В середине XIX в. на территории Архангельской губернии в 18-ти верстах от селения Семжа Мезенского уезда местной администрацией был обнаружен старообрядческий скит. Обитель находилась в тундре в 60-ти верстах от уездного города Мезень при реке Виска, впадающей в реку Семжа - правый приток реки Мезень. Удивление вызывал тот факт, что скит был основан двести лет назад, в конце XVII в., и в отличие от властей окрестное население знало об его существовании благодаря древней иконе Казанской Богоматери, находившейся в часовне. Икона являлась чудотворной, по свидетельству очевидцев, изливала благодать, исцелявшую телесные болезни. Семженская Богоматерь (такое название получила она по месту нахождения скита) считалась заступницей северных промышленников, которые не жалели средств на содержание обители, где хранилась их святыня. Богослужение в скиту проводили проживавшие там старицы1.

Не менее загадочна история возникновения этого островка старообрядчества на окраине Архангельской епархии. До настоящего времени дошли лишь публикации в периодической печати и переписка между губернской и уездной администрацией, а также представителями православного духовенства конца Х1Х-начала XX в. по вопросу о создании и деятельности скита. В статье И.М. Ревы за 1881 г. даются краткие сведения по истории Семженского скита, но не указаны источники информации2. Автор статьи «Семженские кельи», опубликованной в «Архангельских епархиальных ведомостях» в 1912г., упоминает о сохранившемся кратком сказании под названием «Келейная опись», написанном «раскольницей» девицей Натальей в 1803 г. Вероятно, в основу сказания вошли предания, бытовавшие в начале XIX в.3 6 марта 1904 г. в рапорте епископу Архангельскому и Холмогорскому Иоаникию священник мезенской церкви Нерукотворного Спаса Павел Шангин цитирует некие «раскольнические записи», в которых освещена история образования скита4. Благодаря этому до нашего времени частично сохранился текст документа. Возможно, «раскольнические записи» и «Келейная опись» являются одним и тем же источником, так как повествуют об одних и тех же событиях. Но в таком случае возникает вопрос, почему, докладывая все обстоятельства происшедшего вышестоящему должностному лицу, священник не указал точное название документа? Нельзя исключить, что мы имеем дело с разными источниками или один из них составлен на основе другого.

Из скупых сведений по истории Семженского скита (его ещё называли Семженские кельи, в произношении мезенских жителей «Семеския кельи») мы узнаём о том, что в конце XVII в. скит основали новгородские монахини Евфимия и Павла, мать и дочь. Судьба занесла их на Архангельский Север в период репрессий на староверов ещё при царе Алексее Михайловиче5.

Глухие, малообитаемые места северной окраины стали пристанищем многих поборников «древнего благочестия». Не последним являлось и то обстоятельство, что в Пустозерском уезде, по соседству с Мезенским, находился в заключении вождь старообрядцев протопоп Аввакум. Горячее слово Аввакума, пробивая тюремные стены, не только доходило до его сторонников, но и порождало новых. Восстание обитателей Соловецкого монастыря, выступивших в защиту «древнего благочестия», также оказало решающее значение для распространения старообрядческих взглядов на Севере. В период осады царскими войсками некоторые монахи покидали монастырь. Преследуемые, они скрывались в северных лесах, основывая монашеские поселения. К ним присоединялись единомышленники из других монастырей. Испытывая большое уважение к страдальцам за веру, местное население оказывало всестороннюю поддержку староверам. Оно воспринимало их идеи, оппозиционные по отношению к официальной церкви.

Новгородские старообрядки бежали на Зимний берег Белого моря Северного Ледовитого океана, где в районе реки Ручьи монахи-староверы организовали пустынь. Точной даты основания старообрядческих скитов на Зимнем берегу не установлено. Но известно, что ещё в конце XVI-начале XVII в. на Ручьях существовали поселения монахов-отшельников Исайи и Никанора, ставших местночтимыми святыми6. Здесь же находились земельные владения Антониево-Сийского монастыря, который до основания в 1682 г. Холмогорской и Важской епархии управлял всеми духовными делами на Архангельском Севере7. В отдалении от монастыря могли скрываться монахи, покинувшие его стены. Предположительно, сначала они вели отшельническую жизнь и только впоследствии переходили в старообрядчество. Позднее, в 1745 г., старообрядческая пустынь в районе реки Ручьи будет официально зарегистрирована в Архангелогородской губернской канцелярии как Игнатьевский старообрядческий скит8.

