«История любого продукта - будь то сельскохозяйственный или промышленный - является частью истории деятельности человека, истории условий материальной жизни общества. Изучая возникновение или происхождение того или иного продукта, мы отвечаем на вопрос о том, как создавались условия материальной жизни, на какой их сту­пени появился тот или иной продукт и почему. Это дает возможность углубить наше понимание истории человека и человеческого общества. История продукта, таким образом, одно из слагаемых истории в це­лом, первичный элемент, - "кирпичики", из которых построено "здание" истории человеческого общества. Знать все «кирпичики» досконально крайне важно и необходимо для правильного понимания истории, но к сожалению, невозможно или трудно выполнимо. История отдельных продуктов еще слабо разработана, мы знаем о ней в общих чертах или лишь ее частности», — так писал знаток материальной культуры народов мира, замечательный историк Вильям Васильевич Похлебкин. Материальная культура пермского крестьянства изучена явно не­достаточно, многое, очень многое остается в области гипотез.

Например, точно неизвестно, когда были изобретены валенки. В Центральной России они появились довольно поздно, возможно в XVII веке, и были очень дороги. В Москву их привозили из Нижего­родской губернии, которую и принято считать родиной валенок.

В наших краях, населенных выходцами с вятских земель, валенки имели название "катанки», их не валяли, а катали. То есть были и соб­ственная технология, и собственный термин. Катанки были тоньше и мягче фабричных валенок, появившихся позже, их всегда носили с калошами. На катанки расходуется меньше шерсти, а калоши, надетые сверху, делали такую обувь непромокаемой. Валенки могли появиться только там, где у русских крестьян был тесный контакт с татарскими крестьянами. (Правда, словосочетание "татарский крестьянин" противоречиво по смыслу, так как крестьянин означает христианин. Но другого слова для жителей деревни у нас в русском языке нет.) Тесный многовековой контакт русских и татар был на Вятке. Не вятские ли крестьяне, жившие в тесном контакте с та­тарами, и создали валенки?

Проведем с изобретением валенок обычную патентную экспертизу. Любое изобретение, когда бы оно ни случилось, можно разло­жить на отдельные составляющие. Получается так называемая формула изобретения: цель изобретения - прототип - отличительные черты нового изделия.

Всякое изобретение имеет прототип. В истории человечества, может, только изобретение колеса его не имело. Базовые древние технологии заимствовались безо всяких патентных заморочек, пере­иначивались и развивались. Прототипом валенок, конечно, являются войлочные сапоги.

Многие степные народы знали технологию войлокования овечьей шерсти. Из войлока изготовляли и одежду, и обувь, и мягкие шитые са­поги. Русские знали технологию формования обуви на колодке, кроме того, видимо, быстро приметили, что при сушке смоченных войлочных сапог в печи они твердеют и садятся. Это и использовали. По сравнению с войлочными сапогами, валенки имеют новое эксплуатационное свой­ство - износостойкость.

Получается примерно такая формула изобретения валенок: войлочные сапоги, отличающиеся тем, что для повышения износо­стойкости на заготовке дополнительно проводили гидротермальную обработку горячей водой или паром. (Профессиональный патентовед тут в меня кинет камень: для краткости я совместила формулу изделия и его технологию. Так что татары могут, если хотят, брать патент только на войлокование, но это вряд ли получится: технология-то общая для степняков А вот изделий из войлока, прошедших гидротермальную обработку, больше не было нигде.

Наверняка  на  нашей  земле они  появились  гораздо раньше,  чем в Центральной России.

Немало загадок таит и история другого русского "продукта" - водки. Кержаки водку вообще не пили, относились к этому вроде бы национальному напитку резко отрицательно, брезгливо. Вера не позволяла? Но для других староверов (московских, например) абсолютного запрета не было, Позволялось, конечно, умеренно и не в пост. При­чина такого резкого неприятия была какой-то иной. Надо понимать, что ни один из элементов культурного комплекса этих удивительных крестьян не существовал случайно. Всегда имелась фундаментальная причина, которую сами кержаки уже не помнили.

