Археографические экспедиции новосибирских, а затем и екатеринбургских ученых сделали доступным для научного анализа массив документов канонического права, созданных в старообрядческих общинах востока России за последние три столетия. Эти вновь выявленные источники являются глубоко традиционными — обычай принятия «соборных постановлений», обязательных для членов одной общины, группы общин, всего конфессионального объединения присущ христианской цивилизации с момента ее возникновения. Он связан с важнейшим принципом соборности церкви, провозглашенным христианским Символом веры. И уральские староверы хорошо понимали и настойчиво подчеркивали эту традиционность, не упуская возможности подкрепить свои соборные постановления отсылкой к сходным, как им представлялось, статьям документов канонического права предшествующих эпох.

В настоящей работе мы будем рассматривать вместе четыре тесно связанных между собой группы источников, границы между которыми не всегда четко различимы: 1) собственно соборные «постановления» и «уложения» (по терминологии источника); 2) рассказы старообрядческих авторов о соборах, иногда с включением подлинного текста соборных постановлений, иногда с его пересказом, но всегда с четким авторским отношением к нему; 3) записи «духовных бесед», на которых обычно обсуждались те же проблемы, что и на соборах, но не принималось формально обязательных решений, хотя иногда давались некоторые рекомендации; 4) соборные постановления, содержащие подчас только перечень епитимий за те или иные прегрешения, приближаются к такому традиционному виду древней покаянной литературы, как епитимейники.

Нами были использованы следующие документы этих групп:

«Соборное уложение предков на Ирюме в деревне Крысановой» от 29.05.1723 г. — Собрание ИИ СО РАН, № 9/71-г, л. 109 — 111 об.; (далее — Ир.).

Рассказ о соборе, состоявшемся в часовне Невьянского («Старого») завода 28.01.1777 г. — Собрание ИИ СО РАН, № 9/73, л. 23 — 32; (далее — Нев.).

Постановление («совет») собора, бывшего в д. Щелконоговой в 1802 или 1804 г. (см. также изложение этих решений в «Родословии» о. Валентина) — Собрание Ур ГУ, № XV.82р/860, л. 45 — 48 и № XI. 8р/690, л. 102; (далее — Щел.).

«Соборное уложение Тюменского собора» от 13.11.1840 г. — Собрание УрГУ, № XV.46р/92, л. 1 — 7 об.; (далее — Тюм.).

«Описание деяний и постановления Екатеринбургскаго собора» от 1–2.05.1884 г. — ТФ ГАТюмО. Собрание рукописных книг, № 253, л. 5 — 24 об.; (далее — Ек. 1884).

«Постановление Екатеринбургскаго собора» от 11.01.1887 г. — Собрание ИИ СО РАН, № 4/85-г, л. 168 — 173 об.; № 10/90-г, л. 145 — 149; (далее — Ек. 1887).

«Постановление собора Рамыльскаго» от 21.01.1890 г. (с включением постановлений Теренкульского собора 1879 г.) — Собрание ИИ СО РАН, № 4/85-г, л. 161 — 167 об.; № 10/90-г, л. 140 — 144 об.; (далее — Рам.).

«Бийское соборное уложение» от 22–25.11.1902 г. с добавлениями Бийского собора 26–27–11.1906 г. — Собрание ИИ СО РАН, № 4/85-г, л. 173 — 184; № 10/90-г, л. 149 об. — 153 об.; (далее — Бий.).

«Чюлымское соборное постановление» от 1–2.02.1909 г. — Собрание ИИ СО РАН, № 4/85-г, л. 185 — 191 об.; № 10/90-г, л. 156 — 160 об.; (далее — Чул.).

«Рассуждение» собравшихся в с. Шатровском 5.01.1910 (1902 ?) г. — Собрание УрГУ, № 82р/860, л. 48 об. — 53 об.; (далее — Шат.).

Суждение о наставнике собравшихся в д. Дружининой 25.02.1913 г. (1905 ?) — Там же, л. 54 — 55; (далее — Друж.).

«Мишкинское соборное постановление» от 14.09.1918 г. — Собрание ИИ СО РАН, № 8/97, л. 1 — 4; (далее — Миш.).