«Келейная опись» повествует, что Евфимия и Павла, недолго пробыв на Зимнем берегу, обратились к старцу Иоаникию, в миру бывшего мезенским крестьянином, с просьбой найти им более надежное пристанище. В свою очередь старец пригласил ещё двух монахинь - Ирину и Дорофею. Путешествие, которое они совершили по северным лесам и болотам, было очень трудным. При переправе через Мезенскую губу монахи чуть не погибли, но всё кончилось благополучно. Иоаникий, будучи старожилом, оказался опытным проводником. Сначала подвижницы обосновались в небольшой келье, построенной Иоаникием на берегу Виски. Питались лесными дарами - грибами и ягодами, ловили рыбу. Жизнь их проходила в глухом лесу в окружении диких животных, в посте, молитве и трудах9. В статье И.М. Ревы говорится, что скит был основан новгородскими монахинями в 1680 г., но источники данной информации не указаны10. Как повествуют «раскольнические записи», жителям Малокузнецовой слободы братьям Илье и Герасиму Личутиным во сне явилось Божие откровение, что они должны построить кельи отшельникам, живущим среди «пустыни непроходимой». Личутины ездили на оленях по тундре до тех пор, пока не обнаружили монахинь в маленькой келье. Свою миссию они выполнили, построив новое более просторное помещение, куда переселили подвижниц. О новгородских монахинях сохранилось немного сведений. По преданию, Евфимия после смерти привиделась своей дочери Павле. «Раскольнические записи» свидетельствуют, что инокини Евфимия и Павла были похоронены недалеко от келий". Со временем имена основательниц скита незаслуженно забыли.

Местная администрация долгое время не знала о существовании старообрядческого скита. Православных церквей и монастырей поблизости не было, поэтому для окрестных крестьян, которые испытывали потребность в духовной жизни, скит стал почитаемым святым местом, в основном благодаря чудотворной иконе Казанской Богоматери, по преданию, принесённой монахинями из Новгорода12. Да к тому же население Мезенского края в большинстве своём разделяло старообрядческие взгляды. Правда, не всегда открыто, так как многие официально числились православными.

В Семженской обители проживало до двадцати насельников. Поблизости от скита селились старообрядческие монахи-отшельники. Известны старец Алексий и девица Анисья, которую считали святой. Её именем была названа виска Анисьина, впадающая в Семжу. Анисья приходилась сестрой монахине Ирине, и обе они были из рода оленеводов Кыркаловых. Также дошло до нас имя одной из наставниц скита - Натальи Васильевны. Вероятно, она и была автором «Келейной описи»13. Здесь надо заметить, что жители скита причащались и исповедовались у «священноиноков» Максима и Досифея, обитавших по реке Семже «за 30-ть поприщ от келий»14.

Возможно, что Досифей - это тот самый иеромонах, который в 1720-е-1730-е гг., поселившись особым скитком у реки Майда, причащал и исповедовал скитских обитателей, живших по берегам Койды и Майды на Зимнем берегу Белого моря. Документально установлено, что в том районе проживали старообрядцы, переехавшие в начале XVIII в. из керженских скитов Нижегородского края во главе со старцем Ануфрием. Прибыли туда староверы и из других населенных пунктов центральной и северной части России. Они создали старообрядческий скит, который в 1745 г. был зарегистрирован в Архангелогородской губернской канцелярии как Ануфриевский15. Таким образом, в Семженском скиту в XVIII в. проживали старообрядцы поповского толка, как и на Зимнем берегу. Надо заметить, что на Архангельском Севере староверы в подавляющем большинстве относились к беспоповцам. Безусловно, здесь сказалось влияние крупного центра беспоповщины - Выговского общежительства, находившегося по соседству, в Олонецкой губернии.

