Фейгмане Т.Д. Депутаты-старообрядцы в Латвийском Сейме. Часть 3 - Староверы и власть - Старообрядчество и власть - Тематический каталог

Ликвидировав независимость Латвии, сталинский режим один из первых своих ударов обрушил именно на русских, традиционным обвинением для которых было участие в боях в стороне белой армии и приверженность монархизму. Чаша сия не миновала и двух бывших депутатов-старообрядцев - М. А.Каллистратов и Г.С.Елисеева. Постановление об аресте Елисеева было принято июля 1940 г.40, а 9 октября 1940 г. был арестован и Каллистратов. К счастью, сей участи удалось избежать И.Ф.Юпатову и С.Р.Кириллову. В эмиграции завершился жизненный путь Т.Е.Павловского. Что же явилось поводом для ареста двух бывших депутатов? В постановлении на арест Каллистратова отмечалось, что он «является белогвардейцем, ландесверистом, участником расправ над коммунистами в гражданской войне, видным деятелем газеты «Крестьянская Россия», активным борцом против коммунистического движения в Латвии»42. Аналогичным было и основание для ареста Елисеева. Очевидно, новым властям не терпелось избавиться от людей, не разделявших коммунистических идей, но пользовавшихся влиянием и авторитетом в левонастроенных массах. И в конкретном случае власти воспользовались удобным предлогом - белогвардейским прошлым Каллистратова и Елисеева. Ответ же об источнике такой информированности найти несложно: достаточно заглянуть в следственное дело Г.С.Елисеева, хранящееся в архивном фонде КГБ ЛССР Латвийского государственного архива. К сожалению, следственное дело на М.А.Каллистратова не сохранилось. Возможно, оно было уничтожено при отступлении советских войск из Даугавпилса в конце июня 1941 г. Поэтому и сведения о последних месяцах жизни М.А.Каллистратова весьма скудны. Тем не менее, и этой скупой информации достаточно, чтобы уяснить некоторые обстоятельства «дела Каллистратова».

Но обратимся к «следствию». Елисеев, будучи арестован еще 15 июля 1940 г., первый раз был допрошен лишь 28 августа, затем 30 августа. Практически оба эти допроса не дали желательных следствию результатов. Лишь 18 и 23 декабря были допрошены «свидетели» в лице бывших соратников Елисеева по отряду князя Ливена : Г.Ф.Галактионов и Д.К.Фролов. Как видим, фамилия одного из них как автора пасквиля «Не могу молчать» нам известна. Как и следовало ожидать, показания этих «свидетелей» были не в пользу Г.С.Елисеева и поначалу почти дословно повторяли обвинения, прозвучавшие еще осенью 1931 г. Других свидетелей по делу Елисеева не нашлось. 3 декабря 1940 г. состоялась единственная очная ставка между Елисеевым и Г.Ф.Галактионовым, в ходе которой последний, в общем-то, категорично не утверждал, что Г.С.Елисеев лично причастен к расстрелам или избиениям пленных красноармейцев. Однако в ходе этой очной ставки Елисеев впервые признал свою вину. Что стоит за этим признанием, можно лишь догадываться, добившись нужных показаний, следователи, вероятно, перегруженные другими «делами», надолго «забывают» о Елисееве. Лишь 13 марта 1941 г. его вновь вызывают на допрос, на котором речь идет в основном о «контрреволюционной» «Трудовой крестьянской партии». Только 12 мая 1941 г. было принято обвинительное заключение, согласно которому Г.С.Елисеев обвинялся в том, что «добровольно вступил в белую контрреволюционную армию, которая вела борьбу против молодой Республики Советов, состоя на службе в качестве ротного, а впоследствии батальонного командира, сам лично производил расправу над пленными красноармейцами и мирным населением, сочувствующим советской власти, а также занимался грабежом мирного населения. Кроме этого, находясь в Латвии, возглавил руководство контрреволюционной Русской трудовой крестьянской партией и являлся активным членом общества распространения знаний среди старообрядцев, которое вело усиленную агитацию против существующего в Советском Союзе строя»44. Несостоятельность этих обвинений, видимо, не смущала органы НКВД.

