Середина XVII в. – трагическое время в истории русской православной церкви, время ее раскола. Оппозиция реформе патриарха Никона сразу стала восприниматься как факт жизни не столько церковной, сколько государственной, поэтому дальнейшая история старообрядчества оказалась тесно связанной с политикой государства в отношении ревнителей древнего благочестия.1 Переход от Царства к Империи, сопровождавшийся перестройкой всего государственного организма, коренным образом сказался на положении старообрядчества, и сказался в положительном плане: старая вера была легализована. Парадокс состоит в том, что именно идейно чуждая Империя дала старообрядцам, духовным наследникам православного Московского царства, возможности для внутреннего развития.
Преследования не согласных с начавшейся в 1653 г. церковной реформой последовали незамедлительно, после Собора 1666–1667 гг. это было закреплено законодательно. По действовавшему тогда «Уложению» 1649 г., за преступления против веры и церкви полагалась смертная казнь. Эта статья была распространена на приверженцев древних церковных обрядов.
Пик противостояния старообрядчества и государственной власти пришелся на 1680-е гг. В 1682 г. все граждане страны должны были принести присягу на верность новым государям – Ивану и Петру Алексеевичам. Этот вопрос был для старообрядчества принципиальным: от них требовали принести присягу власти, которую они считали неблагочестивой и, следовательно, присягнуть ей не могли. Отказ от присяги повлек за собой широкую волну сысков по всей России, преследования стали массовыми. Именно на период 1682–1684 гг. приходится бoльшая часть сохранившихся в архивах следственных дел о старообрядцах.
С резким обострением гонений связана такая крайне важная проблема в истории старообрядчества, как самосожжения. Церковные историки XIX в. видели в самосожжениях склонность старообрядцев к самоистреблению и преступление против заповедей христианства.2 Однако выявленные недавно архивные материалы позволяют пересмотреть этот вопрос. Можно с полным основанием утверждать, что самосожжения были в старообрядческой среде вынужденной мерой, «криком отчаяния», единственной возможностью избежать хотя бы такой страшной ценой мучений и смерти от рук противников.3
Хронология «гарей» также убеждает в том, что это явление было ответом на государственную политику по отношению к старообрядцам. Помимо 1680-х гг. мы наблюдаем всплески самосожжений и в XVIII в. в периоды проведения следствий и переписей. Это понимали и сами власти. Заметим, что в 1762 г. был принят указ о прекращении «ввиду предупреждения самосожжений» производившихся против старообрядцев следствий.4 Таким образом, вплоть до конца XVII в. старообрядцы, подвергаясь открытым преследованиям, не имели возможности заняться обустройством полноценной жизни своих общин. Напряженные эсхатологические ожидания, угроза прихода воинской команды отодвигали созидательные задачи на второй план. Петр I, который в своей политике руководствовался, прежде всего, соображениями пользы, решил отказаться от столь невыгодной политики своих предшественников и эксплуатировать принцип веротерпимости для пополнения государственной казны. Ука-зом 1702 г. была провозглашена веротерпимость в государстве, однако для старообрядцев она имела очень существенные ограничения.5 В 1705 г. для них была введена пошлина на бороду, по уплате которой выдавался жетон с изображением носа, усов и бороды и надписью: «Деньги взяты». В 1716 г. старообрядцам было дозволено наравне с другими подданными открыто жить в селениях и городах, но при условии платежа двойного оклада и без права пропаганды своего учения. Таким образом, государство от репрессий перешло к постепенной легализации старообрядчества, в полной мере этот процесс завершился только в 1905 г. с опубликованием 17 октября манифеста о веротерпимости. Наиболее яркий пример реализации внутренних возможностей старообрядческой общины в условиях Империи – Выговское старообрядческое общежительство. Поразителен стремительный рост этой общины. Еще в начале 90-х гг. XVII в. Выговская пустынь, где через несколько лет вырос монастырь, представляла собой непроходимые чащи и болота, среди которых были затеряны отдельные небольшие поселения, в том числе кельи иноков, выходцев из се-верных монастырей, главным образом Соловецкого. К 1692 г. относится документальное свидетельство о ските инока Корнилия: это поселение состояло из 10 келий, стоявших «врознь» по берегу Выга: «И в зборе... из разных городов и мест мужеска полу и женска, жонок и девок и стариц, по смете человек со сто. <…> на реке, против тех келей, построена мелница. <…> построены есть у келей малыи хороминки на столбах, и в них держат хлеб, а пашут оне хлеб без лошадей, а землю розмягчают собою железными кокотами. <…> А женеск, де, пол от мужеска полу живут особо, а не в однех кельях».6 Еще более налаженным хозяйством располагало находившееся неподалеку «Данилкино пристанище» (поселение иного, мирского типа): «а хлеб, де, оне пашут на лошадех, а лошадей у них в том пристанище з десяток, и хлеба, де, у них напахано про свой обиход есть; а рыбу, де, ловят на диких озерах и в Выгу-реке около своих пристанищ».7 Однако, как свидетельствует тот же источник, этим поселениями постоянно угрожал приход воинской команды, а вместе с ней и насильственный конец.