Есть основания полагать, что Евфимия и Павла являлись монахинями новгородского Росткина монастыря Рождества Иоанна Предтечи. Это единственный новгородский монастырь, который имел земельную вотчину в Двинском уезде в XVI-XVIII вв. Как же так случилось, что после конфискации земель у новгородских землевладельцев, в том числе и у монастырей, проведенной великим московским князем Иваном III в Двинском крае в конце XV в., Росткин монастырь сохранил свою земельную вотчину в этом регионе, а возможно, и получил её от московского князя. Вероятно, тут сыграла свою роль как лояльность монастыря по отношению к великому князю, так и то обстоятельство, что монастырь носил имя его небесного покровителя.

Первое упоминание о двинском землевладении Росткина женского монастыря относится к середине XVI в. В описании земель Двинского уезда Ивана Заболоцкого 1552-1553 гг. зафиксировано: «В Матигорской же луке в Быстрокурье на Марилову острову деревни Ивана Святого сРосткины улицы, что в Новегороде»16. Платежная книга 1560 г. свидетельствует, что крестьяне этого монастыря из Матигорской луки платили оброк «з году на год» пятнадцать алтын за рыбную ловлю на Зимней стороне17.

К концу новгородской самостоятельности ещё один новгородский монастырь - Юрьев -имел земли на Двине. При этом в вышеупомянутом описании Заболоцкого говорится: «в Заостровской же луке деревни, что были Юрьевского монастыря...»18. А в Платежной книге записано: «На Луде на больших местах варницы были льготные же, а ныне изо льготы вышли. А преж те варницы были Юрьевского монастыря...»19. В отличие от Росткина, Юрьев монастырь лишился своей вотчины в период конфискации земель великим московским князем в конце XV в.20

В писцовой книге Двинского уезда Мирона Андреевича Вельяминова за 1621-1624 гг. имеются сведения о вотчинах Росткина монастыря в «Матигорской луке на острове Марилове»21. Ничего не изменилось и к 1678 г., что доказывает переписная книга Двинского уезда переписи стольника Афанасия Даниловича Фонвизина, где зафиксированы аналогичные данные о земельных владениях этого монастыря22.

В связи с вышесказанным несомненный интерес представляет челобитная монахинь Росткина монастыря царям Иоанну и Петру за 1683 г., отложившаяся в фонде архангельского Михайловского монастыря. Суть челобитной заключается в том, что игуменья Марфа с сестрами просили, вместо их вотчины в Двинском уезде деревни Марилов Остров с крестьянами, рыбными ловлями и со всеми угодьями, предоставить им в Олонецком уезде «государскую» деревню Юксовская также с крестьянами и со всеми тонями. Из документа видно, что в деревне Марилов Остров находилось двадцать два крестьянских и бобыльских двора, она была расположена по соседству с «государскими» волостями и деревнями Двинского уезда. Монахини жаловались на трудности, которые они испытывали при сборе налогов. Во-первых, их двинская вотчина была удалена на расстоянии «тысяче восме» верст от монастыря. Да и крестьяне (в челобитной не объяснены причины) стали «не послушны», оброчных денег не платили и рыбы в монастырь не только «не довозят», а в 1682-1683 гг. вообще ничего не привезли. Монастырь не имел специальных служителей для сбора оброка, поэтому монахини просили государей войти в их положение и поменять им вотчину. «Государская» деревня Юксовская, на которую они претендовали, находилась по соседству с вотчиной Росткина монастыря в Остречинском погосте Олонецкого уезда - деревней с таким же названием - Юксовская. К тому же обе деревни состояли в ведении Новгородского приказа, который осуществлял денежные сборы и учет доходов с этих земель. Челобитчицы замечают, что вотчину в Двинском уезде пожаловали им ещё прародители нынешних государей. В обращении к царям монахини несколько раз называли свой монастырь «вашего государского богомолия», а себя «богомолицами государскими». Помимо игуменьи Марфы, в документе перечислены имена нескольких монахинь, проживавших в монастыре: казначеи Евфимии да стариц Евдокеи, Надежды, Пелагеи, Варсонофьи, Улей, Анастасии, Марфы, Евфимии, Наталии, Евфимии, Февронии, Ираиды, Дорофеи, Агафий, Марфы, Евгении, Анисий и Марьи. Но это неполный состав обитательниц монастыря23.

На обратной стороне челобитной указано, что за игуменью Марфу с сестрами челобитную подписали игумен Николаевского Белого монастыря Иосиф и священник Росткина монастыря Наумов. Здесь указаны имена пяти монахинь: казначеи Пелагеи, стариц Стефаниды, Евфимии, Улиты и еще одной, имя которой написано неразборчиво24.