«Дело Елисеева» было рассмотрено на закрытом судебном заседании в Даугавпилсе 6 июня 1941 г. На суде Елисеев, признав неоспоримые факты своей службы в белой армии и участия в политической жизни Латвии, нашел в себе силы отвергнуть главное из обвинений - о якобы совершенных им военных преступлениях. Не признал он и своего участия в перевороте 15 мая 1934 г., как и того, что он-де поддерживал установившийся в результате переворота режим45. Показания единственных «свидетелей» в лице Галактионова и Фролова, судя по протоколу, были довольно расплывчатыми и не содержали конкретных, компрометирующих Елисеева, фактов. Фролов даже вспомнил, что Елисеев сочувственно относился к испанским республиканцам и вообще всегда был человеком левых убеждений46. Но видимое отсутствие состава преступления не помешало суду приговорить Елисеева к 10 годам лишения свободы с конфискацией лично принадлежащего ему имущества и последующим поражением в правах сроком на 5 лет47. Между тем такое решение суда показалось чересчур мягким прокурору, подавшему в э связи кассационный протест48. В свою очередь, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда ЛССР поддержала прокурора, отменив 20 июня 1941 г. приговор Даугавпилсского суда и постановила направить дело на новое рассмотрение49. И лишь начавшаяся через два дня война спасла Елисеева от нового суда. Позднее, уже в 1943 году, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда СССР все же решила не пересматривать вынесенный Г.С.Елисееву приговор50. Отбыв назначенный ему срок наказания, Г.С.Елисеев в 1950 г. был отправлен в ссылку в Погучанский район Красноярского края, и только во времена хрущевской «оттепели» смог вернуться в Латвию.

Более трагичной оказалась судьба М.А.Каллистратова. «Следствие» по его делу также тянулось мучительно долго. Только 12 мая 1941 было составлено обвинительное заключение по его делу, которое является одним из немногих документов, проливающих хоть какой-то свет на то, как велось «следствие». Из указанного документа видно, что Каллистратов признал себя «виновным» в том, что добровольно вступил в белую армию, а впоследствии в течение 12 лет был депутатом Сейма и принимал участие в создании Русской трудовой крестьянской партии. Но «следствию» не удалось заставить его признать себя виновным в том, что, находясь на службе в белой армии, он участвовал в расправах над мирным населением и пленными красноармейцами. Отверг он и нелепое обвинение в том, что, будучи депутатом Сейма, занимался обманом трудового народа51. Иными словами, органам НКВД не удалось заставить Каллистратова оговорить себя. Такой вывод напрашивается на основании Обвинительного заключения. Из упомянутого документа также видно, кто же «изобличал» Каллистратова. Надо сказать, что круг лиц, привлеченных к этому Делу, был шире, чем в случае с Елисеевым. В качестве свидетелей были привлечены находившиеся под арестом Г.С.Елисеев и Б.В.Евланов - бывший активист «Русского крестьянского объединения», и И.Формаков - бывший совладелец издательства и редактор газеты "Наш голос», литератор, член общества «Сокол» и «Старообрядческого Христианского союза», организованного С.Р.Кирилловым. Кроме того, в качестве свидетелей проходили небезызвестный Фролов, а также Перев, за приближение которого к себе Каллистратов в свое время был обвинен в прокоммунистических симпатиях. Помимо того, была проведена очная ставка с А.И.Формаковым. Но о содержании этих допросов можно строить лишь предположения. По всей вероятности, «следствие», учитывая масштабность фигуры Каллистратова и его популярность, попыталось не ограничиваться лишь эпизодами из его военной молодости, а скомпрометировать его как политического деятеля. Но сомнительно, чтобы указанные лица могли действительно скомпрометировать Каллистратова. Однако непонятно, почему очная ставка была проведена с А.И.Формаковым, человеком в общем-то не очень близким к Каллистратову? Ответ на этот вопрос, пожалуй кроется в деле самого Формакова, в котором имеется любопытный документ - его заявление, адресованное Особому совещанию при МГБ СССР от 18 марта 1951 г., в котором он, прося пересмотреть вынесенный ему приговор, отмечает, что еще в 1940 г., оказавшись в заключении, он был завербован начальником Даугавпилсской тюрьмы Юхно и оказал следствию помощь «в разоблачении прошлого некоторых закоренелых врагов народа». В числе тех, на кого он дал «неплохой материал», он упоминает и М.А.Каллистратова52. Но не спас А.И.Формакова «неплохой материал», как и бывших ливенцев - Фролова и Галактионова, точимых завистью к своим, оказавшимся более удачливыми, боевым товарищам. Д.К.Фролов был арестован 7 июня 1941 г., т.е. на следующий день после дачи свидетельских показаний на суде над Г.С.Елисеевым. Основанием для его ареста послужили служба в белой армии, участие в работе русских обществ, а также антисоветские высказывания. Приговорен он был к 10 годам лагерей53. Та же участь постигла и Галактионова. В 1951 г. он был приговорен к 25 годам лагерей за участие в поимке бежавших из плена советских военнослужащих54.

