церковью», «антимисом» (антиминсом) и запасными Святыми Дарами. По дороге он был задержан и обыскан в присутствии священника Синодальной Церкви. «Разбирательство было вещей и надругание над нами от пронятых и от караульных волостных. И прочие жители – обыватели села того и волостные со священником – до Святых Даров касались неумовенными руками, и писарь цигарку курил, когда эти вещи пересматривал и переписывал… Надругательство чинили над анимисом, распарывали антимис. Все простым людям доверил приходской священник руководствовать! И сам тоже не имел ни епитрахили, ни поручей. Так во ужасти я, Непеин, говорил священнику: “Бесстрашие поимели около святыни!” Он на то ответил, что “Это я считаю несвященным”».

Образ старообрядческого священнослужителя, страждущего за свою веру, вдохновлял многих русских писателей. Дмитрий Мамин-Сибиряк написал рассказ «Ночь» о старообрядческом архиерее Ираклии, которого выдает властям молодая крестьянка Домна, опасающаяся, что епископ уведет ее мужа Ефима в таежные скиты. А Борис Шергин в небольшом очерке «Из недавнего прошлого» увековечил образ священника Евтропия, мученически погибшего во время облавы в пасхальную ночь.

Шергин так описывает тайное богослужение: «На окраине Москвы, в одном из глухих переулков, под самой крышей дома богатого купца шла тайная служба. Наглухо были закрыты и задвинуты ставнями окна, а у ворот на всякий случай поставлены караульные. Могли прослышать и явится власти. Пришлось бы хозяину расстаться не с одной сотенной, а попа ожидал острог или ссылка. В горенке, где совершалась служба, и в прилегающем к ней помещении было много народу. Службу правил молодой священник Евтропий. Его с трудом разыскал для праздника хозяин и “под рогожей” привез его накануне».

Но власти всегда были на чеку, им помогали многочисленные штатные сыщики и добровольные доносчики. Часто в качестве доносчиков выступали священники Синодальной Церкви. Вот один из примеров, взятый из уголовного дела против староверов, которые тысячами хранятся в Российском государственном архиве древних актов.

Под праздник архангела Михаила и «прочих сил безплотных», 7 ноября 1893 года синодальные священники Александр Преображенский и Василий Чижов из села Прудня Меленковского уезда Владимирской губернии подали уездному исправнику донос: «По общепринятому обычаю всего прихода в этот день, т.е. завтрашний, у крестьян бывают браки. Как узнано, и у старообрядцев завтрашний день будет браков до пяти, которые будут венчаться в моленной деревни Прудня лже-попом Хрисанфом. Разнузданность старообрядцев в исправлении каких-либо треб превышает всякую им позволительность… В виду всего этого просим Ваше Высокоблагородие, не благоволите ли сделать на завтрашний день распоряжение последить за старообрядцами, чтобы браки им не были повенчаны или, даже если возможно, и запечатать моленную».

Но урядник прибыл в Прудню для «производства дознания» только 17 ноября. В ходе обыска во дворе крестьянина Дмитрия Антонова была обнаружена моленная с алтарем и иконостасом. Было установлено, что Хрисанф Антонов, сын Дмитрия, «выдавая себя за попа, носит длинные волосы, одевается в духовную одежду и на право лже-священства приобрел грамоту, выданную архиепископом Саватием Московским».

Было возбужденно уголовное дело, которое, впрочем, шло медленно. Местное синодальное духовенство обвиняло в проволочках староверов. Благочинный Петр Дмитриевский подал властям такой «репорт»: «Имею объяснить, что все местные должностные лица в деревне Прудне, а именно – сельский староста, сотский и десятский, состоят в расколе. Сельский староста – родной брат лже-попу Хрисанфу Дмитриеву, что может служить большим влиянием к увеличению раскола в данной деревне». Чем кончилось дело отца Хрисанфа – неизвестно. Приближался ХХ век и, скорее всего, священник отделался штрафом или небольшим сроком.

Наступала новая эпоха, на престол вступил император Николай II. Всем было понятно, что современная мировая держава не может применять против инакомыслящих и инаковерующих репрессивные законы 200-летней давности. Старообрядческий вопрос требовал скорейшего разрешения, нельзя было и далее его замалчивать. Однако получение староверами элементарных религиозных свобод и прав стало возможным лишь в 1905 году, после первой русской революции. 

Урушев Дмитрий Александрович – историк, член Союза журналистов России