Как важно, чтобы вера укоренялась в сердце ребенка, чтобы не поверхностно воспринималось то, что учитель-христианин дает ребенку. Зависит это не только от трудящегося, а в первую очередь от Бога, потому что дело это очень трудное. А трудное оно еще и вследствие качества почвы, на которую сеется. В предыдущие времена почва насильственно и искусственно обеспложивалась, делалась почва души и сухой, и дернистой, и недоброй к принятию семени Божьего.

А потом, когда стали разрешать религиозные взгляды высказывать, отовсюду начали кричать: «Духовность, духовность надо возрождать!» Но и мирские люди, и, к сожалению, иные верующие,  часто не различают душевное и духовное.

Внутри тела человеческого - душа, внешняя душевная оболочка, живущая, говорящая но есть еще более сокровенная глубина внутри души - место для принятия Духа Божьего. Даже очень высокие переживания, такие, как сочувствие чужому горю, восторг от природы, ощущение, что все прекрасно, гармонично и сотворено Богом, - это только душевные переживания.

Духовность - это непосредственная встреча с Богом. Зашумели, говоря о духовности, почему-то к духовности приравняли и театр, живопись, музыку - душевные, но не духовные вещи.

Зачем я об этом говорю? Если хочется, чтобы глубины души открылись навстречу Богу, то должна быть вспахана и возделана предыдущая оболочка, душевная, а она как раз  бывает особенно черства.

В старообрядчестве существует идущее из веков отношение ко всему нецерковному - мирской литературе, музыке - как к вещам ненужным и даже греховным. Но недавно мне от одного священника пришлось услышать высказывание о том, что наш труд для Бога и наша борьба за народ - это распространение Евангелия плюс подъем гуманитарной культуры. Ведь десятилетия душа намеренно очерствлялась, на первый план выдвигались потребности бытовые, материальные. В результате народ превращался в население, к тому же потребительски настроенное.

Каждый, кто связан с педагогикой, знает, что успешное движение вперед - это движение от простого к сложному. В движении к Богу путь тот же - от душевного к духовному. Сегодня беда старообрядчества в том, что мы пытаемся перескочить через необходимую, очень важную ступеньку, дать высокодуховную информацию людям, не развитым душевно. Я призываю пересмотреть запрет на светскую литературу, музыку, живопись, и не потому, что они сами по себе спасительны - вовсе нет. Они нужны как предыдущая ступень.

Ведь греховность не в мирском происхождении, греховность предмета, на мой взгляд, определяется тем, насколько оно содействует или противодействует спасению человека, шаг ли это вверх, к Богу, или вниз.

Для многих умственно и эмоционально не развитых представителей молодежи всякое, даже малейшее пробуждение ума или души - это шаг вперед. Может ли для них литература или музыка считаться грехом? Для таких подростков даже эстрадная песня с элементарным смыслом - шаг вперед. Ведь потом ему, быть может, понравится авторская песня, и он поймет, что эстрада для него уже пустовата. Следующей ступенью может стать классика, а впоследствии и церковное пение - хотя в реальности путь этот будет сложнее.

А для воцерковленного человека, который молится, читает духовную литературу, если он смотрит, например, спектакль по классической пьесе, он чувствует опустошение, обкраденность и обманутость. И если такое чувство возникает, то это явно шаг назад, и его делать нельзя.

Подвижники, которые разговаривали с Богом умной молитвой в сокровенных тайниках своей души - для них и клиросное пение было бы шагом назад. Поэтому, если видно, что ребенка, который у нас занимается, надо и музыкой, и литературой подразвить, то в ответ обычно слышишь: «Ну это же не старообрядчество, как можно?!» А я считаю, что в этих вопросах не надо быть такими буквоедами.

Большая забота для меня - те дети, которые сейчас приходят в церковь, а потом станут петь и читать на клиросе. Очень больно видеть, как девочки, только что стоявшие на клиросе в сарафанах, с потупленным взором, выходя из церкви, переодеваются в мини-юбки и подкрашивают губы. У них нет в глубине души того, что мешало бы им так поступать, а значит, клирос для них был маскарадом.

