Русская история подобна старинной карте, испещренной белыми пятнами. Имена многих выдающихся деятелей или еще не записаны, или уже стерты со страниц наших летописей. Недаром Александр Сергеевич Пушкин досадовал: «Замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны...»

Инок из шляхетского рода

Среди святых подвижников, почитаемых Русской Православной Старообрядческой Церковью, особое место принадлежит Иову Льговскому. Свою верность «древлему благочестию» он засвидетельствовал не исповедническим подвигом и мученической смертью, а иноческим смирением и пустынническим житием. При жизни старец пользовался заслуженным уважением и всероссийской славой, но сейчас о нем помнят лишь немногие верующие да специалисты-историки.

Основной источник сведений о жизни Иова – «Повесть и сказание вкратце о житии и подвигах и отчасти чудес исповедание преподобного отца нашего игумена и строителя Иова», написанная неким иконописцем Максимом. «Повесть» известна в единственном списке начала XVIII века, переданном в 1971 году старообрядческим епископом Иоасафом (Карповым) археографической экспедиции Московского государственного университета.

Будущий подвижник родился в 1594 году в боярской семье и при крещении был наречен Иваном. Его отец – Тимофей Иванович Лихачев – служил при царском дворе. По преданию род дворян Лихачевых происходил от литовского шляхтича Лиховца (Лиховского), выехавшего в 1426 году из Литвы на Русь и прозванного здесь Лихачом.

Знаменитый историк и генеалог Николай Петрович Лихачев (1862–1936), летописец рода Лихачевых, установил, что Тимофей Иванович дослужился при царе Михаиле Федоровиче до звания степенного ключника (управляющего) Кормового двора, ведавшего приготовлением кушаний для царского стола, и «доставил возможность своим детям служить при дворе и достичь высоких чинов».

Родиной Иова «Повесть» называет «пределы града Волоколамска», то есть тогдашний Волоколамский уезд, включавший в себя часть нынешних Московской и Тверской областей. Вероятно, будущий подвижник родился в селе Ивановском Зубцовского уезда Тверской губернии, которым, как сообщает Николай Лихачев, потомки Тимофея Лихачева владели еще в XIX веке.

Иван был еще «младым отроком», когда умерла его мать Ирина, и Тимофей Лихачев женился во второй раз на набожной и добросердечной женщине. От этого брака родились два сына: Алексей и Михаил. Сводный брат Иова – окольничий Алексей Тимофеевич Лихачев (ум. 1729) – прожил около ста лет, верой и правдой послужив нескольким царям.

Мачеха любила Ваню и воспитывала его «во всяком благодеянии и вере, и чистоте». Она отдала пасынка обучаться грамоте, которую тот постиг быстрее сверстников, так что учитель дивился «разуму его и прилежанию».

Молитва, чтение и слушание душеполезных книг сделались излюбленным занятием мальчика. Он стал размышлять над тем, «как угодить Господу и спасти душу свою, и уединиться, и устраниться мира сего суетного». В двенадцать лет Иван тайно покинул отчий дом, не пожелав жить «в волнении мирской красоты и богатства тленного». Вместе с каликами перехожими он отправился странствовать по Руси и обошел многие монастыри.

Как спасти душу свою?

Более всех обителей полюбилась юному богомольцу прославленная Троице-Сергиева лавра, где он и решил остаться. Помолившись у раки преподобного Сергия Радонежского, он слезно просил настоятеля лавры архимандрита Иоасафа принять его в число братии. Архимандрит, видя, что отрок благочестив и добродетелен, оставил его. Иван же прилежно трудился на всякой монастырской службе, проявляя послушание старшим и усердие в молитве.

Когда кровавое лихолетье Смутного времени захлестнуло Русь, иноземные войска, приведенные к Москве самозванцем Лжедмитрием II, осадили в сентябре 1608 года Сергиеву лавру. Вместе с братией и стрелецким гарнизоном послушник Иван пережил все тяготы 16-месячного «троицкого сидения». Возможно, он принимал непосредственное участие в мужественной обороне обители.

После того как неприятель отступил от монастырских стен, в лавру был назначен новый архимандрит Дионисий Радонежский (ок. 1570–1633), прославленный подвижник и многоученый книжник. Он полюбил Ивана как сына и, уступая его просьбам, постриг в монашество, назвав Иовом.

Много лет пробыл Иов в послушании у Дионисия, «без лености ревнуя стопам его последовать и житию его святому подражать». Навыкнув иноческому деланию и преуспев в христианских добродетелях, Иов просил настоятеля отпустить его из лавры для уединенного и безмолвного жительства. Дионисий согласился и благословил любимого ученика на поиски пустыни – тихого, незаселенного места.

