Русский человек в природе своей религиозен, почему излюбленным определением своей родины им и дано ей не какое-нибудь героическое наименование, но указывающее на религиозность, святость, именно - «святая Русь». Она и действительно была такою. Набожность, религиозность русского человека являлась отличительной чертой его характера, резко выделявшей его из среды других народностей, так что приезжавшие иностранцы, особенно греки, поражались редкой религиозностью русских и удивлялись их изумительной выносливости в выполнении тех или иных религиозных обрядов и обычаев.

Раз принятый и усвоенный русским человеком известный религиозный обычай, как предмет веры, крепко внедрялся в его сознании и охранялся им, «яко зеница ока». Из рода в род, из поколения в поколение передавался он как святое наследие отцов, как залог единения с духовным бытом своих предков. И если являлись попытки со стороны кого-либо, даже со стороны «сильных мира сего», изъять тот или иной предмет верований, освященный святой памятью предков, то народ, инстинктивно чувствуя утрату части своего духовного «я», самоотверженно восставал на защиту своих исконных святынь, жертвуя своим земным благом и нередко - жизнью. Наиболее ярким выразителем этой психологии русского народа является время известных форм патриарха Никона, повлекших за собою, как известно, печальный раскол русской церкви. Властный патриарх не учел этой важной стороны духа русского народа, не посчитался с его самодеятельностью, и вот в результате - раскол.

Никакие репрессии потом не смогли заставить наиболее сознательную часть русского народа идти на уступки, жертвовать в угоду грекофильствующему патриарху святым достоянием предков. Чтобы поколебать значение преданий старины в глазах народа, патриарх и собиравшиеся в то время соборы объявили эти предания недавним измышлением «невежественных» предков, стараясь поставить на место попранной старины неслыханные дотоле обряды и обычаи. По стопам соборов пошли все почти тогдашние и последующие писатели господствующей церкви, доказывая в своих сочинениях «еретичность» старых преданий, особенно двоеперстия, их якобы недавнее происхождение или приписывая их возникновение от не существовавших еретиков.

Поборники же старины, отстаивая историческую правду, писали и учили, что древние предания, отвергнутые новаторами, есть, в сущности, самые православные предания, имеющие за собою многовековую давность, освященные памятью святых мужей как русской, так и греческой церкви; двоеперстное же сложение не только не новость в истории Церкви, но глубокая древность, относимая свв. отцами к преданиям апостольским.

В преследовании своих целей со стороны деятелей господствующего исповедания допускались иногда очень непохвальные приемы: искажение памятников древности, сочинение целых соборных деяний на не существовавших еретиков, замалчивание фактов, служащих в пользу отрицаемого двоеперстия, и многое другое. Наука, в мире профессоров и ученых, принадлежавших к официальному православию, действовала в большинстве тоже не со свойственным ей беспристрастием, тенденциозно освещая исторические факты, желая показать этим бессодержательность и бездоказательность почитаемых старообрядчеством преданий святой старины.

Однако не все представители науки пошли на сделку с совестью: некоторые из них прямо и решительно заявили на основании научно-исторических данных, что двоеперстие имеет за собою неопровержимые исторические факты, которые бесспорно свидетельствуют о его существовании в глубокой древности не только в русской церкви, но и по всему христианскому миру.

Громадную услугу в научных изысканиях оказала и оказывает археология, которая, преследуя единственно научные цели открывает многочисленные памятники древнехристианского искусства, имеющие весьма важное значение в деле выяснения различных вопросов церковно-исторического характера. За последнее время исследования почтенных ученых в области археологии вообще и иконографии в частности достигли таких границ, что дают возможность проследить последовательно историю существования двоеперстия в христианской Церкви за все почти века христианской веры, что мы в предлагаемых очерках и попытаемся сделать.

В руководство своему исследованию мы берем труды таких выдающихся ученых,  как профессор Н. Кондаков, профессор Н. Покровский, В. Прохоров, профессор Н. Каптерев, профессор Е. Голубинский и др., изыскания которых признаны ученым миром за вполне положительные.

Исторические данные в очерках будут взаимно пополняться примерами вещественных памятников христианского искусства: скульптуры, мозаики, фресок и иконографии, так как вещественные памятники, по словам св. Иоанна Дамаскина, являются своего рода историей, памятной даже и для не умеющих грамоте (1). При этом считаем необходимым оговориться, что мы отнюдь не претендуем исчерпать в своем исследовании всех существующих памятников христианского искусства и письменности; наша задача скромнее: мы пытаемся, как уже говорили, проследить исторически, при свете вещественных памятников, факт существования двоеперстия во все времена христианской истории и установить, что двоеперстие как символическое перстосложение для крестного знамения и благословения не есть случайное или недавнее явление в истории Церкви.

Памятники христианского искусства, взятые нами для иллюстрации, относятся не к одной какой-либо стране в отдельности, но ко всем почти виднейшим областям христианского мира: Греции, Рима, Венеции, славянских государств, Афона и других, не говоря уже о России. Это, по нашему мнению, наиболее ярко подчеркивает общность и всеобдержность двоеперстия. Мы не включили также в свою задачу воспроизведения всех открытых доселе памятников христианского искусства, которые указывают на существование двоеперстия во все века христианской веры, - это слишком увеличило бы наши очерки; мы берем лишь от одного до трех памятников на столетие, чего вполне, полагаем, достаточно для нашей цели.

Вполне возможно, что в нашей работе, как и во всяком новом труде, могут встретиться некоторые недостатки, недочеты, упущения. В этом случае просим отнестись к ним с братским снисхождением, памятуя, что это произошло не с целью, но по неосмотрительности, от чего не может быть совершенно свободен никто из смертных.