Несомненна типологическая близость поселения Даниила Викулина к дорским «селищам», подробное описание которых сохранилось в следственном деле 1683–1684 гг. о каргопольских старообрядцах, обосновавшихся в Заднедубровской волости на реке Чаженге: ушедшие из родных мест крестьяне выстроили здесь деревни, расчистили землю под пашню, занялись земледелием и рыболовством.8 Однако в ходе правительственного розыска эти поселения были разорены, а некоторые при подходе воинской команды сожглись.
Выговское старообрядчество имело более счастливую судьбу.
С организацией в 1694 г. общежительства, объединившего дотоле разрозненно существовавшие поселения, и ослаблением в середине 1690-х гг. гонений развитие выговского староверия получило принципиально новый импульс. Центральное поселение оформилось как монастырь. Значительный рост численности жи-телей (к 1698 г. число насельников достигло 2 тысяч) и поддержка местных крестьян способствовали интенсивному экономическому развитию пустыни. Уже в последние годы XVII в. общежительство располагало сложившимся обширным и многоотраслевым хозяй-ством, включавшим земледелие, скотоводство, различные ремесла, рыбные и звериные промыслы, торговлю.
Кардинальным образом изменила правовое и, как следствие, конфессиональное положение Выговского общежительства приписка его в 1704 г. к Олонецким Петровским заводам. Выговцы должны были изыскивать и разрабатывать месторождения руды, взамен же получали возможность вести богослужение по старопечатным книгам. Указом от 7 сентября 1705 г. Выговское общежительство признавалось самостоятельной хозяйственной единицей, имеющей выборного старосту и его помощника; была обещана за-щита от всякого «утеснения».9
Следует отметить, что, не признавая внешний мир истинно православным и до 1739 г. даже не молясь за правящего императора, Выговское общежительство, тем не менее, вполне добросовестно участвовало в начинаниях общегосударственного масштаба.
