При изучении читательского репертуара старообрядцев в поле зрения исследователей, как правило, оказываются тексты эсхатологического характера, так как они всегда занимали здесь особое место. Известно, что старообрядческие книжники постоянно переписывали, и в своих собственных литературных трудах цитировали святоотеческие слова и поучения, в которых трактовалась излюбленная и ключевая в мировоззренческой системе старообрядцев тема — тема Страшного Суда.

Это подтверждает и анализ собрания рукописей Института истории СО РАН, на основе материалов которого подготовлена эта статья1. Большой популярностью, как показывает анализ рукописей собрания, пользовались эсхатологические сочинения Ефрема Сирина, Ипполита, папы Римского, и такие полемические сборники как “Кириллова книга”, “Книга о вере” и другие подобные памятники, выписками из которых пестрят многие старообрядческие сборники. Большой интерес проявляли старообрядцы и к назидательному, душеполезному чтению, к которому относились учительные слова отцов церкви и патериковые легенды, жития византийских и русских святых, в том числе мучеников за старую веру. Этот репертуар всегда был в поле зрения исследователей в первую очередь потому, что изучение места и роли эсхатологических сочинений в формировании идеологии и общественного сознания их читателей дает возможность непосредственно наблюдать процесс этого формирования и его особенности.

Представляется однако, что заслуживает внимания исследователей и другая грань читательского интереса старообрядцев - интерес к сочинениям натурфилософской и естественнонаучной тематики. Речь идет о памятниках древнерусской письменности, содержащих естественнонаучные сведения: о создании мира, человеке, животных, растениях, природных явлениях и т.д. То есть тех памятниках, которые издавна вызывали интерес у читателей и являлись для них источниками знаний, формируя представления о мироздании.

В древнерусской литературе, средневековой по своему типу, как известно, не было разделения на художественную и научную, и сочинения подобного рода соединяли в себе как признаки повествовательных жанров, так и элементы естественнонаучного характера. Такие сочинения принято относить к так называемым естественнонаучным жанрам. Следует, однако, помнить, что отнесение памятников этого круга к естественнонаучным сочинениям имеет условный характер, так как эта их сторона (наличие естественнонаучной проблематики) не является определяющей, ибо она лишь составляющая часть христианского вероучения в его полноте. Она представляет ту часть знаний человека о мироздании, которые могут быть получены в процессе богопознания, то есть познания Творца путем познания сотворенного им мира во всех его проявлениях. Характеризуя этот принцип познания присутствия в мире Бога, Г.В.Флоровский заметил: “Катафотическое богословие, как учение о Божественном промысле, есть с тем вместе и космология”2. Наиболее полное выражение этот принцип познания мира путем познания Бога, как Творца и Промыслителя, нашел в таком жанре, как шестоднев, в котором авторы, на основе комментария библейских глав о миротворении, стремились представить образ мира во всей его полноте и многообразии проявлений, используя форму занимательного повествования.

Помимо шестодневов, как известно, в корпусе традиционной книжности были и другие памятники, содержавшие естественнонаучные сведения. Некоторые из них присутствуют в коллекции рукописей Института истории как в виде полностью переписанных списков, так и в извлечениях в составе различных сборников.

К этим памятникам относятся такие известные в древнерусской письменности сочинения, как “Христианская топография” Козьмы Индикоплова (32/70, нач.XIX в.), “Диоптра” (7/90, 1820 г.), “Луцидариус” (1/70, л. 3–137, кон. XVII в.; 27/72, 1773 г.; 6/94, втор. пол. XVIII в.), “Беседа трех святителей” (51/70, л. 15–22, нач. XIX в.; 22/73, сер. XVIII в.; 14/83, л. 7–12 об., кон. XIX — нач. XX в.; 17/83, л. 4–14, кон. XIX в.; 3/96, л. 5–13 об., посл. треть XVIII в.). Здесь также встречаются и отдельные статьи “естественнонаучного” характера в виде вопросо-ответов, типа “Что есть человек?”, выписки из лечебников и др.