Челобитную из Москвы отослали на Двину с резолюцией: «ответ сам доложить боярину князю Василию Васильевичу Голицыну». По всей видимости, просьба монахинь не была удовлетворена, так как из документов явствует, что деревня Марилов Остров в середине XVIII в. по-прежнему являлась вотчиной новгородского монастыря. В переписную книгу раскольников города Архангельска и Двинского уезда за 1747 г. включены крестьяне Марилова острова деревни Селишная - вотчины Росткина девичья монастыря25.

При анализе челобитной выявлено, что имена казначеи в тексте документа и на момент его подписания не совпадают: в первом случае значится Евфимия, во втором - Пелагея. Можно предположить, что казначея Евфимия и основательница старообрядческого скита новгородская монахиня Евфимия одно и то же лицо. Даже скупые сведения, которые до нас дошли о подвижнице Евфимии, дают представление о ней как о человеке решительном и целеустремленном, имевшем организаторские способности. Очевидно, в монастыре она играла не последнюю роль. По всей видимости, новгородские инокини уже имели представление о Двинском уезде, где находилась их вотчина. И не исключено, что им приходилось приезжать туда по хозяйственным делам. Да и на этот раз Евфимия могла прибыть в двинскую вотчину в командировку, как прежде взяв с собою свою дочь-монахиню. К тому же в новгородском монастыре могли так и не узнать о причинах исчезновения своих монахинь на далёком Севере.        

Естественно, это только предположение, так как челобитная, где упоминается казначея Евфимия, датирована 1683 г.26, а в статье «Семженские кельи» за 1912 г. говорится, что, со¬гласно «Келейной описи», монахини бежали из Новгорода ещё в царствование Михаила Алексеевича (до 1676 г.)27. Впрочем, по «раскольническим записям», которые ближе к первоисточнику, точно это утверждать нельзя. Там имя царя Михаила Алексеевича справедливо связывается со всеми последующими событиями раскола Русской Православной Церкви28.

События по преследованию старообрядцев на Зимнем берегу Белого моря происходили после 1682 г. при архиепископе Холмогорском и Важском Афанасии. Именно тогда было схвачено несколько монахов-старообрядцев, обитавших на Ручьях. Как и другим подвижникам древнего благочестия, им пришлось пройти через Архиерейский судный приказ, где действовали не столько методом убеждения, сколько битьём и пытками29. Поэтому не исключено, что эти события повлияли на решение новгородских инокинь найти более безопасное место для скита. Тогда можно предположить, что он был образован в конце 1680-х-1690-е гг. Однако монахини могли посчитать своё первоначальное пристанище ненадёжным, так как Зимний берег был известен среди обитателей Росткина монастыря как место, где крестьяне их двинской вотчины деревни Марилов Остров ловили рыбу для уплаты оброка.

В Двинском уезде недалеко от вотчины Росткина монастыря в XVI-начале XVII в. находился Емецкий женский монастырь Рождества Иоанна Предтечи. Время его создания неизвестно, но не исключено, что он был образован благодаря миссионерской деятельности монахинь Росткина монастыря. Также возможно, что Емецкий монастырь основал кто-то из новгородских землевладельцев. По документам XIV-XVI вв. исследователями установлено, что Емца была одним из районов Подвинья, где новгородские бояре имели значительные вотчины. Среди них знаменитая новгородская боярыня Анастасия, жена Ивана Григорьевича, участница политической борьбы, владела тремя волостями, включавшими в свой состав свыше семидесяти деревень30. В некоторых источниках Анастасия упоминается как «посадница», которая в XVI в. на территории Двинского уезда основала мужской Лявленский монастырь, где над могилой своего брата построила церковь Успения Богомате¬ри31. Великий московский князь Иван III, имевший в Емце земельные владения32, также мог создать там монастырь, назвав его именем своего небесного покровителя.

