Первые защитники старой веры провозгласили идею положительного отношения ко всем печатным книгам, изданным до восшествия на патриар­ший престол Никона1. Мысль о том, что эти книги следует считать «истин­ными», станет ведущей при формировании системы авторитетов старооб­рядцев2. Важное место в ней заняла «Книга о вере», изданная в Москве в 1648 г.3 Старообрядцы активно использовали ее при изложении эсхатологи­ческого учения, аргументируя свою точку зрения по поводу якобы уже состоявшегося воцарения самого «последнего» антихриста. Особым внимани­ем староверов пользовалось предсказание о 1666 г., сформулированное в 30-й главе «Книги о вере», которое служило им аргументом в пользу утвер­ждения о наступлении именно с этого года «последних времен».

Защитники старого обряда апеллировали к тексту, одобренному и из­данному русской православной церковью, что создавало определенные трудности для оппонентов — представителей официальной церкви. Осозна­вая сложность своего положения, русские иерархи уже в первой четверти XVIII в. попытались ослабить позиции староверов, высказав сомнение отно­сительно соответствия содержания изданного текста православному вероучению. Особенно отчетливо эта тенденция проявилась в вопросах, пред­ставленных от лица официальной православной церкви иеромонахом Нео­фитом выговцам. В 106-м вопросе4 особое внимание было уделено предска­занию о 1666 годе как времени последнего «отступления от веры» и «прихода» антихриста. Вопрос предполагал, что староверы, которые актив­но использовали в своих эсхатологических построениях эту мысль, должны отстоять ее справедливость.

Выговцы понимали серьезность вопроса и важность аргументированной защиты своего права ссылаться на текст «Книги о вере». В 106-м ответе они попытались прежде всего отстоять авторитетность издания на основании соответствия текста православному вероучению. Важным для них оказался факт издания книги в Москве с разрешения царя Алексея Михайловича и «благословением» патриарха Иосифа, т. е. текст, как они считали, был «за­свидетельствован древлеправославною церковию». Поморцы таким образом обосновали свое право оставить «Книгу о вере» в числе авторитетных, после чего перешли к ответу на вопрос о пророчестве из 30-й главы, предприняв анализ этого текста. Это позволило им сделать вывод о том, что предсказа­ние о 1666 г. не вступает в противоречие с православным вероучением и может быть использовано в качестве аргумента при изложении эсхатологи­ческого учения5.

В ответе на 106-й вопрос иеромонаха Неофита в «Поморских ответах» выговцы явно отстояли свое право оставить «Книгу о вере» в числе автори­тетных. Это позволило староверам не только продолжать апеллировать к изданному в 1648 г. тексту, но постепенно сделать используемые фрагменты идейной доминантой своих эсхатологических построений. Особенно это от­носится к предсказанию о 1666 г., сформулированному в 30-й главе «Книги о вере». Разумеется, в старообрядческих сочинениях можно встретить отсылки и к другим главам этого сборника, но особым их вниманием пользовалась именно 30-я, посвященная эсхатологическим вопросам и озаглавленная «О антихристе и о скончании мира, и о Страшном суде. Свидетельства от Святаго писания»6. В построениях староверов она органично встраивалась в рассуждения, начинаемые со ссылки на Апокалипсис, продолженные толко­ваниями святых отцов соответствующих фрагментов о вроде бы уже состо­явшемся воцарении антихриста, которое произошло, как и было предсказа­но в 30-й главе «Книги о вере», в 1666 г.

В этой ситуации авторитетность «Книги о вере» приобретала для защит­ников старого обряда особое значение. Важно было не только отстоять свое право апеллировать к ее тексту, но и попытаться превратить высказанные в ней мысли о наступлении последних времен в основополагающие при изло­жении эсхатологического учения. В 1746 г. поморский автор Г. С. Украинцев в своем сочинении «Вопросоответное разглагольство верою латыняна брегадира Беэра с завоцким жителем Украинцовым, чинимое в 746-м году» неоднократно сошлется на «Книгу о вере» как на несомненный аргумент, способный подтвердить справедливость авторской точки зрения наряду с текстами Священного писания и предания7.