Выговские старообрядцы были приписаны к находившемуся неподалеку от их селения Повенецкому заводу. Из всех трудовых
345 повинностей им была доверена самая квалифицированная – изыскание рудных месторождений. Среди общежителей было много рудознатцев (местные крестьяне издавна занимались железоделательным промыслом). В официальной документации канцелярии начальника Олонецких заводов Алексея Семеновича Чоглокова упоминаются Даниил Викулин, Андрей и Семен Денисовы, основатель Сергиева скита старец Сергий и другие, чьи экспедиции обследовали весь район старообрядческого Суземка. Выговцы, как свидетельствуют документы, искали «непрестанно» и «с прилежанием». Не вызывает сомнения, что выговцы действительно были опытными рудознатцами (напомним, что они разыскивали руды и для Демидовских заводов в Сибири, в частности в 1723 г. ими бы-ло открыто богатейшее Колывано-Воскресенское месторождение меди). По этой причине начальники Олонецких заводов А.С. Чоглоков и позже В. Геннин и, конечно, управляющий Повенецким заводом Г. Традел высоко ценили участие пустынножителей в ра-боте казенных предприятий, поскольку от их деятельности, требовавшей большого опыта и высокой квалификации, зависело обеспечение литейного производства сырьем. В иностранных специалистах Петровского времени выговцы нашли себе поддержку в конфессиональных вопросах. Легализация старообрядчества в Петровское время сопровождалась усилением миссионерской деятельности официальной церкви. Во всех подобных случаях, а именно: в 1706–1708 гг. и в 1722–1723 гг., выговцы воспользовались расположением к ним заводского начальства, чтобы избежать открытой полемики с миссионерами, что могло привести к закрытию общежительства. В. Геннин не боялся оказывать открытое покровительство даже состоявшим под следствием выговским наставникам, как было в 1714–1717 гг. и в 1718 г. Контакты старообрядцев с Вилимом Геннином имели и литературное выражение. Сохранилось адресованное ему послание, писанное Андреем Денисовым в 1721 г., в котором автор от лица выговцев благодарил коменданта Олонецких заводов за сообщение о подписании Ништадтского мира и выражал общую радость «о благополучии государьском».10 Одними из первых выговцы занялись доставкой хлеба из Поволжья в строящийся Петербург. Закупки хлеба в низовых городах для нужд общежительства и на продажу были организованы уже в 1698 г. В последующие годы эти операции приобрели настоящий размах. В 1740-х гг. выговским наставником Мануилом Петровым было составлено «Наставление братии, занятой в торговом промысле».11 В этом документе даются подробные инструкции по организации закупок хлеба в Поволжье и доставки его в Петербург, детально рассматриваются вопросы хранения, транспортировки, продажи и сдачи в аренду судов и такелажа, система учета товара и отчетности.
Выговцы имели в столице свое подворье, торговые дела они предпочитали вести со своими единоверцами, записанными в петербургское купечество. Из таких их компаньонов известны Алексей и Леонтий Копнины, у которых в общежительстве жили отец, брат и сестра. Торговые дела сводили выговцев и с другими представителями купечества, видимо, также сочувствовавшими старой вере. В выговских источниках содержатся указания на помощь, которую оказывал в Новгороде заключенным старообрядцам в 1714–1717 гг. Михаил Иванович Сердюков (1677–1754), новгородский «купецкий человек», выдающийся русский гидротехник, строитель первой в России искусственной Вышневолоцкой водной системы.
К числу деяний выговских старообрядцев, имевших общегосударственное значение, можно также отнести составление Мануилом Петровым в 1746 г. описания и карты речного пути из Белого моря в Санкт-Петербург. Этот документ был подан в Коллегию экономии.12
Должностным лицам Выговского общежительства (киновиархам, стряпчим, поверенным) приходилось нередко бывать по делам в Петербурге. Поздравительными посланиями царствующим особам, подарками и подношениями они сумели снискать распо-ложение в правительственных кругах. Поморские старообрядцы старались быть постоянно в курсе столичных событий, о чем свидетельствуют, в частности, письма Тимофея Андреева Киселева на Выг от 29 мая 1761 г., с сообщением о большом пожаре в столице 26 мая 1761 г., и от 28 декабря 1761 г., с сообщением о воцарении Петра III.13