Среди традиционных памятников натурфилософского содержания, имеющихся в коллекции, которые привлекают книжников-старообрядцев, можно выделить “Слово о рассечении человеческого естества, како сечется в различные вещи”3. Сочинение, по мнению исследователей, относится к оригинальным памятникам древнерусской письменности и пользовалось популярностью, судя по тому, что довольно часто встречается в рукописях разного времени. Н.Н.Дурново относил его появление к концу XVII в. и высказывал мысль о том, что оно было написано в среде раскольников4.

Созданное на основе памятников традиционной письменности (например, “Лествицы” Иоанна Синайского) и текстов Священного Писания с использованием христианской символики в изображении человека и окружающего его мира, средневековых философско-этических представлений о человеке и его назначении, сочинение привлекало читателей, по-видимому, своей занимательностью и определенным остроумием, давая разносторонние оценки человека в сопоставлении его с самыми разными явлениями природы, представителями животного мира и даже веществами неживой природы (например, различными металлами: золотом, серебром, медью, железом).

Кроме того, читателя привлекало, вероятно и то, что автор “Слова о рассечении человеческого естества” использовал такие издавна знакомые ему и популярные в древнерусской книжности памятники, как “Физиолог”, азбуковники, “Толковую Палею”, в доступной форме излагавшие и основы христианского вероучения, и некоторые знания натурфилософского характера. В “Слове о рассечении человеческого естества” влияние этих текстов угадывается, например, в уподоблении человека некоторым животным и птицам.

А интерес к сочинению старообрядческих книжников связан был, очевидно, с тем, что здесь наряду с традиционными мотивами общехристианской этики звучали темы, близкие сердцу ревнителей древнего благочестия. К таковым здесь, например, относятся: приверженность истинной вере, осуждение еретиков и злых учителей. Они в памятнике по традиции, идущей от Иоанна Златоуста, сравниваются с волками, которые “поедают души христианския”, за что всячески осуждаются. Отступники же от истинной веры, по мнению автора “Слова о рассечении...”, похожи в своем поведении на мышь, которая “угрызает от Божественнаго Писания словеса”.

Здесь также звучит актуальная в миропредставлении старообрядцев тема “пестротного учения”, “пестротного жития”, то есть греховного, еретического восприятия вероучения. Эта тема нашла выражение в сравнении человека, отпавшего от истинной веры, с пестрой рысью: “Рысь убо пестра, и своею пестротою прообразует пестротное житие и учение, сицевый нрав земных человек приличен еретиком есть и злым учителем”. Подобное сравнение давало повод поразмышлять о “пестрой антихристовой прелести”. Такую “пестроту”, как известно, обличали в своих сочинениях и первые расколоучители протопоп Аввакум и дьякон Федор Иванов. Она не утратила своего значения и для современного читателя-старообрядца, сохранившего рукопись в своей библиотеке.

Из других сочинений этого ряда особо следует выделить великолепно сохранившийся список известного в древнерусской литературе с XIV века памятника — “Диоптры” Филиппа Монотропа (Пустынника) (7/90), переписанный аккуратным почерком неизвестным книжником в 1820 г. в городе Калуге. Список датирован самим переписчиком рукописи. Как свидетельствуют последовательно сделанные им записи на полях книги, он начал свой труд в ноябре 1819 г. и завершил его лишь через несколько месяцев, уже в марте следующего года.

