«Ты прощай, прощай, наш Тихий Дон, А тебе, царю, шельме, не за что, Через тебя иду во неволюшку, Во неволюшку, во Туретчину. Умирать буду – я и там умру, Если жив буду, я опять приду, Я опять приду на Кубань-реку...»

Знаменитый историк В.О. Ключевский как-то заметил, что царь Петр хотел сделать из русских граждан, оставляя их рабами. Противоречие, которое не разглядел сам император, очень хорошо чувствовали его подданные. Раскольники, казаки, стрельцы, – одним словом, все те, кого официальное государство покрывало понятиями «тати и воры», отстаивали свое мировоззрение с воодушевленным упорством, и в этом видели свое человеческое достоинство. Такова в числе прочих эпопея некрасовских казаков, обладающая всеми чертами величественного эпоса. После поражения восстания под предводительством Кондратия Булавина донской атаман Игнатий Некрасов в сентябре 1708 года увел с родины 8 тысяч мужчин, женщин и детей. Невиданная в истории России одиссея некрасовцев длилась 254 года и закончилась в сентябре 1962 года во времена правления Генерального секретаря КПСС Никиты Хрущева. Реэмигранты вернули на историческую родину те самые быт и культуру, с которыми боролся «царь Ероха» и его сподвижники.

«У какого царя живем, тому и служим»

До Булавинского восстания не было случая, чтобы донские казаки вмешивали турок в свои отношения с царскими властями. В 1708 году булавинцы писали с Дона на Кубань: «А есть ли царь наш не станет жаловать, как жаловал отцов наших, дедов и прадедов, или станет нам на реке какое утеснение чинить, мы Войском от него отложимся и будем милости просить у Вышнего Творца нашего владыки, а также и у турского царя... А ныне на реке у нас в едином согласии тысяч со сто и больше, а наперед что будет, про то Бог весть, потому что многие русские люди бегут к нам на Дон денно и нощно с женами и детьми от изгона царя нашего и от неправедных судей, потому что они веру христианскую у нас отнимают». После гибели Булавина борьбу продолжил атаман Игнат Некрасов, но после нескольких поражений должен был уйти за турецкую границу. В сентябре 1708 года вместе с ним на Кубань пришли 8000 человек. Поселившись здесь, Некрасов не прерывал связь с залитым кровью Доном, совершал набеги на русские окраины, посылал к казакам своих лазутчиков с призывом не смиряться, восставать или уходить к нему, на Кубань. Казаки, собравшиеся около него, стали именоваться некрасовцами, и это имя дожило до наших дней. Летом 1709 года по приказу царя Петра в Бахчисарай прибыл дворянин Василий Блеклый, которому поручалось с помощью подарков склонить хана Девлет-Гирея к выдаче казаков Игната Некрасова. Но хан, приняв подарки, ответил, что он не осведомлен о месте пребывания беглецов. 

А после того как Петр в 1711 году проиграл турецкую войну, Россия по Прутскому договору обязалась «не замать» казаков, которых «хан Крымский, сиятельнейший Девлет-Гирей, имеет в своем покорении». 

В 1730-х годах хан Менгли-Гирей держал при себе в качестве телохранителей сотню казаков-некрасовцев, а сам Некрасов оставался бессменным выборным атаманом до своей смерти в 1737 году. Продвижение русских в Приазовье заставило казаков подумать о более спокойном месте для поселения. 

С разрешения турецкого султана в 1740–1741 гг. большинство из них переселилось в Добруджу, а остальные, задержавшись сначала на левом берегу Кубани, через сорок лет последовали за первыми к устьям Дуная. Здесь они сообща основали селения: Большие Дунавцы, Сарыкей, Славу Черкасскую, Журиловку, Некрасовку и другие, некоторые из них имеются на современных картах. 

В 1775 году, после разгрома Екатериной Запорожской Сечи, на Дунае появились днепровские казаки. Те и другие стремились занять лучшие места рыбной ловли, и из-за этого между ними неоднократно доходило до вооруженных схваток. Поэтому некрасовцы через 10–15 лет начали новое переселение к берегам Эгейского моря в Энос, а оттуда на озеро Маньяс в Азиатской Турции, в 25 километрах от портового городка Бандырма. Название Маньяс некрасовцы стали произносить Майнос, так как это слово переводилось на русский язык как «петрушка» и ассоциировалось с чем-то родным.