Постановления Больше-Бацалаксюйского собора от 20–22.05.1923 г. — Там же, л. 4 — 7 об.; (далее — Б.-Бац.).

«Бикинское соборное уложение» от 28.12.1826 г. — 2.01.1927 г. — Государственный архив Приморского края, ф. 15808, оп. 1, д. ПУ 7048, т. 1, л. 62 — 64 об.; (далее — Бик.)

«Соборное уложение в населении Романовке…, в Китае» от 23–24.06.1941 г. — Собрание ИИ СО РАН, № 10/90-г, л. 164 об. — 165 об.; (далее — Ром.).

«Соборное уложение в Китае», в пос. Татинцван от 31.03.1953 г. — Там же, л. 162 — 164 об.; (далее — Тат.).

Приангарское соборное уложение в пос. Прилуг от 31.12.1956 г. — Там же, л. 165 об. — 167; (далее — Пр.).

«Епитимии за смешательство» 1969/70 г. — Собрание ИИ СО РАН, № 10/90-г., л. 167 об. — 170; № 9/97-г, л. 5 — 7 об. — пагинация рукописи; (далее — Еп.).

Постановления Минусинского собора от 10.11.1974 г. — Собрание ИИ СО РАН, № 9/97-г, л. 15 об. — 17 об.; (далее — Мин. 1974).

Минусинское соборное уложение от 1.11.1975 г. — Там же, л. 17 об. — 21; (далее — Мин. 1975).

Рассказ А. Г. Мурачева о соборе в Бирикчуле в 1984 г. и о Заболотном соборе 26.12.1989 г. — Там же, л. 21 — 27 об.; (далее — Бир.).

Постановления Заболотного собора («духовного суждения») от 26.12.1989 г. — Там же, л. 28 — 30; (далее — Заб.).

«Уложение пятого Мысковского собора» от 25–26.01.1990 г. — Там же, л. 54а, 54б; (далее — Мыс. 1990).

«Сандакчесское соборное уложение» (с «историческими пояснениями») от 23–24.05.1994 г. — Там же, л. 40 об. — 56 об.; (далее — Сан.).

К сожалению, все это копии, а не подлинные документы, заверенные автографами участников. Иногда эти копии опускают начальные или заключительные формулы; подчас переписчики опасаются называть фамилии. Но и в таком виде документы эти важны для историка.

     Понятно, что практика соборных решений, принимаемых общинами гетерогенного, не имеющего единого центра часовенного согласия, неизбежно значительно отличается от таковой же в больших конфессиях с четкой пирамидальной структурой и властной вертикалью. Но подчеркнем опять, что христиане часовенных общин, признававшие для себя непререкаемым авторитет вселенских и русских (дониконовских) соборов, стремились постановления своих соборов поставить в этот же ряд. Хотя, конечно, во всем староверии реальных возможностей обеспечить обязательность этих постановлений за пределами круга лиц, принимавших их, хватало далеко не всегда. Отсюда и бесконечные «споры и разделения» вокруг таких решений, наполняющие всю историю старообрядчества. Но, с другой стороны, старообрядческие соборные постановления доносят до нас голос низовых общин и их непосредственных руководителей; именно в этом их главное значение как исторического источника.

Верность древней общехристианской и русской традиции почитания соборного мнения Церкви, установленных соборами правил, в рассматриваемых документах часовенных подчеркивается не раз. В весьма популярных в этой среде соборных уложениях начала ХХ века складывается особая торжественная формула в преамбулах документов. В ней, еще до изложения конкретных проблем и решений, обсуждаемых на данном соборе, провозглашается:

«Мы, православно верующие, по примеру предков наших в древнем благочестии и во единомыслии пребываем, и почитаем святую единую соборную и апостольскую церковь, и лобызаем седмь вселенских и 9 поместных соборов, и предание писанное и неписанное святоотеческое приемлем, ничто же смеюще отъяти или приложити» (Бий., Чул., Б.-Бац.; близкие формулы: Миш., Ек.1884 и др.).

