Съезд открывается в помещении второй московской общины, в Токмаковом пер., 30 апреля в 1 час. дня. Съехалось представителей от различных общин и приходов со всех концов Poccии до 150 челов. Большинство все, крестьяне, приехавшие узнать, что говорят в Первопрестольной, главным образом, конечно, о земле, о войне, о форме правления.

- Чего, батюшка, нам держаться-то? - спрашивает, обращаясь ко мне, убеленный сединами старец.

- Как чего? - переспрашиваю.

- Да вот насчет там управления-то.

- Мы, отец, от вас хотим послушать, чего хотите, вы, - настоящая, черноземная Poccия?

- Да што мы-то, всякое там говорят, мало ли!

И затем неожиданно переходит с просьбой ко мне, чтобы мы этак защищали лучше крестьянские интересы.

- Вы уже там, батюшка, все можете, вы уже нам насчет земли-то получше, значить, штобы по справедливости, без обиды.

Я настораживаюсь, в уме проносится - «социализация», однако, думаю, скоро восприняла деревня эти идеи.

- Т.-е. как, дедушка, по справедливости?

- Да как, батюшка? Вот видите, что и у нас крестьяне хотят землю всю отобрать. Как это можно, зачем же отбирать, нам не отбирать нужно, а еще у нас и так земли мало. Вот у помещиков, знамо дело, надо все взять, будя им, пожили.

Скоро нас окружает толпа, начинается общий разговор. Откуда-то вынырнувший социал-демократ большевик горячо проповедует против и кричит во всю мочь: «Кто хочет войны, пусть идет, услать их всех на позиции».

Старик лет 70-ти начинаете его урезонивать.

- Как же так, всех брать, хто говорить. Эх ты, комарья голова, да как же меня брать, когда мне семьдесят лет, или мою старуху.

Многие, однако, присоединяются.

Оно, конечно, што воевать зря-то, пора и кончать.

- А как кончать? - спрашиваю. - Да значит без аннексий и контрибуций. «Ну, думаю, вот-те фунт: однако идеи левых далеко пошли».

Начинаются прения. Три докладчика горячо доказывают необходимость продолжения войны до победного исхода. Начинаюсь выступать крестьяне. Говорят нескладно, по записочкам, многие читают привезенные наказы. Слушаю и удивляюсь; все говорят против войны и против контрибуции! Вот-те, бабушка, и Юрьев день! Старообрядцы - и вдруг немцы чуть ли не братья. За войну высказываются только двое-трое. «Ну, думаю, резолюция провалилась». Председатель ставить на голосование резолюцию, в которой говорится о необходимости возложить на Германию все издержки. И что же, новый сюрприз, - за резолюцию высказывается подавляющее большинство, против всего только 8 человек, и при том как раз все те, которые говорили!. Оказалось противниковъ войны и контрибуции всего только 8 человек.

Однако после, в разговоре, обнаружилось, что и эти восемь человек говорили против по недоразумению. Они думали, что проливы нужно брать приступом, а это разве можно, вот французы и англичане и то не могли их взять.

Насчет контрибуции тоже курьез. Говоривших кто-то уверял, что проценты по займам будут платить и возстанавливать разоренные города и области помещики
и купцы, когда же им растолковали, что если продать с аукциона не только имения наших купцов, но их самих с женами и детьми, и только чуть-чуть хватит уплатить проценты за один год, что значит платить все придется им же, крестьянам, то стали горой за контрибуцию.

Из разговоров выясняется, что темным-темна наша деревня. Мрак безпросветный в ее народных глубинах. Приедет какой-нибудь последователь Ленина или, может быть, и прямой немецкий шпион, бросит слово, крестьяне и верят. Не зря, значит, человек приехал, как же не поверить, особенно если эти слова приходятся по душе, ведь каждому хочется поскорей увидеть своего сына дома.

Следует отметить еще один курьез: слово «буржуй» от рабочих переняли и некоторые крестьяне. И вот один из них, очень зажиточный, имеющий больше десятка тысяч в банке, да полные закрома хлеба, искренно говорил, что «буржуазия просто не дает дышать».

Интересную картину дали прения о форме правления. Со слов моего старого собеседника можно было ожидать, что крестьяне действительно приехали послушать, как говорят в Москве. На самом деле оказалось далеко не так, или, вернее, совсем наоборот: представители приехали с твердым намерением отстаивать не только республику, но и демократическую, да при том еще с одной палатой.

Докладчик старался безпристрастно описать сущность парламентарной монархии и демократической республики. И ясно было, что когда он говорил о монархии, на него смотрели с недоверием, когда же в результате сравнения он высказался категорически за необходимость установления республики, то съезд тепло его благодарил. Только в душе одного монархия нашла отклик.

Я слушал, слушал внимательно, и здесь-то для меня стало яснее ясного дня, что монархия пала и пала безвозвратно и больше не вернется - нет ей места даже там, где особенно она свила себе гнездо.

Я много ходил по московскнм митингам, много говорил и сам. Слушал и большевиков, и меньшевиков, и социалистов-революционеров, и т.д.,  все-таки, как ни уверенно они кричали, что монархии больше нет и не будет, мне казалось, что они сами в это не верят, и стараются доказать это не только своим слушателям, но прежде всего себе. Но здесь, на съезде настоящей России, я понял, что это действительно так. И как не поверить? Всходит на солею степенный старец, кладет осторожно на аналой смятую бумажку и начинает нескладно читать постановления своих доверителей, и прежде всего слышишь: «не надо нам царя, довольно царя, зачем царь. Бог дал людям царя за их беззакония», - и следует текст из Библии о помазании Саула.

Апостольского вида красноглаголивый представитель чистопольской общины, пророком гремит: «Moнархия пала, пала с позорным шумом, и больше не воскреснет. Гнев Божий совершился; отмстил он за всех страдальцев наших предков, замученных и сожженных, «Мне отмщение и аз воздам». - И зачем нам, братие, обращается он к съезду, опять монархия, мало повысосала она из нас крови, я всецело присоединяюсь к демократической республике и так меня уполномочили сказать мои доверители». Мне пришел на память 1905 г., тогда больше волновались, больше жгли (я тогда был в деревне) и все-таки не говорили, что не нужно царя, не считали его виновником своих тягот, а сваливали все на его советников. А теперь? Огромная разница, десять лет совершенно переродили население.