Как известно, этот переводной памятник пользовался на Руси большой популярностью, его исследователь Г.М.Прохоров выявил большое количество списков, часть из которых относилась и к XIX в.5 Однако, описанная нами рукопись пользовалась популярностью не только у читателей XIX в., но и на протяжении следующего века, вплоть до настоящего времени, ибо в среде сибирских старообрядческих книжников, куда она попала неведомыми для нас путями, она была бережно сохранена, перечитывалась с большим интересом и вниманием. Для ее бывшего владельца, который и сам является писателем и толкователем Св. Писания, очевидно, понятны и близки натурфилософские и нравственные идеи, изложенные в “Диоптре” писателем XI века в диалоге Души и Плоти. Думается, они занимают в системе его мировоззрения почти такое же место, как и в представлениях средневекового человека. С этой точки зрения можно говорить о том, что это мировоззрение не претерпело в основе своей сколько-нибудь существенных изменений, оно лишь адаптировалось к современным условиям.

Следует упомянуть также рукопись начала XIX в., полученную от староверов страннического согласия, содержащую выписки из той же “Диоптры” (7/89, л. 168–170 об.). Выписки сделаны из слова пятого этого памятника и касаются рассуждений Души и Плоти о свойствах (врожденных и приобретаемых: “по естеству” и по “самовластию”) человеческих характеров, человеческих страстях и причинах, их вызывающих. Как видим, составитель этого старообрядческого сборника также проявляет интерес к антропологическим знаниям в их христианско-этическом преломлении, где человек предстает как “микрокосм” и совокупность “видимого” и “невидимого” (телесного и духовного).

Наряду с переписыванием традиционных сочинений древнерусской письменной культуры старообрядческие книжники создают и свои собственные трактаты, в которых пытаются обсуждать вопросы мироустройства, истолковывая в эсхатологическом плане как современную историю, так и все явления природы. Таковы, например, трактаты о. Симеона (в миру — Сафона Яковлевича Лаптева) “Познание от твари творца и управителя вселенныя” (2/94-г, л. 90 об.–100), и его духовного сына и последователя А.Герасимова “О конце света” (1/94-г), введенные в научный оборот Н.Д.Зольниковой6.

Эти сочинения направлены против современной богоборческой науки, которая, по мнению их авторов, находясь на службе у антихриста, ведет человечество к гибели, губит окружающую природу. Одно из сочинений А.Герасимова так и озаглавлено: “Наука и техника — природе убийца”. О том, что подобное негативное отношение к светской науке со стороны старообрядцев существовало и ранее, свидетельствует помещенное в одном из сборников, вышедших из скриптория зауральских старообрядцев поморского согласия в конце XIX в., — полемическое сочинение “Анти-Митчелл” (13/74, л. 295 об.–300). В этом трактате сибирский книжник разоблачает с точки зрения христианской концепции мироустройства научные построения зарубежного ученого астронома7.

Как свидетельствует рукописный материал коллекции, особый интерес старообрядцы проявляют к сведениям о разного рода стихийных бедствиях, природных катаклизмах: землетрясениях, извержениях вулканов, которые они рассматривают как проявления гнева Божия, предупреждения и знамения приближающегося Страшного Суда. Подобные феномены природы в данном случае представляют интерес не сами по себе, но именно как эсхатологические знаки, имеющие провиденциальный смысл и дающие возможность увидеть ясные указания приближения конца света и осознать их глубинный христианско-нравственный аспект. Как яркое отражение эсхатологических настроений, напряженного ожидания этого конца можно рассматривать подобное стремление сосредоточить внимание на событиях катастрофического характера.

Так, составитель одного из сборников привлекает подборку выписок о извержениях Везувия и знамениях “подземного огня” из “Деяний церковных и гражданских” Цезаря Барония и книги “Всемирный путешествователь”. Подборка озаглавлена им “О извержении огнедышущих гор” (2/74-г, л. 85–90.). После первой выписки о извержении в 79 г. Везувия следует замечание, касающееся истолкования эсхатологического значения этого события для судеб людей: “Церковный историк Бароний, упоминая о сем извержении... заметил — сицевым чудом от тоя горы (Везувии), яже имать окно геенское, возвещаше Господь Бог, какова есть геенна и каков огнь в ней, который жжет, а не сожегает. Горы, всегда горящия (сиречь Везувий в Кампании и Етна в Сицилии и инде), никогда не сгарают. Тако и телеса осужденных горети будут, а никогда же сгорят и не погибнут огнем...” (л. 85–85 об.). После ряда выписок из разных источников о последующих вулканических извержениях и ссылок на мнения священномучеников Патрикия и Пиония (в данном случае автор привлекает Четьи-Минеи) о свойствах “подземного огня”, согревающего надземные воды и в то же время “на грешники уготованнаго”, составитель сборника обращает внимание на учащение этих событий по ходу времени.