Первая опись монастыря 1565 г. свидетельствует: «в Емецком стану у большого села на реке Емце» имелся «монастырек девичь Иоанна Предтечи, а в вотчинки у того монастыря было четыре деревни живущих... та церковь Иоанна Предтечи стоит на монастырской земли на Никулиной деревне и Кощеевой горе»33. По писцовым книгам двинского воеводы князя Василия Звенигородского за 1586-1587 гг., Емецкий монастырь значится приписанным к Антониево-Сийскому монастырю. К этому времени в монастыре появилась другая церковь - Георгия. Обе церкви были деревянными. Монахини жили в двенадцати кельях. В связи с бедностью монастыря ему по царской грамоте Федора Иоанновича оказывалась помощь из казны «по двенадцати рублев в год»34. Ввиду необходимости защиты двинских земель от польских войск в 1613 г. на месте монастыря был сооружен Емецкий острог. Монахинь перевели в Емецкий Покровский монастырь, который до того времени был мужским. А прежние обитатели Покровского монастыря переселились в Антониево-Сийский монастырь. Емецкий Покровский женский монастырь, также приписанный к Сийскому монастырю в 1616 г., существовал до 1760 г.35 Таким образом, можно предположить, что в период поездок монахинь Росткина монастыря для сбора оброка со своей вотчины в Двин¬ском уезде они останавливались в Емецком женском монастыре.

Большая часть населения Мезенско-Печорского края разделяла старообрядческие убеждения. Но так получилось, что мезенский крестьянин Артемий Ванюков, поссорившись с местными староверами, взялся добровольно помочь архиепископу Варсонофию в поисках «раскольнических» обителей. В 1743 г. после семимесячного путешествия неутомимого разведчика по тайге архиепископ получил достаточно полную информацию о местонахождении скитов в глухих лесных районах Двинского и Мезенского уездов. С целью уничтожения старообрядческих обителей в том же году была снаряжена экспедиция в составе воинской команды во главе с майором Ильищевым и прапорщиком Бородиным при участии представителей духовенства. Действия экспедиции вызвали массовые самосожжения, происшедшие в Великопоженском скиту и небольших скитах по рекам Вижасу и Ома. На Зимнем берегу солдаты схватили несколько монахов, которых доставили в Архангелогородскую губернскую канцелярию, а затем - домовую канцелярию архиепископа. Уцелевшим скитам пришлось регистрироваться в губернской канцелярии и платить налоги «за раскол», помимо этого мужское население облагалось подушной податью36.

Благодаря расположению среди непроходимых болот и малочисленности обитателей, Семженский скит не был обнаружен, поэтому он стал пристанищем потаённых раскольников.

 В середине XIX в. на месте скита осталась старообрядческая часовня, при которой проживало несколько староверов. Часовня содержалась на добровольные пожертвования местных промышленников. Здание принадлежало Семженскому сельскому обществу. В 1877 г., после обращения благочинного священника Борисова в Архангельскую духовную консисторию, Семженские кельи были преобразованы в православную часовню Казанской Богоматери, которую указом консистории от 26 октября 1877 г. причислили к приписной церкви села Семжа Кузнецеслободского прихода Мезенского уезда37. Архангельский губернатор полагал, что, когда будет установлена прочная зависимость часовни от приходского священника, можно будет чудотворную икону перенести в Семженскую церковь38. В 1878 г. благочинный Борисов предлагал преобразовать часовню в богадельню для престарелых женщин ввиду того, что дом был построен на средства православного благотворителя самоедина Николая Васильевича Бобрикова34.

Из рапорта мезенского уездного исправника в Архангельское губернское правление за 1880 г. известно, что Семженский «раскольнический» скит в тот период ещё существовал и в кельях проживало восемь староверов, из них трое мужчин40. В 1884 г. мезенские мещане, обитавшие в кельях, собирались официально открыть старообрядческую обитель. Несмотря на то, что они ходили на исповедь в православную церковь, по убеждениям причисляли себя к староверам.

Архангельское губернское правление указом от 4 июня 1884 г. признало право за духовным ведомством распоряжаться часовней как культовым зданием41. Православные священники редко посещали отдаленную часовню, в то время как окрестное население не забывало о ней. Для поклонения иконе Казанской Богоматери ежегодно, в основном в зимнее время в период Великого поста, приезжало большое количество богомольцев, по некоторым источникам более 300 человек, которые посещали часовню как святую обитель. Для них проводили молебны не священнослужители, а местный крестьянин Павел Васильевич Филатов с сестрой Феодосией. Кроме этого в кельях паломникам оказывали радушный приём, кормили их сытно рыбой, грибами, ягодами42.