Аналогичные примеры можно было бы продолжить, но для нас более важным представляется не факт использования идей «Книги о вере» в эсха­тологических построениях авторов-старообрядцев, а то обстоятельство, что поморцы постепенно сделали их идейной доминантой. В связи с этим преж­де всего следует обратить внимание на сочинение Ивана Алексеева (1709— 1776)8 «Книга о случаях последнего времени. Титин. Потрясает вельми. 666 число»9. Уже в предисловии к читателю автор-беспоповец использует в каче­стве убедительного аргумента, способного утвердить читателя в авторской правоте, пространную цитату из 30-й главы, включающую в том числе и пророчество о 1666 г. Он закончил ею объяснение для читателя цели напи­сания своего произведения, направленного на доказательство мысли об уже состоявшемся «воцарении» в мире антихриста10.

Подобное обращение к тексту «Книги о вере» вполне традиционно для писателей-старообрядцев. В сочинении Ивана Алексеева присутствуют мно­гочисленные отсылки к содержанию «Книги о вере», но, кроме того, отдель­ная — пятая — глава сочинения посвящена анализу текста 30-й главы «Кни­ги о вере» с целью доказать соответствие ее содержания православному ве­роучению. В ней Иван Алексеев продолжил работу, начатую выговцами в ходе подготовки текста «Поморских ответов». Явно используя 106-й ответ, он пошел далее по пути доказательства авторитетности текста «Книги о ве­ре», сосредоточив внимание на личности ее «творца».

«Книга о случаях последнего времени» построена в форме диалога: «Требуяй... Извещаяй...», т. е. сначала представлена точка зрения оппонен­та, а затем — ее опровержение. Разумеется, это литературный прием, позво­ляющий автору обозначить мнение противоположной стороны в удобной для себя форме, которая даст возможность аргументированно опровергнуть точку зрения часто даже не столько противника, сколько сомневающегося человека. Уже в названии главы — «На подзор и омышление о летах 1000 и 1666-х и о творце оправдание» — отражены основные проблемы, решению которых она посвящена, — это предсказание о 1666 г. и личность автора «Книги о вере».

В рубрике «Требуяй» автор попытался представить суть сомнений по по­воду содержания 30-й главы «Книги о вере», в частности в связи с предска­занием о 1666 г., которые, по-видимому, продолжали волновать старообряд­цев, несмотря на 106-й ответ «Поморских ответов». Формулируя точку зре­ния оппонента, Алексеев поместил следующее рассуждение: «Но творец Книги о вере во своих летех описаниих омышление ми некое подает, ибо в сочиненной своей Книге о вере, во главе 30 от главы 20 Апокалипсии о связании сатаны на 1000 лет, умствуя, просто на тысящу лет описа... Еще же от онаго Апокалипсии приемлет число 666 и вменяет его в леты же, а толков­ники сие число не на леты, но на обретение имен толкуют»11.

Автор-старообрядец во второй половине XVIII в. сформулировал по сути те же вопросы, что в свое время представил выговцам иеромонах Неофит12. В отличие от синодального миссионера, который требовал от выговцев «показать от Святаго писания», что подобное предсказание не вступает в противоречие с утверждением Священного писания о невозможности для человека узнать время наступления последних времен, беспоповский автор во второй половине XVIII столетия суть сомнений в тексте «Книги о вере» сформулировал следующим образом: «И сих ради вин хулити онаго творца не дерзаю, а верити в том всеконечно не могу, яко апокалипсическим тол­ковником разуму не последует»13. Следовательно, речь в данном случае идет уже не об исключении текста из числа авторитетных в связи с несоответст­вием его православному вероучению, как это было у иеромонаха Неофита, а о невозможности верить «всеконечно» творцу «Книги о вере» из-за явных расхождений с общепринятыми толкованиями Апокалипсиса.