Обходя безлюдные леса и «топи блат», Иов обрел искомое прибежище на живописном берегу озера Селигер, в месте, называемом Могилево (ныне деревня Могилево Осташковского района Тверской области). Здесь он поселился, выкопав в горе пещеру и разведя небольшой огород. Предаваясь молитве и труду, Иов жил в совершенном уединении, пока на его жилище не набрел купец, сбившийся с пути. Он со слезами просил отшельника указать дорогу в город и обещал в благодарность за помощь воздвигнуть на этом месте церковь в честь Пресвятой Богородицы.

Купец выполнил свое обещание, пожертвовав на строительство сто рублей – сумму по тем временам значительную. Получив благословение новгородского митрополита, Иов начал строить деревянный храм во имя Успения Божьей Матери. Церковь дважды горела, но подвижник каждый раз восстанавливал ее и украшал иконами.

К Иову стали сходиться иноки, ищущие пустыннического жития, и так образовался скит – небольшая, уединенная обитель. Для собравшейся братии Иов был примером смирения и послушания. В жаркий полдень он сам пас монастырский скот, отправляя пастухов на отдых. Он сам строил монахам кельи и сам клал печи, да такие, что «угару в зимнее время отнюдь не бывало».

За праведное житие новгородский митрополит удостоил пустынника священнического сана. Но братия не оценила подвиги Иова. Иноки ненавидели его заплатанную, «многошвенную» одежду, гнушались его благотворительностью. Им казалось, что настоятель обрекает их на голодную смерть, раздавая хлеб сирым и убогим. Не желая пререкаться с недовольными, Иов тайно покинул обитель, не взяв ни пищи, ни одежды.

После долгих скитаний он пришел на место, называемое Ракова пустынь (ныне деревня Раково Зубцовского района Тверской области). Поставив здесь крест и избушку, Иов предался самым суровым подвигам отшельничества, питаясь «вершием дубовым». Но и на сей раз люди прослышали о праведнике. И вновь к нему собрались иноки «от далечайших стран», и вновь образовалась обитель.

На деньги благочестивых доброхотов в ней была построена церковь во имя Покрова Богородицы. Так возникла Покровская Ракова пустынь. И, как прежде, настоятель трудился на пользу братии: рубил дрова, молол жито, носил воду, стирал одежду для престарелых монахов, словом, служил всем, «яко истовый раб и пленник».

Между Москвой и Киевом

Как-то, желая поклониться мощам святых московских чудотворцев, Иов отправился на богомолье в столицу. О славном подвижнике прослышал Патриарх Филарет и пожелал с ним познакомиться. Он пригласил монаха в свои хоромы, угостил обедом и расспросил о пустынническом житии. Рассказ Иова восхитил архипастыря. Он почтил пустынника «за толикий труд иночества»: благословил остаться в Москве и быть патриаршим келейником.

Некоторое время Иов жил в столице, но, «не восхотев славы сей маловременной», тайно ушел в Могилевскую пустынь. Братия, прежде ненавидевшая его, примирилась со своим первым настоятелем. В этом удаленном скиту он жил до самой кончины Патриарха Филарета в 1633 году. Лишь после этого Иов покинул Могилево и отправился на поиски нового места для уединенного жития. Такое место он нашел на Красных горах.

Но и здесь Иов не смог укрыться от людей, желавших иметь его духовным отцом и наставником. Собравшаяся братия построила возле убежища праведника храм во имя святого Николы Чудотворца, отчего новая обитель прозвалась Никольской Красногорской пустынью (ныне деревня Никольская Пустынь Зубцовского района Тверской области).

Когда в 1640 году скончался Патриарх Иоасаф, царь Михаил Федорович пригласил Иова в Москву на Собор, созванный для выборов нового главы Русской Церкви. Был брошен жребий, павший на двух кандидатов: архимандрита Иосифа и старца Иова. Государь желал видеть Патриархом Иова и всячески принуждал его принять святительский сан. Старец же «не восхотел пустыню оставить» и бежал из столицы на Красные горы.

Предаваясь посту, молитве и непрестанным трудам, Иов жил в Никольской обители до 1652 года, пока на московский патриарший престол не взошел Никон. Когда в начале Великого поста 1653 года Патриарх рассылал по храмам Москвы указ о введении новых церковных обрядов, старец Иов оказался в числе тех, кто, как образно выразился в «Житии» протопоп Аввакум, почувствовал: «яко зима хочет быть – сердце озябло, и ноги задрожали».

В 1654 году на Руси свирепствовала страшная моровая язва (чума). И старец Иов отправился в паломничество в Киев «помолиться о нашедшем серпе немилостивом на русскую землю морового поветрия». Поклонившись мощам древних подвижников, почивающим в пещерах Киево-Печерской лавры, Иов вернулся в Никольскую обитель.

Но жить здесь было небезопасно – Никон силою насаждал по всей Руси новые обряды. «Повесть» говорит об этом образно: «Змий лукавый, отступник льстивый паки воздвигает бурю великую, на всю российскую землю мятеж, паче же на Церковь Божию». И снова пустынник с учениками отправляются в странствие.