В тексте самих статей соборных уложений часовенных, когда в конце каждой статьи приводились ссылки на авторитетные церковные тексты в обоснование принятых решений, упоминания подходящих к случаю постановлений древних соборов шли обычно на первом месте, предваряя указания на все другие тексты Священного предания. При этом назывался либо прямо древний собор и статья его постановления, либо только листы Кормчей или Номоканона, где были помещены эти постановления.

Наряду с древними соборными постановлениями здесь же указывались другие церковно-канонические тексты, творения отцов церкви, литургические книги: назывались Зонара, Иноческий потребник, Матфей Правильник, Никон Черногорец, Часослов, Служебные и Четьи минеи, Ефрем Сирин, Златоуст, Маргарит. Иногда встречались отсылки к Новому завету, преимущественно — с толкованиями Феофилакта Болгарского (на Евангелие), Иоанна Златоуста (на Апостол) и Андрея Кесарийского (на Апокалипсис); из Ветхого завета упоминались книги пророков Даниила и Захарии. Как и повсюду в старообрядчестве, особой авторитетностью пользовались сочинения украинских и белорусских полемистов, собранные в двух книгах, изданных в Москве в 1640-х гг. — в Кирилловой книге и в Книге о вере. Из русских сочинений чаще других привлекали внимание «Вопрошание Кириково» (XII в.) — как источник канонического права -, Стоглав, Соборное уложение 1649 г., а также «Просветитель» Иосифа Волоцкого и слова Максима Грека.

В наборе древних источников соборных постановлений часовенных многое жестко детерминировано как общими литературными вкусами всего старообрядчества, так и определяющими идеологическими концепциями этой среды1 . Преобладание памятников канонического права объясняется самим характером источника и отмеченной выше его тенденцией опереться на авторитет древних соборных постановлений. Огромное влияние эсхатологических настроений и трактовка всевозможных «новин» как несомненного признака приблизившегося вплотную конца света приводили к неизменной популярности пророчеств Даниила, Апокалипсиса и толкований на него Андрея Кесарийского, сочинений украинских и белорусских полемистов. Теория и практика скитского пустынножительства с его тезисом о прокормлении трудами рук своих опиралась на Апостол, творения Иоанна Златоуста, Ефрема Сирина, аввы Дорофея, Иноческий потребник. Полемика с инаковерующими как внутри старообрядчества, так и вне его, отразившаяся во многих соборных постановлениях часовенных, вела к использованию антиеретических сочинений Иосифа Волоцкого, антикатолических слов Максима Грека. Несмотря на то, что соборные постановления часовенных содержали немало норм, направленных на отгораживание от внешнего мира, этот источник в своих аргументирующих частях постепенно начинает упоминать и «внешнюю» литературу — труды митрополита Макария по истории русской церкви, второй том двухтомника Г. В. Есипова «Раскольничьи дела XVIII столетия, извлеченные из дел Преображенского приказа» (СПб, 1863), даже какой-то «Доклад об учащихся всероссийского съезда» (Б.-Бац., ст. 1, 2; Миш., ст.6). Нижнеенисейские постановления в своих эсхатологических построениях о переживаемом времени ссылаются на анализ пропагандистских лозунгов коммунистических средств массовой информации (Еп., Заб., Санд.). Однако можно заметить, что соборные постановления используют внешние источники гораздо реже, чем догматико-полемическая литература часовенных.

Но преобладали во всем этом многообразии источников все же отсылки к постановлениям древних соборов. Не случайно поэтому опора на их авторитет является главным лейтмотивом и вводной, и основной части соборных документов часовенных, а фраза о соборности истинной православной церкви нередко появляется и в заключительной формуле этих документов.

Формуляр соборных постановлений четко делится на упомянутые три части — вводную, основную и заключительную. Изредка в имеющихся в нашем распоряжении текстах отсутствует либо вводная (Ром.), либо заключительная (Пр.) часть, но это лишь следствие неполноты копий.