Нередко дети постоянных прихожан гордятся своей тесной связью с Церковью. Он еще маленький ребенок, а уже гордится корпоративностью, принадлежностью к узкому кругу. У него уже надмение, вызванное уверенностью, что владение каким-то набором ритуалов делает его особенным, возносит над другими. Но, в то же время,  он совершенно беспомощен, когда надо постоять за правду, Христову волю исполнить в миру. Как только он оказывается за пределами охраняющего его церковного мира - в ситуации школы, базара, - он не только беспомощен, но и предает то, что на словах исповедует, легко, быстро, без боя. А то еще того хуже - возносясь и фарисейски свою корпоративность подчеркивая. Он тут же, в притворе, может над юродивым посмеяться, унизить.

Беда тут во многом идет от ремесленного отношения к тому сокровищу, которое нам доверено. Одна молодая учительница писала мне о проблемах воскресной школы. Однажды она спросила у родителей своих учеников: «Что вы хотели бы, чтобы знали ваши дети?» Ответ был: «Хотим, чтобы они могли петь и читать в храме». Ни церковные праздники, ни хотя бы краткое содержание Евангелия, ни история Церкви Христовой - ничто их не интересует, они считают, что детям это не надо, что важно лишь овладеть некоей функцией - петь в храме.

Я считаю, что нежелание знать Священное Писание, историю Церкви вытекает из нелюбви      к интеллектуальному, душевному [труду вообще. Такие люди и мирских серьезных книг не читают, и вообще всегда пищу телесную для своих детей предпочитают пище духовной.  Происходит перескок через те же самые ступени. Сначала дети вообще ограждаются от всякого внутреннего труда, а потом ограждаются от трудов по познанию Писания, по познанию духовных сокровищ Церкви. Так на ступень высшую возводятся люди, совершенно к этому не готовые.

Мы знаем, что молитва идет из трех источников - сердцем почувствовать, умом понять, словом выразить. А тут усваивается чисто ремесленническая техника и получается, что человек не молится, а тараторит.

Мотивация родителей легко просматривается - это гордыня: «Мы не из последних, наш ребенок на клиросе поет и читает». Это же очень страшно - страшнее, чем с огнем, играть с Божьей благодатью.

Если человек начинает таким образом взаимодействовать с доверенным ему сокровищем Божьей мудрости, без любви, не утруждая души, то это обязательно ударит по нему. Потом несчастные, разбитые судьбы, искалеченные жизни, болезни страшные во многих поколениях - именно такова плата за фарисейство, за это пустое красование языком, сарафаном. Это действительно сегодня проблема старообрядчества, она наверняка многим знакома.

Например, у нас во Ржеве очень много хороших людей, я нелицемерно чувствую их братьями и сестрами, но, что интересно, среди них старообрядцев потомственных, к сожалению, очень мало. В основном это люди, пришедшие из никонианства, баптизма, адвентизма.

А почему многие потомки старообрядцев не пришли? Да потому, что им не было дано то, за что человек готов претерпевать гонения, непонимание, унижение.

В советское время ребенок был научен в семье некоторым обрядовым действиям - технике чтения и пения, каким-то правилам этикета. Евангелие ему никогда не читали, ни одной слезы не было пролито над святоотеческим поучением. Молитвы любви за другого человека, которому плохо, в их детстве не было. И неужели такой ребенок будет навязанный ему набор правил отстаивать? Как только он вырвется от родителей, которые заставляли его это внешнее для самого ребенка хранить, он немедленно это оставит, предаст.

Сейчас гонений нет, но сейчас хуже: развращение и гордость потоком заливают все доброе. Это более серьезное испытание, и в этом испытании устоять может лишь тот, кому дана любовь к Богу, кого научили думать и чувствовать.

Людмила Киселева-Доброхвалова

 г. Ржев

«Церковь», 2002, вып.4-5