Наиболее серьезным исследованием по истории водки является капитальный труд В. В. Похлебкина, который так и называется "Исто­рия водки". Досточтимый историк взялся за этот труд в значительной степени вынужденно. Дело в том, что в 1978 году государственная водочная монополия в Польше стала утверждать, что водка поляками была изобретена раньше, чем в Русском и Московском государстве. В силу этого право продавать на внешних рынках свой товар под име­нем "водка" должна была получить лишь Польша, производящая "Вод­ку выборову" ("Wodka wyborowa"). Знаменитые русские напитки "Московская особая», "Столичная» и прочие теряли право именоваться водкой. Западноевропейские прецеденты на этот счет однозначны. Все европейские виды крепких спиртных напитков имеют фикси­рованную первоначальную дату производства: 1334 год - коньяк. 1485-й - английские джин и виски, 1490-1494-е - шотландское виски, 1520-1522 годы - немецкий брантвайн (шнапс). СССР, как оказалось, ни даты начала производства водки, ни литературы по истории водки вообще не существовало. Сведений об изобретении водки невозможно обнаружить даже в государственных архивах. Нет достоверных документов о том, когда же началосьвинокурение в России.

В В Похлебкин осуществил грандиозную по своим масштабам работу, описав все хмельные напитки, какие только были в России, достаточно убедительно показал, что в Московском княжестве водку начали производить не ранее 1450-го и не позднее 1490 года. Водка, по его мнению, была создана в Кремле обитателями Чудова монастыря, а первую монополию на ее выпуск учредил Иоанн III в 1474 году. Сей­час этот вывод повторяют везде и всюду, считается, что вопрос закрыт.

Так ли это?

Как известно, для широкомасштабного производства нового то­вара нужно изобрести товар, создать сырьевую базу и провести марке­тинг, то есть разведку рынка.

Оставим в стороне вполне детективную историю про беглого мо­наха-грека, якобы нашедшего секрет производства водки прямо в Чудовом монастыре. Не в монахе дело. Похлебкин отмечает, что Москва не прошла обычный для всех государств путь "экспериментального опробования" длиной в 70-140 лет. Сразу получилось производство в развитом виде, и сразу - торговля в виде монополии. Даже если кто-то что-то изобрел, то кто сказал, что это - товар и настолько выгодный товар? Временной дистанции, необходимой для такого понимания, для Москвы не обнаруживается.

Кроме того, В. В. Похлебкин совершенно справедливо говорит, что для изготовления водки нужно сырье, необходимы товарные из­бытки зерна, да не какого-нибудь, а ржи. Именно зерно ржи, предварительно пророщенное, имеет необходимое количество сахара, которое позволяет при перегонке получать крепкий продукт (надо учесть архаичность технологий тех времен). Так вот, и рожь, и нужная система земледелия, подобно пожару, распространились по Московскому княжеству в течение 6-10 лет! (До этого сеяли примитивные виды пшеницы.) На момент «изобретения водки» нужного сырья в Московск княжестве не имелось. Изготовить нечто на отсутствующем сырье?  Таких чудес не бывает. Да и крестьянин сам собой не может соверщенствоваться  с такой скоростью. Технология возделывания ржи могла быть только привозной, причем вместе с крестьянами, которые такой технологией владели.

Что же получается? Изобретатель вполне мифический, сырьевой базы нет, маркетинг не проводился.

А если предположить, что технологию откуда-то вывезли в гото­вом виде? Причем из такого места, где про потребительские свойства сего напитка прекрасно знали? В те времена вывоз в Московское кня­жество каких-либо специалистов вместе с их умениями вовсе не был большой редкостью. Ведь вывозили железоделов из Казани.

Основная улика вывоза - рожь. Ищем житницу, где возделывали рожь в XIV-XV веках. Общеизвестно, что рожь тогда сеяли на скудных землях Новгородчины, но там никаких товарных избытков ее быть не могло.

Однако имелся еще один «филиал» Великого Новгорода, где были северные крестьяне, сеявшие рожь. Это - Вятка, веками бурливший исторический котел.