Во вводной части называется место и время созыва собора и с разной степенью подробности очерчивается круг его участников. В основной части постатейно излагаются решения, принятые участниками собора. Заключительная часть содержит закрепительные формулы, подтверждающие обязательность соборных постановлений и подписи участников собора. Важная особенность сельских соборов: иногда тем, кто в будущем не согласится с принятыми решениями, предлагается соборно же доказать свою правоту доводами от Священного писания и предания, а до этих пор постановление обязательно для всех.

О том, как собирались соборы, мы можем узнать из вводной части соборных постановлений и еще подробнее — из рассказов о соборах (Нев., Ек. 1884, Санд.). А из одного частного письма, ставшего, однако, документом общественного звучания, мы узнаем, что о начавшейся подготовке к созыву важного Невьянского собора, назначенному сначала на 1775 г., но состоявшемуся 28.01.1777 г., один из виднейших деятелей старообрядчества М. И. Галанин сообщал своему другу С. И. Тюменскому еще 2.10.1774 г.2 . Из документов Тюменского собора 13.11.1840 г. и нижнеенисейских соборов (Бир., Заб.,Санд.), как и некоторых других, видно, что организаторы собора обычно заранее определяли, какие общины приглашать, а какие — нет. В рассказе об Екатеринбургском соборе (Ек. 1884) упоминается, что на него не были приглашены представители большой нижнетагильской общины, но в преамбуле постановлений этого собора при перечислении участвовавших в нем общин нижнетагильское общество часовенных упомянуто под № 16.

Соборные документы обычно в первых же своих строках обрисовывают круг лиц, присутствовавших на соборе. Буквально следовать древнерусским и византийским образцам здесь можно было лишь в небольшой части. Если на древних соборах заседало прежде всего черное духовенство высших рангов третьего (епископского) чина, руководители монашеских общин и некоторые представители белого духовенства, то у часовенных епископата не было вообще, а белое духовенство было очень немногочисленно и со второй половины XVIII в. сколько-нибудь значительным авторитетом не пользовалось. А монашество постепенно перестало соответствовать строгим православным правилам пострижения; недаром знающие это обстоятельство часовенные предпочитали в XIX — XX вв. называть своих монахов не иноками, но черноризцами, чернецами, отцами. Из устных разъяснений нам известно, что эти термины употреблялись «по уподоблению», не в полном каноническом смысле. Но именно руководители и обитатели старообрядческих скитов были главными фигурами на соборах часовенных, об их присутствии соборные документы сообщают особо, прежде всех других участников. Характерно, что священники не упоминаются в начальных формулах документов даже тех соборов, где они, по-видимому, присутствовали (Ир., Нев.).

Бывало, что авторитетные скитские старцы практически руководили собором, ставя на обсуждение те или иные вопросы, направляя дискуссию и предлагая свои формулы решения. Так, один из наиболее представительных соборов часовенных, Невьянский, был 28.01.1777 г. созван главой самого значительного скита о. Максимом, который четко руководил полемикой. Он давал слово своим оппонентам, но при этом умело направлял обсуждение в более мирное русло. Признав справедливость некоторых из выдвинутых этими оппонентами аргументов, он высказался против крайних точек зрения, ведущих к расколу, и сумел привести собор к компромиссной позиции. Интересно, что могущественный руководитель завода приказчик Ф. И. Махотин подчеркнуто подчинялся на соборе знаменитому пустыннику.

Иначе развертывались события на Екатеринбургском соборе 01.05.1884 г. На нем присутствовал о. Нифонт — руководитель того скита, который в XVIII в. возглавлялся о. Максимом. Но, несмотря на большой авторитет о. Нифонта в крестьянских и скитских общинах, не он был на соборе ведущим персонажем. Собор созывался видными заводскими старообрядцами из мирян, промышленниками и купцами; его должен был возглавить попечитель двух городских часовен И. С. Тарасов, но по болезни он передал свои полномочия по открытию и ведению собора своему зятю А. М. Соколову. И хотя, соблюдая почтительный этикет, председательствующий, открывая заседание, предварительно испросил благословение у о. Нифонта, в дальнейшем собор мало считался с его мнением. По одному из главных пунктов, несмотря на развернутые возражения о. Нифонта, было под давлением «богатых капиталистов» решено предпринять новую попытку поисков «истинного священства». Так история российского старообрядчества пополнилась эпопеей путешествия уральцев в поисках древнеправославного священства через Средиземное море и Суэцкий канал в Индонезию и на Дальний Восток. А российская мемуаристика обогатилась ярким рассказом об этом событии одного из участников, Г. Т. Хохлова, изданным при содействии В. Г. Короленко3 .