На основе этого наблюдения у писателя возникает вопрос: “Столь значительно усиливающияся опустошительныя огнеизвержения не предвещают ли приближение всегубительнаго дня, огнем открывающагося?..” (л. 87). А далее следует уверенный вывод: “Огнедыщущия горы... являют знамение гнева Божия и мщения Его врагам... Удесятирившееся в последнее время учащение подгорных огнеизвержений предвещают приближение прореченнаго дня неисцельныя ярости и гнева Божия, огнем открывающагося” (л. 89).

Вслед за этим текстом уже другим почерком сделана газетная выписка о необычном природной явлении — северном сиянии, случившемся в Вологодской губернии, о котором сообщали “Русские ведомости” за 28 января 1867 г. Тематически она продолжает подобранный составителем сборника из разных источников ряд сведений о грозных предзнаменованиях приближения Страшного Суда.

Другой книжник обращается к сведениям о моровом поветрии в Египте и Африке, которые он находит также в “Деяниях церковных и гражданских” Барония (13/74, л. 238). Третий привлекает сведения о знаменитом Тунгусском метеорите из томской газеты “Красное знамя” за 1929 год, № 3, помещая их в контекст выписок эсхатологического характера о антихристе и последних временах (13/68, л. 78–80), что дает ему возможность истолкования этой космической катастрофы все в том же эсхатологическом ключе. Подобное восприятие данного текста должно было появиться и у читателей сборника, ибо такую задачу и ставил перед собой его составитель.

Следует отметить, что круг чтения старообрядцев включает также и традиционные памятники письменности, отражающие проблемы медицинского характера. Так, например, составителя одного из тюменских сборников заинтересовал “Домашний лечебник” князя Парфения и он сделал из него обширные выписки (13/74, л.501об.–511об.). Его привлекло, очевидно, то, что автор Лечебника удачно соединил в нем как традиционный опыт народного врачевания, так и некоторые достижения современной ему медицинской науки. Кроме того, здесь часты ссылки на мнения ученых древности: Гиппократа, Галена, Аристотеля и др. Автор “Домашнего лечебника” рекомендует употреблять для лечения традиционные средства народной фитотерапии: шалфей, мелиссу, липовый цвет и др. Эти средства могут быть использованы вместо дорогого привозного чая, употребление которого автор “Домашнего Лечебника” находит вредным для человеческого организма. Делая выписки о губительных для человека свойствах табака, составитель сборника как бы “научно” подкрепляет взгляды старообрядцев на табак, как на дьявольское зелье. Голод и пост, о пользе которого говорится в “Лечебнике” со ссылкой на мнение и личный опыт медиков древности, способствует не только духовному совершенству человека, но и полезен для его физического здоровья. Составителя сборника привлекли также сведения об особенностях отношения к этим проблемам и традициях, с ними связанных, у разных народов (персов, египтян, ассирийцев, китайцев и др.), о проявлениях этих традиций в разных вероисповеданиях. Самоограничение “в одеянии и вкусных яствах” и воздержанность “от всякой роскоши” — вот те принципы, которые лежат в основе рекомендаций “Домашнего Лечебника”, и которые, очевидно, разделяет составитель сборника.

Кроме текстов, содержавшихся в традиционных письменных памятниках медицинского характера, в обиходе старообрядцев, очевидно, нередки были и тексты, относящиеся к разряду магических, к которым прибегали в случае нужды. Таковы, например, заговоры от болезней (6/77, 7/77 — фрагмент без конца, оба списка относятся к XX в.), в которых причудливым образом соединены воззрения христианского вероучения и традиционных народных верований.