Сформулировав таким образом обсуждаемую проблему, Иван Алексеев в своем ответе прежде всего счел необходимым обратить внимание читателя на то обстоятельство, что Апокалипсис может быть определен как «Божественное откровение», имеющее «глубину премудрости, человеки не­измеримую», поэтому и «толковники» не могли «до конца глубины разума того дойти». По мнению старообрядца, «толковники» и сами понимали, что они способны «не самую глубину тайны сея достигати, аки бы до конца так», о чем и свидетельствуют их замечания, предваряющие толкования. Алексеев приводит типичный пример подобных вводных слов: «Но толкующе, глаго­лют сице: мним убо о сем тако и прочая»14.

Автор-старообрядец обратил внимание читателя на то обстоятельство, что обычно толкования Апокалипсиса предпринимались с целью прояснить смысл, но при этом осознавалась невозможность однозначного истолкования человеком этих «непостижных тайн». В качестве примера подобных попыток автор отсылает к Толкованию на Апокалипсис Андрея Кесарийского. Свои рассуждения на эту тему Иван Алексеев заключает следующим выво­дом: «И сице тебе о сем известивше и сия речем, яко оныя толковники Апо­калипсии гадателно толковаша, творец же Книги о вере не уже гадательно, но вещей збытие зряше, яко по той тысящи Рим конечно от восточныя святыя церкве отпаде. И не един, но со всеми западными странами отторжеся. Тем и в болезни сердца своего то и описа»15.

Старообрядец, живший во второй половине XVIII в., поставил «творца Книги о вере» в один ряд с другими «толковниками», предпринимавшими попытки проникнуть в глубинный смысл «божественных тайн» Апокалипси­са, в том числе и с классиком христианской литературы Андреем Кесарийским. При этом главное отличие истолкования апокалипсических тайн в «Книге о вере» состоит, по мнению Алексеева, в том, что ее «творец» пред­ставил свое понимание пророчеств «не уже гадательно, но вещей збытие зряше», т. е. соотнеся пророчества и свершившиеся события. За этим заме­чанием явно просматривается желание автора-старообрядца подвести чита­теля к мысли об обоснованности предсказания 30-й главы о 1666 г.

В представлении старообрядцев это пророчество воспринималось как исполнившееся в связи с состоявшимся в 1666—1667 гг. собором, оконча­тельно оформившим происшедший в русской церкви раскол. Текст «Книги о вере» позволял защитникам старого обряда этому событию в русской право­славной церкви придать «вселенский масштаб», поскольку собор интерпре­тировался как свидетельство «3-го, последнего отпадения» от правой веры, позволяющее говорить о всемирном «воцарении самого последнего и страшного» антихриста. В такой ситуации очень важно было отстоять не только авторитетность «Книги о вере» — в этом после «Поморских ответов» в старообрядческой среде мало кто сомневался, — но и придать ей особый статус. Иван Алексеев блестяще справился с этой задачей, пойдя по пути са­крализации личности «творца Книги о вере».

Нарисовав картину постепенного завоевания антихристом, воцарившим­ся в мире после «развязания сатаны через 1000 лет», вселенной, Иван Алек­сеев показывает, что последним оплотом истинной веры оставалось право­славие, хотя и оно частично уже отторгалось «змием» путем подчинения «престолу римскому». Якобы для того, чтобы спасти своих людей, Господь «приоткрыл» тайну Апокалипсиса «творцу Книги о вере» следующим обра­зом: «Тем же, щадя Господь Бог людей своих, да не останки тем же зверем поядени будут, благоволи дати сему творцу Книги о вере не токмо дар пре­мудрости, но и дар пророчествия, откры ему тайну, хотящую быти»16. Здесь старообрядец со всей определенностью заявляет, что предсказание о 1666 г. — это не просто истолкование предсказания Апокалипсиса мудрым человеком, а написано «в свете сияния разума Божия». Об этом нам позво­ляет говорить и утверждение Ивана Алексеева о том, что нельзя отвергать мысли, высказанные «творцом Книги о вере», о трех отпадениях и предска­зание о 1666 г., поскольку они есть «Духа Святаго откровение»17.