Итак, рядом со скитожителями во главе соборов часовенных появляется все более влиятельная группа формальных и неформальных руководителей старообрядческих мирских общин. Уже давно уральские исследователи В. И. Байдин и А. Т. Шашков обратили внимание, что в этой группе существует заметный раскол и внутренняя борьба: представители заводских, городских общин тяготеют к более умеренной позиции, отстаивая старую беглопоповскую практику, а крестьянские руководители настроены более радикально и инициируют переход к фактической беспоповщине. Среди пустынножителей были сторонники как обоих этих точек зрения, так и компромисса между ними. Отметим вместе с тем, что в конце XIX — XX вв. эти прежние позиции изрядно перемешались, новые времена диктовали иные разделения.

Заводские и сельские общины на соборах обычно бывали представлены своими руководителями — наставниками, уставщиками. Но зачастую далеко не ими одними. В способах перечисления представителей общин, принимающих участие в соборных заседаниях, наблюдается изрядное разнообразие. Прежде всего, во вводной, либо в заключительной частях документа могут перечисляться наиболее авторитетные лица, заседавшие на соборе. В наиболее полном варианте после имени, отчества и фамилии указывается, наставником (настоятелем) какой общины этот человек является. Например: «Полит Коркин, южаковский настоятель( младший)…, Иосиф Бахтеев, южаковский настоятель (старший)» (Бий., закл.).

В других случаях перечисляются лишь имена, без указания на наставничество и без географических привязок (Мин. 1975). Замечено, что в таких списках сначала обычно приводятся имена наставников общин, а затем прочих общинников. Нередко бывает, что соборный документ перечисляет лишь названия общин, не называя конкретных лиц (Ек. 1884; Ек. 1887)4 . Но в таких случаях в первых же строках документа обычно указывается, что участвовавшие в соборе общины представлены как наставниками, так и прочими старообрядцами.

Весьма интересна преамбула к Тюменскому соборному уложению 13.11.1840 г. В первой же ее строке имеется обобщенная характеристика участников заседания: «Собрашася о Христе духовная братия, держащия древлеправославное исповедание християнския веры». Затем особо подчеркивается, что этот собор (законодательно закрепивший отказ от священников) заседал «вне присудствия иереев». Далее указывались поименно, с обозначением их общин, трое наиболее авторитетных лиц, избранных руководить собором. И, наконец, перечислялись общины, представленные на соборе своими не названными по имени «доверенными».

Этот последний термин, встречающийся и в некоторых других документах (Ек. 1884), особенно примечателен. Доверенные лица избирались общинами либо назначались наставниками для участия в соборе. Последнее делалось в случае, если сам наставник не мог по болезни или какой-то другой причине представлять общину; если же территориальная группа верующих вообще почему-то не имела тогда наставника, доверенное для участия в соборе лицо избиралось членами такой группы. Среди причин такой ситуации мог быть и начавшийся раскол общины из-за столь частых догматических и обрядовых споров. Наконец, доверенное лицо могло быть избрано по доброй договоренности представлять сразу несколько общин, имеющих своих наставников. Напомним, что и сами наставники обычно избирались членами общины, а не назначались, хотя, конечно, слово знаменитых деятелей старообрядчества, монахов и мирян, имело при этом немалый вес. Все это позволяет историку увидеть, как традиционные земские, мирские принципы продолжают действовать в конфессиональных общинах.

