Молитва - работа - молитва - обед...
- САМОЕ главное, что сразу бросалось в глаза в староверческих семьях, - это уважительное отношение друг к другу, - говорит Нина Хренова. - Не было телесных наказаний или такого, чтобы кто-то командовал. У взрослых - определенный круг обязанностей. А молодежь работу просила: "Благослови, матушка, рубахи мыть!" Благословят - так это честь тебе. Если девушка с работой плохо справилась - переделывала. А иначе будет только сенки мыть - непрестижное занятие, ровесники посмеиваться будут. А ведь замуж за хорошего парня каждая выйти хочет. Трудолюбие очень ценилось.
Семья одной из моих прабабушек жила возле Кына, держала курень, жгли зимами уголь на продажу. Как управятся с уборкой, съезжаются всей семьей в лес, в маленькую избушку. Лес валили, на чурбаки пилили, ставили курени – засыпанные сверху землей кучи чурбаков. Как снег падет, курени запускали. Надо было, чтоб не горело, не прорывался верховой огонь, а медленно тлела внутренность куреня. Денно и нощно нужен пригляд. Дым, сажа, все в копоти. Молитва - работа - молитва - обед - молитва - работа - молитва - сон. Прогоревший курень надо разобрать, уголь в мешки загрузить да по санному пути свезти на пристань. И так всю зиму.
- Да, воспитывали прежде всего собственным примером, - продолжает Алексей Сальников. - Мужики в семье моего деда были ростом и силой - настоящие богатыри. Семья была выслана на Алтай, выкинули всех зимой в тайгу. Выжили потому, что дед рогатиной задавил медведя в берлоге. Там и перезимовали. В этой берлоге родился мой отец...
В ссылке умерли Иван Иванович и Мария Андреевна. Никифор Иванович с детьми тайком вернулся, детей раздал по родне, а сам долго жил в лесу. Некоторые дети (Федот, например) так и выросли с чужими фамилиями и отчествами.
Позже смогли вернуться. В деревне председателем колхоза был наш бывший ямщик. Бабушка Зинаида Ивановна когда-то этого ямщика в подполе прятала - во время антисоветского Ижевского бунта. Бабушка и разрешение вернуться вырвала у этого председателя тем, что в письмах угрожала его трусость разоблачить!
Долго жили под надзором милиции. Каждую неделю в избу заходил милиционер, ступая грязными сапогами по белоснежному, отмытому полу. Бабушка наливала ему самогонки, он выпивал и уходил. Причем ступал не по той же доске, а по другой. Только уйдет, бабушка мне: "Алеша, ну-ка!" Я хватаю тряпку и стираю эти ненавистные следы... Грязь у меня и сейчас порождает ощущение тревоги.
Из-за того, что бабушка была ссыльной, меня не приняли в пионеры. Помнится, взял обломок кирпича и кинул в бабушку: "Это из-за тебя, белогвардейка!" Сейчас, приходя на могилу, прощения прошу у бабушки. Жжет.
Потерять доброе имя было страшнее смерти
- ПРИМЕЧАТЕЛЬНО, что в семьях никто никого Танька-Ванька не называл, - говорит Евдокия Турова. - Это считалось неприличным. Дуня, Тима, Гриша... - даже и детей только так. (Таньки-Ваньки - это ж от крепостного права, эта манера и пришла с рабством - с колхозами.)
Не нотации детям в головы вбивали, высказывания всегда были очень эмоциональные, образные, порой очень острые, насмешливые. Неряшливую хозяйку в глаза называли "засранка", причем клички очень прилипчивы, детям-внукам еще помянут. Очень важна была и личная репутация. Она определяла и круг общения, и брачных связей, и деловых. Потерять доброе имя было порой страшнее смерти.
В нашей семье рассказывали такую историю. Пришли сваты к соседям нашим, Гилевым. Дочь сватать, Сину (Ксенью). Старшая она у Гилевых, матери помощница, несупротивная, обходительная. И собой видная, женихов много. Отказали сватам, другой был на примете. Мол, не обижайтеся, люди добрые, уж сговорено.
А сватов, видно, тако сердце взяло, давай по деревням слух распускать, мол, девка эта, Сина Гилева, уже с пузом от Тимки, как он ейный сосед. Гилевым кто-то ночью ворота дегтем вымазал. Сина отцу с матерью поклонилася: "Прощайте, тятя с мамой, пойду в срубе сожгуся, как я невиноватая". И родители за косу не хватали, не держали, нет. Ревмя мать-то ревела, а что поделашь, не захотела девка напраслину терпеть. Раз ее душе совсем несносно, то и считается, что не грех. Ушла Сина в баню, заперлась и сожглась. Честь была дороже самой жизни.
