...И дело даже не в самой смерти, в которой мы - христиане - видим для себя лишь переход в жизнь Вечную -ту, которую своим усердием вымаливаем у Бога. И не в том, что иногда лукавим перед собой, будто не страшимся ее, не трепещем перед ней. Дело все же в другом. Когда клирошане в центре храма поют проникновенные молитвы в родительские дни - все ли мы памятуем не только о своих родных, из мира ушедших, но и о всех предшествующих людях, и веру сохранивших, и истину не поправших? Да и вспоминаем ли о покойных в иные дни, когда все у нас благополучно, когда кажется, что будто бы только мы сами - и никто больше - достигли этой, земной радости, пылью тонущей в вечности?

Когда теряешь близкого человека, кажется, нет больше и сильнее горя. И только проникновенное пение, и запах ладана на погребении, что и масло, не дающее огоньку лампады угаснуть, придает сил жить - не только ради кого-то живого, но и для того, ушедшего на ответ к Богу. Перечитывал на днях солженицынский рассказ «Мы-то не умрем»... И вроде нет в нем и слова о староверах, но мысль о том, что смерть выше всех разделений, а память - внеконфессиональна, вот уже который день не покидает меня. Так уж в жизни моей получилось, что бывать похоронах приходилось мне чаще чем на именинах, крестинах или венчаниях. И потому к этой интимной теме я как будто вынужденно стою чуть ближе. «Из земли и в землю паки пойдеши», - завещал Господь. И стоишь иной раз у родных могил, не в силах и слова сказать. И вспоминаешь, вспоминаешь, обсасывая памятью что-то такое важное, на что прежде не обращал внимания.

Пройдут годы. Память, как весенний снег, растопится, уйдет куда-то внутрь, вглубь. Но каждый год будем вспоминать мы близкого и родного, того, которого знали и оплакивали, стоя у гроба. И вот уже спешим на Радоницу на кладбище - похристосоваться, помянуть молитвой, привести к праху предков своих детей, еще не познавших горечь утраты, еще живущих в нетронутом горечью потери мире. Те лишь хлопают своими глазенками, не понимая - почему все притихли и что же вдруг произошло. Но и они умолкают, испуганно глядя в какие-то лишь им ведомые точки. Погосты... несть им числа. Это словно и мир другой. Здесь и теряешься, и смиряешься. И глазами, душою ищешь ту самую - родную - могилку, и поздороваешься и как-то теплее, легче на душе рядом с любимым человеком, точно таким же живым, только не видимым внешне. И идешь обратно, будто на крыльях после свидания. А Солженицын пишет так: 'Когда-то на кладбищах наших по воскресеньям ходили между могил, пели светло и кадили душистым ладаном. Становилось на сердце примирено, рубец неизбежной смерти не сдав­ливал его больно. По­койники словно чуть улыбались нам из-под зеленых холмиков: "Ничего!.. Ниче­го...»

А сейчас (...) чаще - закатывают их, равняют бульдозерами - под ста­дионы, под парки культуры»... О забытых людьми погостах сегодня мы слышим все чаще. Так, в одном только Екатеринбурге старообрядче­ских кладбищ, закатанных под ас­фальт, не одно и не два. И когда идешь по историческому центру, не всегда знаешь, что вот и ты ступа­ешь по костям, по памяти, по той, что развеяна пеплом в веках, по той памяти, которой, оказывается, мы чужды и вовсе.

И когда говорят сегодня о нас, внешне достойно несущих крест Христов по жизни, мол, «старооб­рядцы - пример всем, ныне живу­щим в похоти, разврате и пагубе мира», нам самим справедливо усомниться в этом. Наши кладбища - те, исторические, что как старики, уставшие объяснять что-то такое дорогое для себя своим детям, внукам, притих­ли, стоят, по­росшие травой и уходящие все дальше и дальше в историю, растворяясь в земле и сердцах наших. И когда видишь эту разруху, нет слов оправдания. Вот и сейчас... я смотрю на фото­графии старообрядческого кладбища города Миасс, спрятавшегося в бес­конечной тысяче озер Челябинской области. Погост на самой окраине городка и совесть не позволяет пока­зать несколько снимков, где видна не только мерзость запустения, но и следы пребывания домашних жи­вотных. И так горько, так обидно за всех нас и правы ли мы, называя себя хранителями древней веры, ес­ли не чтим память предков?..

Максим ГУСЕВ.