В то же время возникает другое предание по истории скита. В соответствии с показаниями крестьянина Филатова благочинному священнику Алексею Ивановскому, Семженские кельи были образованы в 1670 г. крестьянином селения Койда Иоаникием Филатовым, который принес с собой икону Казанской Богоматери. Потомки основателя переселились в селение Семжа, а в кельях стали проживать богомольцы, в основном старики и старухи из разных сел. У Филатова имелся келейный Синодик с именами живших и похороненных там инокинь и стариц41. Очевидно, легенда возникла у старообрядцев, желавших сохранить за собой здание келий, доказав их принадлежность семье Филатовых как наследникам основателя.

Православное духовенство беспокоила бесконтрольность богослужения и сбора средств, так как богомольцы давали большие пожертвования на содержание часовни. Поэтому в ноябре 1897 г. её причислили к Кузнецеслободской приходской церкви города Мезень, причту которой было предписано периодически совершать в часовне богослужения44. В связи с этим в сентябре 1898 г. в бывших Семженских кельях побывали священник Кузнецеслободской церкви Афиноген Шилов и псаломщик Александр Видякин. Более семи часов по тундре пешком добирались они из Семжи до часовни для того, чтобы отслужить молебен перед чудотворной иконой и составить опись имущества часовни. Кроме икон, в опись вошли книги, в том числе «ветхие»: Устав о постах Почаевской типографии, Каноник, рукописный Канон Казанской Богоматери, Часовник, изданный при царе Алексее Михайловиче, и другие старопечатные книги. Можно предположить, что чудотворная икона и некоторые книги ранее находились в Росткине монастыре. Принимая во внимание, что крестьянин Павел Филатов считался православным, поручили ему заведовать Семженской часовней, вручив кружку для сбора пожертвований4*.

Тем временем старообрядцы Семжи стали активно укреплять свои позиции, налаживая связи с единомышленниками из других регионов России. Для этой цели Павел Филатов побывал в Нижнем Новгороде, на Урале и в Москве. Пользуясь безнадзорностью местных приходских священников, они поселили в кельях миссионеров австрийского толка Белокриницкой иерархии, которые стали успешно пропагандировать свои взгляды среди местного населения. Выдающий себя за священника крестьянин Нижегородской губернии Алексей Сергеевич Старков вместе с местным крестьянином Григорием Яковлевичем Ситниковым, одеваясь в священническое облачение, проводили богослужения на дому крестьян-старообрядцев. Здесь же началась деятельность в качестве старообрядческого начётчика одного из видных деятелей австрийского толка Ивана Степановича Жмаева, приехавшего на Север из Оренбургской губернии46.

Православное ведомство проявило беспокойство в 1903 г., когда Павел Филатов открыто перешёл на сторону старообрядцев, а Семженские кельи вновь были превращены в «раскольнический» скит. Чтобы не оставлять часовню, считавшуюся православной, в руках староверов, духовная консистория в 1903 г. передала её в ведение Ущельской женской общины. Выселение прежних обитателей происходило в декабре 1903 г. при явном их сопротивлении и возмущении окрестного населения. К тому же обнаружилось одно немаловажное обстоятельство - то, что чудотворная икона исчезла, а на месте её оказалась другая икона, похожая на пропавшую. Кроме того, по свидетельству православного миссионера священника Акиндина Красильникова, старообрядец Павел Филатов похитил из архива мезенской полиции документы, касавшиеся Семженских келий47.

В 1906 г. Филатов обратился к председателю Совета министров графу СЮ. Витте с просьбой вернуть здание келий по праву наследования. В подтверждение своих прав Филатов прилагал приговор крестьян села Семженское. Но все усилия староверов были тщетны. Часовня оставалась в православном ведомстве, так как администрация стояла на защите интересов официальной церкви48.