Позволенный объем статьи заставляет на этом ограничить наш обзор фонда рукописей в плане заявленной темы. Подводя итог, можно сказать, что анализ, даже такого небольшого собрания рукописей, каким является коллекция Института истории, показывает, что круг чтения сибирских старообрядцев включал многие памятники естественнонаучного содержания, которые издавна были известны в древнерусской письменности. Они пользовались большой популярностью у читателей вплоть до того времени, когда на смену средневековой литературе пришла литература Нового времени, вытеснив старую жанровую систему. В среде же старообрядцев весь этот репертуар чтения до сих пор сохраняет свою актуальность и значимость. Здесь не только бережно сохраняются и переписываются памятники традиционной книжности, в том числе и сочинения естественнонаучного содержания, но и создаются новые с использованием ее законов и средств выражения. Связь с традициями заключается однако не только в использовании традиционных образов, книжных сюжетов, авторитетных текстов, особой их стилистики, но и в глубоком осмыслении и сохранении самих основ древнерусской культуры, которая продолжала и продолжает свое существование (и сосуществование с современной культурой, в определенной степени эволюционируя под ее влиянием), наиболее адекватно отражая духовную жизнь ее носителей — старообрядцев. Продолжают свою рукописную традицию и сочинения, включающие сведения естественнонаучного характера, которые до сих пор читаемы и сохраняемы старообрядцами.

 Статья подготовлена на материалах коллекции рукописей Института истории СО РАН при финансовой поддержке РГНФ (проект № 96–01–00295).

1 Описание рукописей, помеченных в шифре 1969–1985 гг. (годы их приобретения), см.: Панич Т.В., Титова Л.В. Описание собрания рукописей ИИФиФ СО АН СССР. — Новосибирск, 1991. См. также: Беляева О.К., Панич Т.В., Титова Л.В. Описание тюменских старообрядческих сборников из рукописных собраний ИИФиФ СО АН СССР и УрГУ // Источники по истории общественной мысли и культуры эпохи позднего феодализма. — Новосибирск, 1988. — С. 156–268.

2 Флоровский Г.В. Восточные отцы V–VIII веков. — М., 1992. — С. 110.

3 Памятник представлен в коллекции списком второй половины XVIII в. (40/70, л. 112–122) и списком (отрывок) XIX в. (23/75, л. 1–3). Археографическое описание этих рукописей см.: Панич Т.В., Титова Л.В. Описание рукописей... — С. 77–81, 147–148. См. также 8/94-г, л.93–114 (копия рукописи XVIII в. из библиотеки старообрядцев часовенного согласия).

4 См.: Археологические известия и заметки, издаваемые Московским археологическим обществом. — 1899. — № 11–12. — С. 385; Дурново Н.Н. К истории сказаний о животных в старинной русской литературе // Тр. Славянской архивной комиссии. — М., 1901. — Т. 3. См. также: Лихачева О.П. Некоторые замечания об образах животных в древнерусской литературе // Культурное наследие Древней Руси. — М., 1976. — С. 99–105.

5 См.: Прохоров Г.М. Памятники переводной и русской литературы XIV–XV веков. — Л., 1987.

6 Анализ и публикацию этих сочинений см.: Зольникова Н.Д. Сибирские писатели-староверы XX века // Проза Сибири. — Новосибирск, 1996. — № 1. — С. 269–286.

7 Анализу этого сочинения посвящена работа А.Г. Мосина. См.: Мосин А.Г. “Анти-Митчелл” — памятник полемической мысли крестьян Зауралья конца XIX в. // Традиционная духовная и материальная культура русских старообрядческих поселений в странах Европы, Азии и Америки. — Новосибирск, 1992. — С. 300–306.

Опубликовано на сайте «Всероссийская виртуальная энциклопедия»