Известно, что вятские земли в XVI веке считались житницей и име­ли избыток зерна. Современники давали Вятской земле того времени самые лестные отзывы, считали ее краем изобилия: «В земле той поля великие, и зело преизобильные и гобзующие на всякие плоды... хле­бов же всяких такое там множество, аки бы на подобие множество звезд небесных, тако же и скотов  различных стад бесчисленное множество, и корыстей драгоценных, наипаче от различных зверей в той земле бывающих...  не вем, где бы под солнцем больше было». 150-200 лет понадобилось бы, чтобы создать в наших условиях житницу, изобильный, плотно заселенный край. И ресурсы вложить изрядные. Так что рожь была, предполагаю, не позже XIII века. Более того, в Вятской летописи написано:«... В 1147 году в Хлынове (Вятка.- Авт.) построена была винокурня и земская изба».

И в самой Вятке издавна живет легенда, что производство водки началось на Вятской земле. Именно там веками неискоренимо велась кумышка, или вотяцкий самогон, с самыми архаичными вариантами тех­нологии. Не кумышка ли предшествовала водке?

По времени тоже сходится. В 1458-1459 годах происходит за­воевание Москвой Вятской земли (походов было несколько). В 1475-1479 годах начинается винокурение в Москве, винная монополия. Даже то, что из Вятки неких жителей, включая простолюдинов, вывезли в Московское княжество, прекрасно известно.

Однако В. В. Похлебкин отвергает сведения о вятском приорите­те, как мифические. Аргумент выдвигает очень серьезный: отсутствие социальных последствий употребления водки. То есть крестьяне, пос­тавщики сырья, не спились. Более того, выходцы с вятских земель, бу­дущие знаменитые кержаки-староверы, известны как убежденные трез­венники. Как это - веками не пить?! Значит, ничего тут и не было. А вот как раз и не значит.

Водка в России стала напитком народного увеселения, массовым продуктом. У кумышки, предшественницы водки, роль была совсем другая, поскольку это совсем другой товар, который имеет другие по­требительские качества и иного целевого потребителя.

На Урале кумышкой издавна называли самогон. Слово это удмурт­ское. В. И. Даль о кумышке отзывается пренебрежительно: "Кумышка - вонючая перегонная брага вотяков». Поясню: удмуртов то есть. Но пре­небрежение здесь неуместное. Напротив, на вотяков можно посмотреть С большим уважением. Одними из первых в истории человечества они освоили технологию перегонки.

Кумышка с древности применялась финно-угорскими племенам в религиозных обрядах как галлюциноген, сакральный и священный напиток. Она позволяла войти в состояние эйфории, оторваться от реальности и соприкоснуться с богами. Жрец-восясь (и только он!) употреблял напиток и в состоянии опьянения освящал приношения, забивал жертвенных животных.

Изначально кумышку делали перегонкой из сброженного молока (родственное слово - кумыс - то есть, молочная брага). Даже в XIX веке южные вотяки все еще делали кумышку из молока, крепость такого на­питка не превосходила нескольких градусов. Заметьте, предшествую­щая технология просматривается четко, имеется собственная термино­логия. Все указывает на то, что кумышка - собственное изобретение вотяков. А вот эффективное сырье для нее, ржаную брагу, дали русские. Пришедшие на вятские земли новгородцы владели самыми совершенными на то время сельскими технологиями, умели строить плотины и мельницы, а их ржаной солод и поныне является непревзойденным сырьем для изготовления водки. Да и технология перегонки не была для новгородцев чуждой: в Новгороде гнали смолу и деготь для нужд судостроения.

Русский мужик на Вятке с выгодой для себя делал сырье для кумышки, а сам этот продукт рассматривал как элемент чужой, с его точки зрения более примитивной, культуры. Брезговал ею, если крат­ко сказать.

Что имеем на вятских землях: поставщики сырья есть, изготовите­ли товара есть. Нет состоятельного потребителя. С вотяков тогда взять было особо нечего. Дорогого меха они не добывали, сами пробавлялись рыболовством да охотой на бобра. Нет, не ради увеселения вотяцких шаманов населился тут предприимчивый новгородец! Поищем возможэкспортных поставок. Не было ли поблизости родственных по культуре состоятельных угро-финнов, заинтересованных в таком товаре?