Как видно опять же из Обвинительного заключения, «дело Каллистратова» предполагалось передать на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР. Это означало бы, что его судьба решалась узким кругом лиц без его присутствия и свидетелей, не говоря уже об адвокате. Такая практика рассмотрения дел широко применялась в годы сталинского террора, особенно в тех случаях, когда органы НКВД по каким-либо причинам опасались вынесения дела даже в закрытое судебное заседание. Видимо, и в случае с Каллистратовым уверенности в том, что все пройдет по разработанному сценарию, не было.

В имеющихся в нашем распоряжении документах нет сведений том, вынесло ли Особое совещание свой вердикт Каллистратову. Мелетий Архипович Каллистратов был расстрелян в первые дни войны, это, увы, сомнений не вызывает. Его труп был обнаружен во дворе тюрьмы и опознан родственниками. Так в возрасте 45 лет завершился жизненный путь одного из наиболее известных русских политических деятелей Латвии.

Подводя итоги, нельзя не заметить, что неоднократные заявления русских политических деятелей о том, что представительство русских Сейме должно соответствовать их проценту в составе населения страны, так и остались нереализованными, главным образом из-за отсутствия единства в русских политических кругах. Не было единства и среди старообрядцев, что наглядно проявилось в работе старообрядческих депутатов. В то же время реальная практика работы русских депутатов подтверждала тот факт, что конфессиональные различия не являются определяющими, а конфессиональные списки как таковые в принципе себя изжили.

Трудно, однако, не согласиться с мнением Д.А.Левицкого, современника описываемых событий, что несмотря на отсутствие единства, «русские депутаты в общем выступали совместно, когда дело касалось непосредственных национально-культурных и материальных интересов русского населения. Защищая права русской школы, пользования русским языком, вероисповедных и просветительских организаций, борясь за земельные права русского крестьянства и за получение средств на содержание русских организаций, отражая шовинистические наступления на меньшинственные права, русские Депутаты не раз добивались существенных результатов своей Деятельности на общих собраниях Сейма и в его комиссиях»55. Свою лепту в общее дело вносили и депутаты-старообрядцы.

Старообрядческое население, составлявшее около половины тысячного русского населения Латвии, было представлено в Народном Совете, Учредительном собрании, во всех четырех Сеймах. Была ли эффективной работа депутатов-старообрядцев, приносила ли пользу старообрядчеству и русскому населению в целом – вопрос непостой. Скептики скажут - что могли решить несколько голосов? Но все же, думается, что работа депутатов-старообрядцев не была бесплодной. Во-первых, старообрядчество заявило о себе как политическая сила, выдвинуло из своей среды политических деятелей общелатвийского масштаба. Во-вторых, в известной степени благодаря депутатам-старообрядцам в лучшую сторону изменилось отношении властей к старообрядчеству в целом. В-третьих, посредством активной политической деятельности выявлялись общие интересы русского населения, происходила ломка межконфессиональных перегородок. Хотя депутатов от старообрядчества было мало, их голос звучал с трибуны Сейма и игнорировать его было невозможно.

1. Latvijas Republikas l.Saeimas stenogrammas. l.sesija, 155.1pp.; 2.sesija 1073-1074.1pp., 584.1pp.

4. Гроссен Генрих. Жизнь в Риге. Извлечение из семейной хроники и воспоминаний Генриха Ивановича Гроссена (Нео-Сильвестра). - Даугава, 1994,

15. Петревиц А., Рудзис Я. С кем пойти? Работа социал-демократической партии в Сейме. Издание Латгальского областного комитета социал-демократической рабочей партии. - Двинск, 1928 июль, с.32.

18. Там же, 22 дек.

23. Кузнецов С. Русское меньшинство в политической жизни Латвии /1919 1934 гг.)/ Русские Прибалтики. Записки Русского культурного центра. .Вильнюс, 1997, с. 174.

24. Латв. Гос. исторический архив (далее - ЛГИА), ф.7131, оп.1, д.36, л.99.

26. Двинская жизнь, 1933, 4 апр.; Двинский голос, 1933, 4 апр.; Сегодня, 1933, 4 апр.; Сегодня в Латгалии, 1933, 5 апр.

34. Голос народа/ Вестник Русской крестьянской фракции Сейма, 1933, июль, № 1.

	Книжница Самарского староверия	Пятница, 2024-Апр-26, 05:18
		Главная Регистрация Вход