Таким образом, Семженские кельи во главе с монахиней Ермеонией стали филиалом Ущельской общины, где проживали две монахини и несколько послушниц. Кельи находились на расстоянии 22 верст от общины. Поэтому управляющая Ущельской общиной монахиня Магдалина в рапорте от 24 января 1905 г. просила изъять их из ее ведения, образовав на этом месте самостоятельную общину49. Однако у руководства Архангельской епархии на этот счёт были свои планы. По указу Синода от 5 декабря 1908 г. Ущельская община была преобразована в Ущельский женский монастырь преподобного Иова. В предписании епископа Михея от 18 августа 1911 г. говорилось, что земли, которые отводятся монастырю, должны быть расположены как можно ближе к Семженским кельям, которые должны стать центром всей обители. Впоследствии предполагалось перенести весь монастырь на место келий. В ските за счёт епархии был построен новый дом. В нём размещалась церковь, монашеские кельи и гостиная для богомольцев50.

Семженские староверы недоброжелательно относились как к новым православным обитателям скита, так и к паломникам, приезжавшим на богомолье в монастырь, даже не показывали им дорогу к кельям51. По всей видимости, малонаселённые кельи, бывшие оплотом старообрядчества в Мезенском регионе на протяжении нескольких веков, были им нужны как святое место, почитаемое многими поколениями мезенцев. Староверы старались привлечь внимание общественности, опубликовав в 1909 г. в газете «Архангельск» заметку с призывом о необходимости возвратить им имущество, незаконно перешедшее, по их мнению, в православное ведомство52. Потеряв надежду обосноваться в кельях, старообрядцы пытались открыть новый скит в 12-ти верстах от Семжи в урочище Старцы. Но администрация в 1912 г. строительство дома приостановила, а тринадцать крестьян-старообрядцев по постановлению мирового судьи 1-го участка Мезенского уезда были наказаны штрафом в размере одного рубля с каждого, который за неимением у них денежных средств был заменён арестом при полиции на одни сутки53.

А между тем старообрядцы австрийского толка прочно обосновались в Семже. Они построили там свою церковь, «звон которой, - как писал современник, - раздаётся вместе со звоном православного храма, потерявшего многих из своих прихожан»54.

При советской власти трагически оборвалась жизнь старообрядческих деятелей Павла Филатова и Ивана Жмаева*. Обвинённые в организации контрреволюционной старообрядческой группы, они были расстреляны в 1937 г.55

Несмотря на то, что Ущельский женский монастырь был закрыт в 1920 г., в его филиале Семженских кельях до начала 1930-х гг. проживали православные монахини. Как и их предшественницам-подвижницам «древнего благочестия», им приходилось выживать среди северной суровой природы56, поддерживая в далеком Мезенском краю духовную жизнь, зажжённую новгородскими монахинями около трёх веков назад.

* Престарелая дочь ревнителя и страдальца за веру Ивана Жмаева проживает ныне в Великом Новгороде и является прихожанкой храма св. Иоанна Богослова на Витке - прим. иерея Александра Панкратова, настоятеля храма св. Иоанна Богослова на Витке.

1          Рева И.М. Письма с далёкого Севера (письмо третье) // Русское богатство. № 3. 1881. С. 1-24; Семженские кельи (их краткая история и значение) // Архангельские епархиальные ведомости. 1912. № 3. С. 79-83; ГААО. Ф. 29. Оп. 3. Т. 1. Д. 1741. С. 78-81 об.; Оп. 4. Т. 3. Д. 1447. Л. 3-4.

2          Рева И.М. Письма с далёкого Севера (письмо третье)... С. 1-24.

3          Семженские кельи (их краткая история и значение)... С. 79-80.

4          ГААО. Ф. 29. Оп. 3. Т. 1. Д. 1741. С. 78-81 об.

5          Рева И.М. Письма с далёкого Севера (письмо третье) ... С.7; Семженские кельи (их краткая история и значение) ... С. 79-81; ГААО. Ф. 29. Оп. 3. Т. 1. Д. 1741. С. 78 об.-79 об.

6          Кириллов А. Подвижники благочестия, почивающие в усыпальнице Антониево-Сийского монастыря. Архангельск, 1902. С. 17-21; Поморская энциклопедия. Архангельск, 2001. Т. 1. С. 176.

7          Антониево-Сийский монастырь основан в 1520 г. преподобным Антонием, в миру Андреем Никифоровичем, уроженцем деревни Кехты Двинского уезда (1478 г.). Его отец был новгородцем. В 25 лет лишившись родителей, Андрей уехал в Новгород, где в течение пяти лет жил в услужении одного боярина, своего родственника, который выдал за него свою дочь. После смерти жены Андрей решил постричься в монахи. См.: Краткое историческое описание монастырей Архангельской епархии / Изд. Архангельского епархиального церковно-археологического комитета. Архангельск, 1902. С.78-79.