Необходимость, которая заставляла выговцев бывать и порою жить в Петербурге, не заслоняла от них подлинного облика северной столицы, весьма далекого от идеала ревнителей старой веры. Как поступок благочестия расценивается отказ купчихи Наталии Козминичны Галашевской от столичной жизни и ее переселение (в начале XIX в.) в Лексинскую обитель. «Что творит, – восклицает один из выговских панегиристов, – в каковом цветущем виде и возрасте, пожелавши разделять с нами, нищетными, как имение, так скучность сносить пустыннаго пребывания и протчаго. О преизряд-наго великодушия и велеумнейшаго разсуждения! Яко остави Петроград, именительнейшую столицу и в ней все соблазны мирозрителных позорищ: преогромнейших каменноздании и борзоходней-ших коней ристании и цугозаложительныя колесниц бряцания и вся яже в домех и на торжищих вселаскательныя приветьства».14 Аналогично думал и другой книжник: «О тезоименная святаго Андреяна супруга! Ты вместо (злобнаго) Вавилона прегордой столицы избра жилище пребывания своей в безмолвной сей пустыни, избра не чертоги знаменитыя, не полаты седмокровныя, соответственныя высокоименитости твоей, но предпочте оным малыя сия хизины, преисполненныя страхом Господним и християноуставными законами».15 Как ни чужда была для старообрядцев Империя, закрепившая результаты Никоновской и Петровской реформ, однако именно она дала ревнителям древнего благочестия возможность не только относительно спокойного существования, но и укрепления своих общин. При этом, вполне понятно, бoльших успехов достигли крупные, хорошо организованные общины, умевшие находить допус-тимые компромиссы с внешней властью. Анализируя старообрядческую историю XVIII в. с этой точки зрения, мы опять же вернемся к Выгу как наиболее яркому примеру. По своей организационной структуре Выг существенно отличался от Керженца, где отсутствовала централизация, многочисленные скиты и починки были по сути дела равноправны. Поэтому в конце 1710-х – начале 1720-х гг. Керженец не сумел выстоять перед миссионерским напором епископа Питирима. Менее лояльные по отношению к власти течения старообрядчества, такие, как федосеевцы и позже филипповцы, также не сумели достичь тех хозяйственных успехов, на которых покоилось духовное и культур-ное процветание выговской общины. Действительно, в условиях Империи Выговскому общежительству удалось достичь небывалого подъема духовной, религиозной и культурной жизни. В настоящее время этот факт уже не требует доказательств. Но важно также обратить внимание на то, какие возможности для самореализации получила в Выговской общине человеческая личность. Созданные в Выговском общежительстве книгописная, иконописная и меднолитейная мастерские дали многим насельникам возможность проявить свое мастерство. Судя по количеству даже сохранившихся выговских памятников книго- и иконописного искусства, а также медного литья в этой сфере трудились десятки, если не сотни людей. Еще более уникальна литературная школа Выга, собственно единственная в старообрядчестве, представленная именами десятков писателей и сотнями названий. Оценивая эти творческие достижения, следует учитывать, что в социальном отношении Выг представлял собой среду крестьянскую, выходцев из других слоев и из городов было очень немного. К примеру, замечательный писатель, изысканный стилист, по своему мастерству, на наш взгляд, даже превосходящий братьев Денисовых, Трифон Петров был крестьянином Космозерского села. 348
В 60-е гг. XVIII в. на Выгу был составлен сборник полемико-догматических сочинений. Его составителем, собственноручно надписавшим название «Книга, нарицаемая Неоцененный бралиант», и автором «Предисловия общественного» был москвич Анд-рей Борисов, впервые пришедший на Выг в 1754 г., а в 1780–1791 гг. киновиарх общежительства. Текст «Предисловия» замечательно раскрывает чувство собственного достоинства, которое от-личало старообрядцев (заметим, что гражданские права старообрядцев были существенно ограничены по сравнению с другими жителями Российской империи: они были лишены права занимать любые общественные должности, выступать свидетелями в суде, должны были носить особого покроя платье, по указу 1745 г. их не могли именовать иначе как «раскольниками»).