Некрасовские колена

К началу ХIХ века некрасовцы собрались в двух отдельных группах – майносской и дунайской. Майносская ветвь некрасовцев жила вдали от русских границ, в чуждом окружении, изолированно и замкнуто, что создало условия для сохранения общественно-демократического устройства общины, какой она была на Дону и Кубани. 

На территории Османской империи султаны подтвердили казакам-некрасовцам все привилегии, которыми они пользовались на Кубани. Все султаны знали, что в их владениях живут удивительные «Игнат-казаки». 

В турецкую армию некрасовцы по отдельности не набирались и платили за это право не служить в турецких частях особый военный налог «харадж», который взимался только золотом. В военное время турки доверяли некрасовцам стеречь обозы, казну, гаремы и военную добычу. Полковник русской армии И.П. Липранди, описывая особенности войн с турками в XIХ веке, отмечал, что если ночная цепь турок «не содержится некрасовцами, то очень легко снимать ее и даже заставать спящую. Одни только некрасовцы содержат передовую цепь столь же зорко, что и наши казаки». Общую оценку положения казаков в Турции дал казак Ефимов, выкупленный некрасовцами на невольничьем рынке в Стамбуле и принятый ими в свою среду. В письме, отправленном в 1834 году в Россию, он писал: «И Салтан Турецкой такую дал волю некрасовцам по всей Туретчине: кому только угодно и кто чем может, и тем и занимается. А служба им бывает тогда только, когда бывает канпания войны. И сорок левов каждому казаку на сутки, всякая порция, и всякая капировка на царском щету. А священников достают из России». 

Селение некрасовцев на Майносе состояло из пяти станиц, но численность их постепенно уменьшалась. Когда их в 1847 году посетил английский путешественник Мак-Фарлен, то он насчитал на Майносе 300 дворов. Население Майноса несколько раз пополнялось переселенцами с Эноса, потом с Дуная. Страх перед чумой и холерой настолько был велик у некрасовцев, что они запретили туркам, грекам и различным путешественникам осматривать их селение. У ворот стены, которой оно было обнесено, всегда дежурили вооруженные казаки. Демократическое устройство некрасовской общины, самоуправление, экономика, семья, быт, грамотность – все это обращало на себя внимание как иностранных, так и русских путешественников, все-таки побывавших у них. Общественное устройство, быт, семья нравственные устои, образование определялись «Заветами Игната Некрасова». Вне всякого сомнения, «Заветы» – древний кодекс казачьего обычного права, собранный и записанный по свежей памяти в эмиграции. Свод законов был записан в «Игнатовой книге», которая хранилась в священном ларце в церкви на Майносе, но сейчас ее местонахождение неизвестно. В наше время этнографы записали с устных пересказов свыше 170 статей этого оригинального правового кодекса, касающегося всех сторон жизни. Одними из важнейших считались заветы не родниться с турками и не возвращаться в Россию при царе. Никто из некрасовцев не мог пользоваться трудом соплеменника для личного обогащения, третья часть заработка обязательно сдавалась в войсковую казну на нужды общины. Русский чиновник В.П. Иванов-Желудков, посетивший Майнос в 1863 году, рассказывает о необычайной честности, царившей в поселении некрасовцев. Также интересно его свидетельство о том, что атаманы и во время своей службы несут ответственность за проступки наравне с другими членами общины: «Что атамана можно высечь и секут, это не подлежит сомнению и вовсе не выходит из ряда обыденных событий майносской жизни. Точно так же кладут ничком и точно так же заставляют поклониться в землю со словами: «Спаси Христос, что поучили!»; затем ему вручается булава, символ его власти, которую на время наказания отбирает какой-нибудь старик. Вручив булаву, все валятся атаману в ноги, вопя: «Прости, Христа ради, господин атаман!» – «Бог простит! Бог простит!» – отвечает, почесываясь, избранник народный, и все входит в прежний порядок».

Проживая на Майносе, некрасовцы хранили казачий общественный строй и идеалы национально-политических свобод, за которые боролись в России. Двуперстие, старая вера только вдохновляли в боях, а не служили основной целью движения. 

И тогда на Майносе религия оставалась лишь частью национальной идеологии. Поэтому майносцы до последних дней пребывания за рубежом могут считаться политической в основе, а не религиозной эмиграцией. 