8          Хруцкая Л.Н. История старообрядческих скитов на Зимнем берегу Белого моря // Русский Север и архиепископ Афанасий: Сб. науч. ст. / Сост. и отв. ред. В.Н. Булатов, Л.Д. Попова. Архангельск, 2003. С. 107.

9          Семженские кельи (их краткая история и значение)... С. 80-81.

10        Рева И.М. Письма с далёкого Севера (письмо третье) ... С.7.

11        ГААО. Ф. 29. Оп. 3. Т. 1. Д. 1741. Л. 78 об.-79.

12        Там же. Л. 79; Семженские кельи (их краткая история и значение)... С. 81.

13        Рева И.М. Письма с далёкого Севера (письмо третье) ... СЮ.

14        ГААО. Ф. 29. Оп. 3. Т. 1. Д. 1741. Л. 79 об.

15        Хрушкая Л.Н. История старообрядческих скитов... С. 107, 110.

16        Копанев А.И. Платежная книга Двинского уезда 1560 г. // Аграрная история Европейского Севера СССР. Вологда, 1970. С. 514. Приложение № 1. Табл. посошных налогов с двинского населения по Платежной книге, п. 3.

17        Там же. С. 524.

18        Там же. С. 514. Приложение № 1. Табл. посошных налогов с двинского населения по Платежной книге, п. 56.

19        Там же. С. 535.

20        Копанев А.И. Землевладение после присоединения к Москве // Аграрная история Северо-Запада России / Под рук. А.Л. Шапиро. Л. 1971. С. 286; Демчук Г.В., Уткин Н.Н. Писцовые книги Двинского уезда XVI-XVII вв. как источник по истории церкви // Массовые источники отечественной истории: Мат. X Всерос. конф. « Писцовые книги и другие массовые источники XVI-XX вв.: Проблемы изучения и издания», посвящ. 90-летию Александра Львовича Шапиро. Архангельск, 1999. С. 112.

21        Двинский уезд // Писцовые книги Русского Севера / Отв. сост. Н.П. Воскобойникова. М., 2000. С. 256.

22        Двинский уезд // Писцовые книги Русского Севера... С.259.

23        ГААО. Ф. 57. Оп. 2. Д. 235. Л. 1.

24        Там же. Л. 1 об.

25.       ГААО. Ф. 1. On. 1. Д. 4067. Л. 69 об.

26. ГААО. Ф. 57. Оп. 2. Д. 235. Л. 1-1 об.

27.  Семженские кельи (их краткая история и значение)... С. 80.

28.  ГААО. Ф. 29. Оп. 3. Т. 1. Д. 1741. Л. 78 об.

29. Верюжский В. Афанасий, архиепископ Холмогорский, его жизнь и труды в связи с историей Холмогорской епархии за первые 20 лет её существования и вообще русской церкви в конце XVII в. СПб., 1908. С. 87-90, 97-99.

30. Копанев А.И. Землевладение в новгородские времена // Аграрная история Северо-Запада России... С. 283-284.

31.  Полное собрание исторических сведений о всех бывших в древности и ныне существующих монастырях и примечательных церквах в России / Сост. А. Ротшин. М., 1852. С. 17.

32.  Копанев А.И. Землевладение в новгородские времена... С. 282.

33.  Краткое историческое описание монастырей Архангельской епархии. Архангельск, 1902. С. 98.

34 Там же. С. 99.

35. Там же. С. 109, 175.

36. Малышев В.И. Усть-Цилемские рукописные сборники XVI-XX вв. Сыктывкар, 1960. С. 168-169; Огородников С. Материалы по истории Архангельской епархии, извлечённые из дел Синодального архива. СПб., 1893. С. 11-12 об.; Хруцкая Л.Н. История старообрядческих скитов... С. 105-107.

37 ГААО. Ф. 29. Оп. 3. Т. 1. Д. 1741. Л. 121.

38. Там же. Л. 73.

39.  Там же. Л. 121.

40        ГААО. Ф. 4. Оп. 11. Д. 704. Л. 44.

41        Там же. Д. 750. Л. 1-8.

42    &n