«Не мни, благоразумный читателю, – пишет автор «Предисловия общественного», – яко безсловесно суть наше состояние и по порицанию нынешних новых учителей пребываем мы в крайнем невежестве и неразумии о истинней православной вере! Не тако, не тако суть, яко они пишут и глаголют и нарицают нас неправо противниками святей апостольстей церкви, раздорниками и расколниками».16
Старообрядческий писатель 60-х гг. XVIII в. отрицает широко распространенное еще со времен Димитрия Ростовского обвинение приверженцев старой веры в невежестве. Он подчеркивает, что старообрядцы «ограждены в вере» не от невежества, а от пре-мудрых учителей; после Павла Коломенского, архимандрита Ника-нора и Герасима Фирсова названы выговские наставники Андрей и Семен Денисовы, Леонтий Федосеев, Трифон Петров, Даниил Матвеев. Далее составитель сборника замечает: «Были же и есть и инные ученые, в сем учением просиявшем святом месте изряд-ные люди, и неложно во искусности наук, яко грамматикии, ритори-ки, поэтики, логики, диалектики, пения, арефметики, геометрии, медикии, философии и отчасти богословии непостыдными по на-шему убожеству и тестоте жития нарещися могут. Егда бо аз мно-гия разных оных ученых мужей увидел и получил разные ученые и духовныя сложения, тогда при удивлении гласно нарек сие место староверческия Афины. Ибо непогрешно, елико преславны суть противу прочих стран за учение славные в поднебесней Афины, толико не менше противу всех староверческих мест есть за разные ручьные и разумные художества сие славное в России старовер-ческое место».17
В «Предисловии общественном» ясно выражено самосознание личности Нового времени. Внешняя мудрость и обучение светским наукам, по мнению старообрядческого автора XVIII в., не являются препятствием к сохранению истинной веры. Напротив, в том, что староверие породило «премудрых учителей», Андрей Борисов видит божественный промысл. Писатель выражает надежду, что, прочитав сборник полемических и догматических сочинений, читатель «попремногу возблагодарит всевышнего Бога, яко в последнее такое горкоплачевное время не оставил нас презреных быти премудрыми учители, кои не невежеством утверждали древ-нее святое благочестие, но истинным ведением святаго яко Ветхаго, тако и Новаго закона писанием».18 В ситуации отложенных эсхатологических ожиданий старообрядчество было вынуждено приспосабливаться к внешним условиям. Его главной задачей оставалось сохранение веры отцов и дедов. Реализации этой задачи были подчинены все сферы духовной и экономической жизни старообрядчества. Во благо себе оно воспользовалось теми послаблениями, которые ему дало государст-во. Допуская некоторые компромиссы в вопросах несущественных, старообрядцы ревностно сохраняли свою приверженность дореформенному православию. Верность этому основополагающему принципу вовсе не требовала самоизоляции. Как оказалось, старая вера вполне могла не только существовать, но и развиваться в новых условиях имперской России.
1 Подробнее см.: Юхименко Е.М. Правительственная политика «борьбы с расколом» и история старообрядческого движения XVII – начала XX в. // Старообрядчество: история, культура, современность. М., 2002. Вып. 9. С. 2–5.
2 Подобных взглядов придерживается и М.В. Пулькин (см. его статью в наст сборнике).
3 См.: Юхименко Е.М. Каргопольские «гари» 1683–1684 гг, (к проблеме самосожжений в русском старообрядчестве) // Старообрядчество в России (XVII–XVIII вв.). М., 1994. [Вып. 1]. С. 64–119.
4 Смирнов П.С. История русского раскола старообрядства. СПб., 1895. С.196.
5 См.: Смирнов П.С. Споры и разделения в русском расколе в первой четверти XVIII в. СПб., 1909. С. 3–5.
6 Демкова Н.С. Вновь найденный подлинник «Дела об олонецком раскольнике Терешке Артемьеве» // Старообрядчество в России (XVII–XVIII вв.). М., 1994. [Вып.1]. С.183.
7 Там же. С.184.
8 См.: Юхименко Е.М. Каргопольские «гари»… С. 75–79.
9 Смирнов П.С. Споры и разделения в русском расколе в первой четверт XVIII в. СПб., 1909. С.11–12.
10 Дружинин В.Г. Писания русских старообрядцев. СПб., 1912. С.105. № 60.
11 Юхименко Е.М. Новонайденные сочинения выговских писателей // Она же. Выговская старообрядческая пустынь: духовная жизнь и литература. М., 2002. Т. 2. С.101. № 385а.
12 РГАДА. Ф.18. Оп.1. Д. 275.
13 Юхименко Е.М. Новонайденные сочинения выговских писателей. С.76. № 274, 275.
14 РГБ. Собр. Барсова. № 937. Л. 56.
15 Там же. Л. 41–41 об.
16 ГИМ. Собр. Хлудова. № 272. Л. 2.
17 Там же. Л. 3–3 об.
18 Там же. Л. 6 об.
Е.М. Юхименко
Москва
Человек между Царством и Империей: Сб. материалов междунар. конф. / РАН. Ин-т человека; Под ред. М.С. Киселевой. - М., 2003.
|