В то время как «дунаки» отказались от всякого духовенства и остались при своих начетчиках (их называют «беспоповцами»), некрасовцы с Майноса сделались в Турции старообрядцами поповского согласия, принимая к себе духовных пастырей Белокриницкой (или Австрийской, по месту нахождения местечка Белая Криница) церковной иерархии. Однако в ХХ веке они не могли иметь религиозно-канонических отношений со старообрядческой церковью Советского Союза, центр которой располагался в Москве на Рогожском кладбище. Поэтому, когда умирал священник, некрасовцы общинно избирали нового кандидата и ехали к Константинопольскому патриарху с просьбой совершить хиротонию. Особенной близости между майносцами и «дунаками» не возникало, хотя смешанные браки стали обычным явлением: cо временем, избегая родственных браков, казакам пришлось отступать от заветов Игната, допускавших брак только между членами общины. 

Конец казачьей республики

В 1911 году троих некрасовцев впервые взяли в регулярную турецкую армию, и они приняли участие в итало-турецкой войне. 

С началом же Первой мировой войны турки призвали в строй всех некрасовцев, способных носить оружие. Все еще составляя в турецкой армии отдельную часть, некрасовцы участвовали в обороне пролива Дарданеллы (в истории мировой войны эта печально известная операция Антанты по овладению проливами получила название Галлиполийской). В 1918 году некрасовцев стали направлять и на Кавказский фронт, но тут уже предстояло сражаться с русскими. Все старики-некрасовцы написали своим сыновьям письма, указывая им не воевать против России, а при возможности переходить на русскую сторону, что некоторые из них исполнили, уйдя на Северный Кавказ и угодив в пожар Гражданской войны. 

События, ставшие следствием капитуляции Турции перед странами Согласия, не обошли стороной и некрасовское «государство», располагавшееся в непосредственной близости от турецкой столицы. В июне 1920 года греческая армия, при поддержке Англии, перешла в наступление в глубь Анатолии. В ответ на военную оккупацию Турции державами Антанты турецкий народ поднялся на борьбу за свою независимость во главе с Мустафой Кемалем (Ататюрком). Греки предложили некрасовцам как христианам встать на их сторону. Некрасовцы отказались воевать против турок, на земле которых они прожили столько лет, но не смогли и отказать в помощи греческим беглецам, укрывавшимся в камышах по берегам озера Майнос, в окрестностях казачьего поселения Старые Казаки. В конце концов турки окружили поселение, казаки несколько дней оборонялись и сдали оружие только тогда, когда турецкая артиллерия открыла огонь по их церквям. Кроме 150 винтовок и патронов к ним, пришлось сдать и старинное оружие – сабли, кинжалы и пороховые ружья времен Разина и Булавина, а то и еще более древние. Казаки ссылались на их стародавние договоры с турецкими султанами, но в глазах нового турецкого правительства договоры эти уже не имели прежней юридической силы. Феодальная Турция отходила в область преданий. Существование этого необычного и вооруженного «казачьего государства в государстве» беспокоило турецкие власти. В 1922 году был уничтожен султанат, а в 1923-м Турция провозглашена республикой. Тогда же был закрыт Казачий Круг, в поселении появилась общепринятая для Турции система управления, представленная турецкой администрацией, содержать которую было возложено на казаков. Исполнительная и судебная власти некрасовской общины пресеклись, но исторически сложившееся казачье самоуправление стало тайным. Само поселение Старые Казаки (Эски-Казаклар) получило новое турецкое название – Коджагель, что означает «Большое озеро». В 1931 году в русское село вселили 40 семей мухаджиров черкесского происхождения и несколько турецких семей. Часть земель станичного юрта перешла к этим новым беженцам из Болгарии. Тогда же турецкие власти потребовали от казаков взять турецкие фамилии. Русскую школу закрыли еще в 1924 году, все дети были обязаны учиться только в турецких школах, где царила палочная дисциплина, и русская речь в стенах школы по любому поводу строго запрещалась. В лето 7442 от сотворения мира (1934), как записал на полях Псалтыри последний выборный атаман некрасовцев Василий Саничев, «казаки сменили Игнатову адежу и стали брить бороды, а женчины аставили адежу». 

Земля и рыба

В давние времена вокруг Старых Казаков на 18 километров простирались земли некрасовцев, закрепленные их предками по уговору с султаном, и в особенности за их участие в Крымской войне. Однако в 1878 году, после того как некрасовцы отказались воевать с Россией, часть земли была у них отобрана в пользу турецких беженцев из Сербии и Болгарии. После Балканской войны 1912 года был произведен еще один отрез, а в 1923 году власти свели пахотный юрт до 8000 дюлюмов, т.е. 800 гектаров на 1016 душ. Уже к 1930 году две трети общинников по разным причинам лишились своих наделов, и главным средством к существованию стал отхожий заработок, в основном – рыболовство. 