Иван Алексеев постепенно подводит читателя к следующему выводу: «Сея книги творец — великий богослов и довольный знатель тайн Божиих, и святейшими архиереи в том свидетелствованный бяше, в Дусе Святем глаголати. Подобает тому внимати, аки от Духа Святаго глаголанным»18. В этом высказывании старообрядец подвел итог собственным рассуждениям по по­воду личности «творца Книги о вере». Замечание о том, что он «великий бо­гослов и довольный знатель тайн Божиих», «святейшими архиереи в том свидетелствованный», позволяет нам говорить о явной отсылке к 106-му от­вету «Поморских ответов», в котором эта тема подробнейшим образом рас­смотрена и представлена в качестве главного аргумента, способного дока­зать авторитетность «Книги о вере»19. Иван Алексеев неоднократно апелли­рует к этому доводу, например, обращаясь к читателю следующим образом: «Но аки церковию свидетельстованное его («творца Книги о вере». — Н. Г.) дело приемли, аще бы тебе и не тако онаго мнелося что»20.

Свои рассуждения по поводу автора «Книги о вере» старообрядец за­вершает так: «Ведай же, яко мы не знаем, что и помале хощет быти, а сей творец книги, что и за толикая лета изрек, прииде неотменно, кое гадательство его является не человеческо, но присутствующее Святаго Духа. Ему же не будем ратницы прекословием»21. Иван Алексеев со всей определенностью сделал вывод об особом статусе «творца Книги о вере» даже в ряду толкова­телей Апокалипсиса, по сравнению с которыми он выделяется своим профетическим даром. Это придавало значимость сказанному им в 30-й главе и утверждало читателя в необходимости верить этому «всеконечно».

Сакрализация личности «творца Книги о вере» дала возможность автору-старообрядцу, жившему в XVIII в., акцентировать внимание на важном для защитников старого обряда тексте 30-й главы с целью доказать не только ее соответствие православному вероучению, но также превратить предсказание о 1666 г. во вполне авторитетное, способное наряду с текстами Священного писания и предания помочь им отстоять тезис о якобы уже состоявшемся в этом году «воцарении» в мире самого «последнего и страшного» антихриста. Это позволило староверам сделать данное пророчество идейной доминантой эсхатологических построений.

В сочинении «Книга о случаях последнего времени», кроме обсуждения личности «творца Книги о вере», большое внимание уделено и анализу тек­ста 30-й главы с целью убедить читателя в полном соответствии ее содержа­ния православному вероучению и одновременно прояснить для него смысл сказанного, т. е. и в этом плане Иван Алексеев продолжил работу, начатую выговцами при подготовке ответов на вопросы иеромонаха Неофита. Автор во второй половине XVIII в. представил своего рода истолкование на текст «Книги о вере». Попытаемся проиллюстрировать это, показав, каким обра­зом Иван Алексеев анализирует текст интересующего нас предсказания о 1666 г.

Под рубрикой «Требуяй» он помещает следующее рассуждение оппонен­та: «...яко видится, сей творец оное число (1666. — Н. Г.) писати не о анти­христе, но о предотечах антихристовых, коих мню еретиков ему значити. Тем же и глаголет: Кто весть, аще в сих летех 1666-х явственных предотечев его»22. В вопросе очень четко обозначена суть сомнений: в 30-й главе указа­но, что с 1666 г. следует ожидать «предотечь антихристовых», а не «послед­него» антихриста. При этом приведен небольшой фрагмент из «Книги о ве­ре», свидетельствующий, что в ней речь идет о «предотечах антихристовых».

Свой ответ сомневающемуся Иван Алексеев начинает с замечания, что Священное писание и предание под антихристом подразумевает любого противника Христу. При этом он ссылается на все уже ранее сказанное. Это позволяет ему сформулировать следующий вывод: «антихрист— есть про­тивник Христу, но еретики и лжеучители, и лжепророки, и предотечи про­тивники суть Христу, убо и вси сии антихристы»23. После этого автор-старообрядец приводит многочисленные примеры логических доказательств этой мысли такого типа: «Всякий ложный учитель есть антихрист, но вси ложныя пророки и учители и предотечи не по правде закона учат, убо вси сии антихристы суть и глаголются писанием»24.