По верному замечанию знаменитого историка старообрядчества Василия Григорьевича Дружинина (1859–1935), Иов «представлял из себя тип древнего отшельника, стремившегося провести остаток дней своих спокойно, в вере отцов. Он не пропагандировал своих убеждений; поэтому, боясь принуждений к перемене обрядов, он удалялся из одного монастыря в другой, ища мирного пустынного жития».

На южном рубеже Руси, на Льговских горах, обрел Иов новое место для «мирного пустынного жития». Было оно «угодно и красно ко вселению иноческого пребывания и к монастырскому строению полезно». Усердно помолившись, монахи начали создавать в горах пещеры, расчищать лес и засеивать поля. В новой обители были построены храм во имя святого великомученика Димитрия Солунского, большая трапезная палата и множество келий.

Рядом с монастырем возникла слободка (ныне город Льгов Курской области), которую населили старообрядцы, бежавшие от преследования светских и духовных властей. От нападений крымских татар обитель и слободку защищал крепкий частокол с башнями и бойницами.

В 1667 году Льговский монастырь успешно отразил набег татарского войска. В плен было взято более семидесяти крымчаков, которых отослали к царю Алексею Михайловичу. «Повесть» сообщает, что «великий государь, слышав таковое побеждение сопротивных от преподобного отца нашего, зело удивился, яко при его державе такое чудо бысть». Царь послал Иову шесть больших пушек, триста мушкетов, «пороховой казны и свинцу довольно» и даже четыре знамени «золотых, по атласу шитых».

Пустынник с реки Чир

Впрочем, частокол и башни обороняли монастырь не только от татарских полчищ, но и от государевых войск. Все-таки для властей Иов был «раскольником и Церкви Божией противником». В 1672 году к обители подходил отряд московских стрельцов под командованием стольника Стефана Нащокина, посланный для розыска и поимки «беглых христиан»-староверов.

Хотя разорения монастыря удалось чудом избежать, Иов понял, что и здесь небезопасно оставаться. В 1674 году он покинул Льговские горы и ушел на «славный, тихий Дон», к вольным казакам, которые крепко держались «древлего благочестия» и многажды приглашали старца к себе, «дабы шел до мест их и освятил грады их пришествием своим».

Перед этим он в последний раз побывал в Москве и посетил в темнице опальную инокиню Феодору – прославленную боярыню Морозову. В «Житии» Морозовой рассказывается, как она, узнав, что Иов находится в столице, просила начальника тюремного караула: «В одном из наших сел служил некий старый священник, и была милость наша к нему. Ныне же слышала, что здесь он. Жаль мне его, старости ради! Если есть твоя милость к нашему убожеству, повели, и призову его».

Начальник разрешил Иову прийти в темницу и причастить узницу. Встреча с боярыней так растрогала пустынника, что до самой смерти он не мог без слез вспоминать «великое страдание великой госпожи»…

На реке Чир, притоке Дона, старец основал свою последнюю обитель. В 1677 году в ней было около двадцати чернецов и более тридцати бельцов. Первоначально иноки, инокини и миряне жили вместе. Это не нравилось Иову, и он основал особую женскую обитель в двух верстах от мужской.

В мужском монастыре Иов построил храм во имя Покрова Богородицы и украсил его «святыми иконами и книгами, и ризами, и всею церковною красотою, яко же подобает». Но подвижник не успел освятить церковь: 9 мая (по другим данным – 27 февраля) 1681 года он скончался.

Почувствовав приближение смерти, Иов призвал братию и обратился к ней с последним поучением: «Блюдите заповеди Божии, храните предание святых апостол и святых отец семи Соборов вселенских и монастырский чин весь по преданию отеческому творите». Также заповедал, чтобы ученики через три года раскопали его могилу и, если обретут его тело нетленным, пусть по-прежнему держатся «древлего благочестия», а если тело истлеет – то пусть не ходят «тем путем».

Затем Иов пожелал принять схиму – «великий ангельский образ», причастился, трижды перекрестился и почил со словами: «В руки Твои, Господи, предаю дух мой».

Весь Дон оплакивал кончину почитаемого праведника. А братия, проливая многие слезы, похоронила своего наставника там, где он сам избрал себе место – в храме, близ правого клироса. И вскоре, как рассказывает «Повесть», от гробницы Иова стали совершаться многие чудеса: «слепым прозрение, глухим слышание, немым глаголание, бесным очищение и всяким недугам исцеление».

В 1689 году кочевники-калмыки, которых царская власть использовала для борьбы с «раскольниками», зажгли степь, отчего погорел и Чирский монастырь. Когда разбежавшиеся монахи вернулись на пепелище, то с радостью обнаружили, что в сгоревшей дотла церкви осталась совершенно целой гробница Иова.

Было решено вскрыть могилу и освидетельствовать мощи старца. И хотя прошло восемь лет со дня его кончины, тело Иова, схима и ризы обрелись совершенно целыми и чудесно благоухающими. Только недоставало одного пальца на руке и одного на ноге – «ибо свойственно есть земле свою часть взять».