Еще с 1912 года некоторые группы некрасовцев начали переселение в Россию. В Кубанской области недалеко от станицы Приморско-Ахтарской им был основан хутор Новонекрасовский, существующий и поныне, а неподалеку обосновались дунаки. В 1926 году была сделана попытка более масштабного исхода из Турции, однако тогда он по разным причинам не состоялся. Последний атаман некрасовцев Василий Порфирьевич Саничев, которому в будущем предстояло вывести свой народ на историческую родину, так рассказал о своей первой встрече с русскими с «большой» земли, бывшими, скорее всего, моряками с какого-то советского парохода: «В 1934 году я со стариками был на рыбалке в Бююк-Чекмедже (залив Мраморного моря близ Истамбула). Там я впервые увидел русских людей, услышал их речь. У меня аж сердце споднялася, разволновалася. Мы долго вели беседу. У нас не было ни одной минуты молчания. Им было интересно все узнать о жизни и причинах нашего появления в Турции. А мне хотелось побольше узнать о русской жизни, любовь к которой не высказать словами и тоску нашу по донской земле не развеять никакими буйными ветрами. Нету таких золотых слов...»

С началом Второй мировой войны турки, будучи невоюющими союзниками фашистской Германии, уже рассматривали некрасовцев как пятую колонну и даже собирались их полностью уничтожить. В то же время замкнутая община достигла такого положения, когда браки внутри нее стали проблематичны, а потом и вовсе невозможны. Возникла угроза кровосмешения, избежать которой можно было, только растворившись в массе турецкого населения. 

Заложники холодной войны

Когда принципиально вопрос с отъездом из Турции был решен, община раскололась. Из Америки прибыли представители Толстовского фонда и повели борьбу за некрасовцев с советским консульством в Стамбуле. Казаки отправили в Россию двух «ходоков» – В. Саничева и С. Шепелеева. Пробыв с месяц на исторической родине, посланцы вернулись в твердой уверенности ехать не в Америку, а «до родного языка». Правда, советская власть испугалась селить некрасовцев на их вожделенном Дону, который даже и в то время считался политически неспокойным. В Ставрополье по берегу реки Кумы тогда зачиналось виноградарство, требовались рабочие руки, а некрасовцы, по их собственному выражению, «работы никогда не боялись». В итоге несколько десятков человек отправились за океан на ферму Толстовского общества, а 999 сели в турецкой столице на советский пароход «Грузия», пересекли Черное море и 26 сентября 1962 года ступили на землю предков. Интересно, что тысячный возвращенец, которого нарекли Семеном, родился уже на пароходе. Некрасовцу Петру Стеклову советский консул в Стамбуле вручил красное знамя, которое и осеняло «народ божий» во время плавания к родному берегу. Таким символическим образом, утратив свое историческое Некрасовское знамя, непримиримые борцы с самодержавием возвращались на родину «без царя», согласно завету Игната. Переселение некрасовцев в Ставрополье стало крупной политической победой СССР. Ход переселения широко освещался в центральной и региональной прессе. Здесь предстояло начать новую жизнь не только тем, кто ее впервые увидел, но и тем, кто ее почти прожил. Не секрет, что немного иной представлялась Россия «без царя» некрасовцам, судя по семейным фотографиям, в 1962 году больше похожим на итальянцев из кинематографа неореализма. Окончивших два и даже три класса турецкой школы пришлось сажать в первый, так как они были совершенно незнакомы с современной русской грамматикой. Более существенные недоразумения начались по более серьезным поводам. Право исповедовать свою веру было одним из условий казаков на возвращение в переговорах с представителями советского консульства в Стамбуле. Именно благодаря вере они сохранили язык, культуру, а значит, и себя. «Кто черное семя сеет, – поясняли некрасовцы, – тот разумеет. Ведь в книгах черным по белому написано. У нас в Турции кто знал только по-турецки, тот грамотным не считался». Стоит ли говорить, что советская сторона не скупилась на обещания, лишь бы казаки не поехали в США. Однако местные власти не спешили выделять средства и место под строительство церквей. Некрасовцы написали письмо на имя Хрущева. До генерального секретаря письмо, конечно, не дошло, но уже через три дня все разрешения были получены, и казаки приступили к возведению храмов: в поселке Новокумском – Успенского, а в Кумской долине – Троицкого, то есть тех самых приходов, которые у них оставались еще в Турции. Еще одно сомнение некрасовцев заключалось в том, как посмотрит на их старообрядство официальная церковь. Однако Патриарх Алексий I удивил всех. Некрасовским священникам он сказал: «Вы ничего не меняйте в своих обрядах. Как молились, так и молитесь». И направил их в центр старообрядчества на Рогожское кладбище в Москве. «Посещая православные храмы на Ставрополье, в Москве, мы чувствовали, что что-то не то, – вспоминал один из них. – Когда же пришли на Рогожское кладбище, почувствовали, что это родное». Турки не разрешили некрасовцам вывезти из Майноса в общей сложности 107 икон древнего письма, 90 старопечатных книг, шесть колоколов, всю церковную утварь, мотивируя это тем, что за давностью лет все эти предметы являются национальным достоянием Турецкого государства. В настоящее время все это содержится в научном отделе при храме Св. (Айя) Софии в Стамбуле. Так что с убранством некрасовских храмов помогали московские старообрядцы. 