Обнаруживаем старинный торговый путь «от вятчан к пермянам». Это дорога длиной 200 верст от Вятки до Кая, стоящего на Каме, откуда рукой подать до вогулов. Рядом, можно сказать. А вот у вогулов, воинственного, богатого народа, были уже совсем другие ресурсы. Много веков вогулы, населявшие пермский север, были торговыми партнера­ми Новгорода.

Высоко ценился соболь, которым Новгород хорошо торговал с Ев­ропой Но дальше - больше! Новгородцы везли серебро от вогулов. В 1332 году Иван Калита «возверже гнев на Новгород прося у них сереб­ра закамьское». Каковы же масштабы вывоза?

В 1431 году литовский князь Витовт налагает на Новгород кон­трибуцию стоимостью в 55 пудов литого серебра (новгородский пуд - берковец - равен 163 килограммам). Иначе говоря, речь шла о 8965 килограммах литого высокопробного серебра. Новгород упла­тил эту сумму в течение пяти месяцев и даже начал собственное денеж­ное производство, оно продолжалось непрерывно до присоединения княжества к Москве в 1478 году. И даже после этого серебряная монета «новгородка" была вдвое тяжелее московской монеты «московки». Вывоз серебра обеспечивал валютную независимость Новгорода, и дело это было обставлено очень серьезно.

Серебряные изделия были для вогулов священными, ими распо­ряжались шаманы. Грабежом такой товар не возьмешь. А вот в обмен на другой - священный- товар, на кумышку, - пожалуй... Угро-финны, кстати, известны тем, что у них быстро возникает сильная зависи­мость от алкоголя. Но опять же обошлись без заметных социальных последствий. «За 300 лет торговли новгородцев с пермянами их внут­ренняя жизнь не нарушилась» - это исторический факт. Видимо, "священный" напиток использовал только шаман, всегда бездетный, и сугубо ситуативно.

Вогульское серебро могло быть одним из источников благостояния Вятской земли. Московский князь с огромной, по тем временам, армией ходил на Вятку, «дабы подорвать могущество Новгорода". Там оно начиналось, могущество. Чуть позже сравнительно небольшой отряд взял пермские городки Искор и Покчу, окончательно разорвав торговый путь.

Посмотрим на даты.

1458-1459 годы - завоевание Москвой Вятской земли, конец Вят­ской республики.

1462 год - «серебряный бунт - в Новгороде, когда народ отказыва­ется принимать новую серебряную монету (тонкие «чешуйки»), которую новгородское правительство стало выпускать, пытаясь выйти из состо­яния «серебряного голода-.

1472 год - присоединение к Москве Великой Перми.

1478 год - ликвидация независимости Новгорода, присоединение его к Москве.

1475-1479 годы - начало винокурения в Москве, винная монополия.

Конечно, «после- не означает «вследствие", но противоречий в да­тах не наблюдается. Думается, что шла упорная борьба за ресурсы Ве­ликого Новгорода, как пермские, так и вятские. Технология, которую создали вятские крестьяне вместе с вотяками, вполне могла быть выве­зена и мгновенно развернута в Московском княжестве.

Началась история водки, совершенно неизвестной еще в Централь­ной России и прекрасно известной в вятской глубинке. Сырье для нее вятские да пермские мужики как делали, так и делали, а пить - как не пили, так и не начали.

Вновь цитирую В. В. Похлебкина из его книги "История водки": «Среди множества продуктов, созданных и потребляемых человечеством, водка, или, говоря более общим термином, "хлебное вино", занимает совершенно особое и значительное положение по своему разнообразному влиянию на  человеческое общество, на отношения людей и на возникающие общественные проблемы.  История водки отнюдь не "мелкий" и не "низкий" вопрос, отнюдь  не "пылинка", не "ничтожная деталь" в историии человечества.

В том что я рассказала, много предположений и догадок. Исследователям материальной культуры крестьянства почти не на что опереться,  к сожалению, не написаны капитальные труды на интересные темы об истории ржи и о новгородской избе. Может быть, в том и состоит причина, что не получил пока должного уважения у своих потомков ве­ликий подвиг русского крестьянина, который освоил Вятскую и Перм­скую земли и дал хлеб насущный строителям городов.

Евдокия Турова

Из книги "Кержаки"