- Семья моего деда построила мельницу, большой дом, часовню, - рассказывает Нина Хренова. - Тоже народец был неслабый. Мне бабушка говорила: "Вот, Нина, как мешок на плечо вздымать станешь, тада и замуж тебя отдавать станем".
В этой семье за любой работой... пели. У мужиков были прекрасные голоса. Когда пельмени стряпали, рубили капусту - лились песни.
Прадед Иван Иванович был очень большим грамотеем, в семье было много книг. Разглядывая их сейчас, нахожу карандашные пометки на старославянском. Староверы ведь почитали книгу наравне с иконой: та и разница только, что икона красками писана, а книга - словесами. И дед, и прадед читали детям вслух.
"Скоро белый свет опутается сетью"
- ...СЕЙЧАС послушаешь, как детей в семьях обижают, страшно становится. У староверов это было не принято, - вспоминает Алексей Сальников. - Помню, брательника (двоюродного брата) Федоса я подговорил на шалость. Тот был, попросту говоря, дурень, но чудовищно сильный. На горушке возле деревни лежал старый мельничный жернов. Я Федосу и говорю: давай подымем и скатим! Тот могучими руками и катанул колесо... на деревню! Ладно, на улице никого не было! Только баньку соседа разнесло вдребезги.
Поругали меня, конечно, но пороть не пороли. Уважали и себя, и друг друга. Отец Федоса по плечу похлопал: молодец, мол, но больше так не делай - вишь, баньку новую ставить придется!
- "...Скоро етого света не будет, белый свет опутается весь сетью, все люди под сетью жить станут. И через лес сеть пройдет, и через море даже. В Москве будут говорить, а наши внуки будут слушать. Будут реки течь, а не напьешься. А перед концом веку своих детей будут продавать..." - так Нина Хренова вспоминает слова кержацких стариков. - Грехи ведут к катастрофе человечества, эти мнения издавна бытовали в среде кержацкого крестьянства. И что, неправда разве?
Суровая реальность наших дней: невыносимо загрязненный воздух в городах, такая же вода в реках, вопиющая безнравственность. Духовный опыт народа удивительным образом предсказывал глобальные изменения в жизни людей, предупреждал своих детей о возможных последствиях.
"Отец напился и порубил топором иконы"
- ПОЧТИ все, что создали наши предки, при советской власти было уничтожено, - говорит Алексей Сальников. - Моего отца принудили к вступлению в партию под угрозой новой высылки. Велели уничтожить иконы. Отец, совершенно не пивший (бабушка делала самогон для продажи и обмена), жутко напился, унес иконы во двор, порубил топором и вечером зажег костер. Эта картина навсегда перед моими глазами: мечутся блики огня на стенах избы, а бабушка бегает по избе и в ужасе крестится. Бабушка говорила всегда: "Ямщики к власти-то пришли!" Но приходилось жить.
- Мой отец уже крестьянином не был, - вспоминает Евдокия Турова, - работал директором строительства. Он жил и умер с мечтой о своей земле. Тетрадочка у него была, своего рода бизнес-план: сколько ему надо земли, какая техника, что сеять. "Я бы и семью кормил, и государству сдавал бы столько же, сколько сдает колхоз в 100 человек! Почему так нельзя-то?" Ладно, еще, этот вопрос он задавал только своей жене, а то...
Нам, детям, родители старались поменьше говорить и о прошлом, и о том, что сами думают про советские порядки. Хотя целесообразными их, эти порядки, конечно, не признавали. "Им только одно и надо - чтобы власть у их была, а боле ничё" - так порой проговаривался папа.
Я считаю, что кержацкие гены и сейчас сильны. С моей дочерью еще в младенческом возрасте возилась бабушка, моя мама. Года три всего. А характер этот кержацкий передала в целости, даже говор! Поскольку многочисленными рассказами о кержаках я постоянно утомляю семью и друзей, то кое-что знает и дочка. Уважать свою семью, ее прошлое - это очень помогает выстоять в жизни, силы дает быть самим собой.
Кержаки молились за семь колен своих потомков. Мы и наши дети - еще отмоленные...
Записала Светлана ЖОЛОБОВА
Статья опубликована в газете «Аргументы и факты», 2005, № 32
| 