Согласие часовенных, как уже упоминалось, не было централизованной организацией, не имело единой властной вертикали. Но Тюменское соборное уложение 13.11.1840 г. дает историку материал об одной из попыток (не первой и не последней) хоть частичного создания такой вертикали. Собор постановил «считать Леонтия Михеича [Галанина.- Н.П.] старейшим наставником, и должны ему подчиняться настоятели Тюменского округа» (далее весьма широко обозначалась территория подведомственных ему общин нескольких зауральских уездов). При этом собор ссылался на благословение давно умершего «старейшаго игумена нашего — Мирона Ивановича» Галанина (Тюм., ст.4) , одного из наиболее авторитетных деятелей и идеологов согласия (1726 — 1806 гг.). Таким образом, собор 1840 г. избрал мирянина — не священника и не монаха — главой представленных на соборе многочисленных общин, подчинив ему наставников 20 сельских территорий и 4 городов, перечисленных в соответствии с традиционной топонимикой и разделением территории на уезды и сельские (мирские) общины. Соборное постановление именует Леонтия Михеича Галанина не только «старейшим наставником», но и «отцом духовным».

Напомним, что на противоположном конце эволюции часовенных от беглопоповщины к фактической беспоповщине, на Ирюмском соборе 1723 г. всеми его участниками было «дано благословение старейшинствовать на Ирюме» лицу, рукоположенному в «никонианской» церкви во священники, о. Симеону Ключареву.

В преамбуле постановлений Екатеринбургского собора 1884 г. среди его участников упомянуты сначала поименно двое черноризцев, а затем (без имен) «представители християнских обществ» девятнадцати перечисленных городов, заводов и уездов. В той же части документа Екатеринбургского собора 1887 г. говорится об участии в нем «наставников и доверенных от обществ», а затем, после формулы: «Города Екатеринбурга от обоих храмов наставники, и служители, и многия из прихожан» следует перечень 32 заводов и сельских волостей. По именам указаны (в середине этого списка) лишь трое черноризцев.

В дальнейшем во вступительных частях соборных документов варьировались формулы: «собравшиися древлеправославныя християнския наставники и доверенныя от разных местностей» (Рам.), «наставники и другия духовныя лицы из разных селений, деревень и заимок» (Бий.), «черноризцы, и наставники, и другия духовныя лицы из разных заимок» (Чул.), «духовные отцы из разных деревень» (Миш.), «черноризцы, и наставники, и другия духовныя лица из разных заимок» (Бик.), «настоятели… [перечисленно поименно 7 человек, Н.П.] и прочая братия изо всех поселков» (Кит.), «християне старообрядческаго часовеннаго согласия, наставники и простыя с разных мест, в количестве 24 человека, в том числе 6 настоятелей» (Мин. 1974; сходно — Шат.). В преамбуле уложения Мысковского собора (25–26.01.1990 г.), дошедшего до нас в плохой копии и занимавшегося преимущественно частными случаями браков, указано, что в нем участвовали «отцы духовные и настоятели, уставщики и доверенные ревнители от городов, сел и деревень», около 60 человек (Мыс.1990, л.54а). В преамбуле Сандакчесского соборного уложения 1994 г. после общей формулы «християне старообрядцы часовеннаго согласия», «жители многих деревень и заимок» перечислены эти деревни и заимки по рекам севера Красноярского края, а по имени назван лишь один черноризец Виталий.

При всем этом обилии формулировок они хорошо иллюстрируют наличие среди подчас весьма многочисленных участников соборных заседаний нескольких групп наиболее важных лиц. Пустынножители по-прежнему пользуются немалым авторитетом, но они уже не являются главными устроителями соборов. Эта роль переходит к влиятельным наставникам общин. На Урале это прежде всего общины Екатеринбурга (Шарташа) и заводов, с ними соперничают известные со средины XVIII в. сельские общины Ирюма. В Сибири ведущая роль скитского центра о.о. Саввы, Симеона, Антония по преамбулам имеющихся в нашем распоряжении соборных документов прослеживается довольно слабо. В условиях глубоко подпольного таежного существования скита иначе и быть не могло, но материалы следствия, предпринятого Красноярским Управлением МГБ после разгрома этого скита в 1951 г., показывают, что пустынножители имели прочные связи с мирской крестьянской округой часовенных и сохранили влияние на нее. В послесталинские времена отмечается участие черноризцев скита в некоторых соборах этих мест или ссылка на их авторитетное мнение в дискуссиях на заседаниях. Но главные устроители этих соборов и здесь уже миряне, наставники. Мало того, на Бирикчульском соборе 1984 г. мирские устроители собора, возражая против ранее высказанных требований о.Антония строго следить за несмешением в еде и молитве с государственными служащими («кадровыми»), имели даже смелость заявить: «Пустынножителям не должно вмешиваться в мирскую жизнь» (Бир., л.23). Но на гораздо более представительном Сандакчесском соборе 1994 г. этот же отказ от позиции покойных о.Антония и о.Симеона аргументировался уже совершенно иначе, изменением характера государственной власти после крушения богоборческого коммунистического режима. При этом соборное уложение подчеркнуто демонстрировало почтительное уважение к пустынникам (Санд., ст. 1. 2).