Таким образом Иван Алексеев опровергает оппонента, сомневающегося в том, что «творец Книги о вере» в 30-й главе писал не о «последнем» анти­христе, а только о его «предотечах», доказав, что антихрист — понятие сложное и в Священном писании и предании принято иметь его в виду при наименовании и «еретиком», и «ложным учителем» и т. п. Введя столь ши­рокое толкование понятия «антихрист» — как любой «противник Хри­сту», — Алексеев, чтобы объяснить, почему в «Книге о вере» нет четкого представления о том, кто «воцарится в мире» после 1666 г. (речь идет то об антихристе, то о «предотечах антихристовых»), переходит к пояснению для читателя того, в каком случае Священное писание и предание имеют в виду «предотечь антихристовых», а в каком — «последнего» антихриста: «Сего ради, яко вси сии равни суть по действу, противности и злобе, но разньства наименования их сия вина: яко овии прежде быша, овии ж последнии. (...) Но вси суть — и первии, и последнии — беззаконницы, противники Богу или противники Христу, или антихриста. Ибо анти толкуется противник. И сего ради, якоже человецы, выступнии из границ Божиих, так и диавол со своими — вси противники Христови и вси антихриста»25.

В данном случае Иван Алексеев, подтвердив толкование понятия «анти­христ» — в широком смысле, явно обозначил проблему «лица» антихриста. В зависимости от ее решения эсхатологические построения могут быть опре­делены как учение либо о духовном, либо о чувственном антихристе. Со­славшись на «Слово о антихристе» Ипполита, папы Римского, автор-старо­обрядец привел фразу, которая, казалось бы, должна утвердить читателя в «воцарении» антихриста в образе человека: «Яко он (антихрист. — Н. Г.) человек родится и приидет на вселенную воцарится».

Но Иван Алексеев представил свое истолкование приведенной фразы: «Но в тех словесех не человека, но паче диавола выставляя, глаголет, аще он невидимо ратуя, нас ныне приводя к заколению. Что же не сотворит тогда, егда сам явится? Зде вонмем, яко сей разум словес не касается к человеку, но к диаволу. Ибо человеки не бывают прежде рождения, убо и ратники не бы­вают, но точию диавол. А понеже глаголет: Ему родитися, разумеваем се иносказателне рещися»26. Подобная интерпретация не противоречит содер­жанию помещенного в «Соборнике» эсхатологического сочинения, извест­ного под названием «Блаженнаго Ипполита, папы Римскаго и мученика, слово в неделю мясопустную, о скончании мира и о антихристе и о Втором пришествии Господа нашего Исуса Христа»27.

Аргументируя мысль о духовной сущности антихриста, автор-старообря­дец сослался и на авторитет Ефрема Сирина: «Подтверждает се и святый Ефрем в Слове о антихристе, многая о нем вещая, како ему родитися и како­вы его лести будут и како вкрадется в человеки и в них воцарится по свойст­вам человеческим»28. Противоречивые истолкования Священного писания о «лице» антихриста, должного воцариться, с одной стороны, в образе чувст­венного человека-царя, а с другой — понимаемого духовно, постигаемого только как иносказание «тропологическим разумом», автор-старообрядец попытался свести воедино, сделав вывод о необходимости воспринимать их как доказательство духовной сущности антихриста, способного воплощаться в образе конкретного человека. При этом он еще раз подчеркнул, что Свя­щенное писание и предание свидетельствуют о «неразньственном наимено­вании» антихриста и «еретиком», и «ложным учителем», и «предотечей», но существует и понятие «последний, самый страшный» антихрист, который по христианскому вероучению должен царствовать перед Страшным судом.