Во все годы проживания в СССР, несмотря на атеистическую идеологию государства, некрасовцы обязательно крестили детей, при вступлении в брак венчались. Если кто-нибудь из их детей вступал в брак с представителями окрестного населения, непременным условием со стороны родителей-некрасовцев было требование к жениху или невесте перейти в православие «древнего благочестия». Второе поколение родившихся в России некрасовцев состоит только в смешанных браках. Таких семей сейчас чуть более шестисот. Но ведь это и было главной целью переселенцев – «не потуречиться, не замарать кровь». Во время нашего пребывания в поселке Новокумский мы встречали пехотинцев, артиллеристов, танкистов турецкой армии, а заодно заслуженных деятелей ставропольского виноградарства, отмеченных всеми мыслимыми советскими трудовыми наградами. Многие из них писать и читать умеют только по-турецки, а по-русски говорят с отголосками речи ХVII столетия. И по сей день некрасовские казаки используют в быту турецкие названия овощей и фруктов, предметов домашнего обихода, чисел, месяцев и даже денег. Бывая вдали от дома, например, в здравницах Кавказских Минеральных Вод, многие старики пишут родным на турецком языке, а адреса на конвертах просят написать соседей по палате.

В 1994 году сорок человек некрасовцев отправились на Майнос – повидать родные места. Среди этих людей было немало тех, кто родился и вырос на берегах этого озера. «Сторона ль ты, да вот, моя прежняя сторонушка, / Сторона да ты, вот, все чужа, вот да ты чужая... / Ой, ну и вот занесла меня неволя царская, / Ой занесла меня ды, казака Некрасу, все неволя, / Ой да неволя царская, вот да государская. / Ну, прости, прости ж ты меня, сторонушка, / Ой да прости, прости все, да тихий Дон, / А еще ж меня прости, весь и род-племин». И когда на берегу турецкого Майноса и по-над ставропольской рекой Кумой звучит эта старинная казачья песня, в ней уже больше тоски не по «родной сторонушке», которых, в сущности, две, а просто по истории, так умеющей удивлять. 

Редакция благодарит директора Центра традиционной русской культуры поселка Новокумский Людмилу Васильевну Евдокимову, главу администрации поселка Новокумский Сергея Николаевича Казеке, а также всех некрасовцев, любезно согласившихся поведать нам секреты родной старины. 

В настоящее время некрасовские общины сохраняют исключительно устную традицию церковного пения. Аналогов этому нет ни в одной старообрядческой общине. Никто из прихожан не знает письменной крюковой нотации. Весь годовой репертуар (всех восьми гласов, распевов, стилей) воспроизводится наизусть. В богослужебной практике сохраняется и такое редкое явление, как многогласие, чего также нет ни в одной старообрядческой общине поповского согласия. Кроме того, некрасовцы до сих пор хранят традицию чисто мужского пения. Женщины имеют право подпевать хору, стоя на своем месте в храме. Еще более интересно, что при входе в церковь и те, и другие переобуваются. Женщины входят в храм только через западный вход (противоположный алтарю) и занимают места справа и слева до середины храма. Мужчины входят в северные и южные двери, стоят на клиросах, справа и слева в передней части храма, т.е. впереди женщин.

В Турции казачки переняли манеру повязывать платки на голове бантиком сверху или сбоку («как у коначек»). На наплечных полосках женского балахона – чисто тюркская гамма цветов, символизирующая круговорот жизни на земле: желтый – зерно, синий – вода, красный – солнце, зеленый – нарождающаяся жизнь.