Наставники, как это неоднократно подчеркивается в соборных документах, избираются своими общинами и не имеют права брать какую-либо плату за требоисправление. В Минусинском соборном уложении 1975 г., изобилующем постановлениями в связи с разными местными случаями в трудные советские времена, особо оговорено, что «наставник не может поставить вместо себя наставника по наследству». Образцом для этого решения здесь указано правило 23 Антиохийского собора, состоявшегося в 341 г. и имевшего в виду священников, рукополагаемых епископами.

В поздних соборных постановлениях перестают упоминаться доверенные от общин. Коллективизация разрушила старые земские порядки русской деревни, а жесточайшие репрессии советской власти по отношению к верующим не способствовали сохранению демократической процедуры выбора конфессиональной общиной своих представителей на собор. Однако память об этих порядках была жива в старообрядческой среде несмотря на все преследования. Своеобразным доказательством «от противного» здесь служат подробные комментарии «О соборах», принадлежащие перу талантливого старообрядческого писателя наших дней А. Г. Мурачева5. Речь в них идет о нескольких сибирских соборах 1956–1994 гг. И автор неоднократно сетует на то, что с конца 1970-х гг. в соборах подчас участвуют не доверенные общины, а люди, которые «для братства отвратительны, о братстве не попечительны, от общаго братства стараются отпасть»6.

Рассказ об Екатеринбургском соборе 1884 г. содержит очень интересный эпизод, свидетельствующий о том, что община, выбирая своих доверенных лиц для участия в соборе, могла в каких-то вопросах ограничивать их полномочия ролью наблюдателей. Когда на этом соборе обсуждалась наиболее острая тогда проблема поисков «истинного священства», то в ответ на предложение подписать документ («заголовок»), инициирующий выборы общинами будущих путешественников для этих поисков, житель Ялуторовского уезда Моклоков отказался сделать это. Он так мотивировал свой отказ: «Мы посланы только посмотреть на ваши действия и узнать сущность и винословие ваших намерений»7.

Термин «духовные лица», употребляемый в нескольких соборных документах, обозначает, конечно же, не священников или дьяконов. Можно предположить, что его значение постепенно расширялось. В узком смысле это те «старцы» (не обязательно черноризцы), которые принимали исповедь. Но позднее термин этот, по-видимому, стал в соборных документах применяться в более широком смысле, включая уставщиков и вообще лиц, компетентных в духовной, святоотеческой литературе, сложных канонических проблемах.

Кроме черноризцев, наставников и «духовных лиц» на заседаниях соборов подчас присутствовали многие простые старообрядцы-часовенные, интересующиеся их работой. По общему числу присутствовавших соборы бывали очень различными. По свидетельству документов и известного исторического сочинения «Родословия» о.Валентина (1879 г.) на Екатеринбургском соборе 30.04.1818 г. было 1370 представителей от 150 тысяч беглопоповцев, решавших вопрос о возможных путях легализации согласия8. На Невьянском соборе 28.01.1777 г. присутствовало 50 человек иноков и до 500 жителей заводов и зауральских слобод. А на Минусинском соборе было в 1974 г. только 24 человека, там же на соборе 1.11.1975 г. присутствовал лишь 31 человек; все они указаны поименно. Под Соборным уложением в поселке Татинцван (Китай) 31.03.1953 г. поставили свои подписи 8 настоятелей и 7 человек «прочей братии», все миряне.