Свои рассуждения на тему о «последнем» антихристе Иван Алексеев за­ключает следующим образом: «По сих же показаниих должность имам раз­глагольствием очистити мнение твое о творце Книги о вере, аки бы он в 30-м слове не о антихристе сие 1666 лет число полагает, но о предотечах, яково же и доводиши от тоя книги сие: Кто весть, аще в сих летех 1666-х явственных предотечев его»29. Здесь автор еще раз повторил суть вопроса, на который он отвечает. После этого он поместил замечание, что представленная фраза вырвана из контекста и не может быть аргументом в пользу скептического отношения к исходному тексту. По его мнению, следует обра­тить внимание и на продолжение процитированного фрагмента, о чем он и заявил далее: «И на сем стал еси, не прочетш исполна того разума, кое описуется тако: О правде, яко много предотечев его, но и сам уже близ есть по числу, еже о нем 666, число бо человеческое есть антихристово. Кто весть, аще в сих летех 1666-х явственных предотечев его или того самого не ука­жет»30. При этом на поле дал точную отсылку с указанием листа, на котором расположена приведенная цитата.

Алексеев предложил читателю обратить внимание не на отдельную фра­зу из «Книги о вере», а на фрагмент в целом, для чего и привел его полно­стью, а следом поместил свои комментарии, повторив необходимые ему предложения из анализируемого текста еще раз: «В сих предотечах явствен­но приход антихристов быти сказует, глаголя: Или при слугах и того самого не укажет. Вместо рещи, оныя предотечи собою самаго антихриста явят или открыют»31. Здесь явно автор попытался прояснить для читателя смысл на­писанного «творцом Книги о вере», приведя дословную цитату, а следом по­местив более понятный ее вариант.

Несомненным свидетельством того, что в предсказании о 1666 г. речь шла о воцарении в мире антихриста, а не его «предотечь», по мнению авто­ра-старообрядца, служит и название 30-й главы. Эту мысль он сформулиро­вал следующим образом: «А наипаче разумно сие буди и отсюду. Понеже сей творец сие 30-е слово не о предотечах в начале надписи обеща глаголати, но о антихристе самом. И како бы надпись положив "О антихристе", а речи и разум повел бы в слове о предотечах? Сие бо неукам есть свойственно, а не высокоученным человеком. Ибо ученыя люди весма то и глаголют, что надсловию надписанием даша»32 .

Объяснив читателю, что в 30-й главе «Книги о вере», без сомнения, речь идет не о «предотечах антихристовых», а о воцарении «самого страшного, последнего» антихриста, приход которого, по христианскому вероучению, должен предшествовать кончине мира, Алексеев переходит к обсуждению важной проблемы — предсказанию о 1666 г. Он попытался представить яс­ное доказательство, что эта дата появилась не случайно. В Священном писа­нии и предании, по его мнению, есть указания, которые и позволили «творцу Книги о вере» со всей определенностью назвать именно эту дату во­царения антихриста. Речь идет о 1000 лет, на которые был связан сатана, и о числе 666 из Апокалипсиса: «Но сей («творец Книги о вере». — Н. Г.) от тысящнаго числа, случшееся уразуме, и сие число 666, и прия его не в число имени, но в число лет. Якож и оную 1000 в число лет. Того ради обоя сия числа и совокупив, глаголет: Кто весть, аще в сих летех 1666-х явьственных предотечев его или того самого не укажет, то есть укажет»33.

Алексеев в данном случае утверждает, что эта дата появилась, разумеет­ся, благодаря профетическому дару «творца Книги о вере», но она вполне может быть объяснена и благодаря другим пророчествам Священного писа­ния. Свои размышления о дате наступления царства антихриста старообря­дец заключает следующим образом: «Сиречь тех ясных предотечь, кои со­бою объявят антихриста, сие есть лето 1666-е, кое самаго антихриста явит настатие. Таков бо есть в сем творца разум. Ты же, что еще умом мятешися, что еще сомневаешися, что еще время на время ищеши?»34. Алексеев явно предлагает читателю верить тексту «Книги о вере» «всеконечно», подкрепив этот вывод тщательным анализом соответствующего текста.