Отношение к старообрядчеству Каблица (Юзова) в конце 70-х - начале 90-х годов XIX в. с точки зрения той позиции, которую в то время занимало либеральное народничество, рассматривает в своей диссертации В. И. Харламов.76

Автор анализирует трактовку Каблицем проблемы народа в статьях о церковном расколе и определяет разницу в рассмотрении этого вопроса между Каблицем и революционерами-землевольцами А.Д. Михайловым, Г.В. Плехановым и др.

Революционные народники рассматривали "общинно-анархическое" сознание раскольников как нечто вроде "веши в себе". Задача демократической интеллигенции определялась в этом случае как преобразование религиозной "вольницы" в политическое "подвижничество". В то же время Каблиц обосновывал необходимость полного устранения интеллигенции от "социальных опытов" над народными массами, сводя к минимуму воспитательное значение деятельности в народе.

Кроме того, отмечает Харламов, в статьях о расколе Каблиц явно недооценивал деморализующую, "развращающую" функцию государства в становлении оппозиционного мировоззрения народа. Вся радикальность книги "Русские диссиденты" состояла в намеках на революционные потенции русского крестьянства и его "народной интеллигенции" - раскольников". К проблеме изучения щаповской концепции раскола обратилась Е.А. Вишленковап. Она поставила цель выявить значение щаповской концепции церковного расколадля историографии и ее влияние на развитие российского общественного сознания.

Е.А. Вишленкова пришла к выводу, что изучением раскола Щапов дал ответ на социальный запрос современников. Его видение проблемы разрушало стереотип религиозного воззрения общества на раскол, объективно было направлено на гражданскую реабилитацию раскольников. В этом смысле Щапов способствовал формированию в российском обществе буржуазного типа мышления в вопросах веротерпимости.

Концепция раскола, созданная Щаповым, сделала его имя известным в мировой историографии и легла в основу нового демократического направления в расколоведении. Логика идейно-политической борьбы интеллигенции и правительства середины XIX века обусловила радикализм щаповских исследований, но время сняло политическую остроту проблемы, и на первый план вышла научная суть - Щапов, первый среди исследователей выделил социально-экономические мотивы движения. Изучение этого аспекта проблемы было продолжено его учениками и последователями, составившими "шаповскую" школу в расколоведении. Щаповская концепция в историографии проблемы не должна рассматриваться в качестве законченной теории церковного раскола. Это — необходимый элемент общего понимания проблемы, которое складывается из синтеза выдвинутых концепций.

Таким образом, советский период в историографии раскола имеет неоднозначную оценку. С одной стороны, это глубокие, фундированные исследования с привлечением новых источниковых пластов, открытие новых закономерностей в развитии этого религиозного движения; изучение старообрядческих центров и культурных традиций. С другой стороны, жесткие идеологические рамки, обусловленные господством атеистической идеологии, не позволяли ученым поднимать некоторые проблемы конфессиональной истории, а также исследовать в необходимом ракурсе мировоззренческие проблемы. Все это суживало исследовательскую базу ученых.

Современную историографическую ситуацию можно охарактеризовать как интенсивный процесс возвращения к последовательному и целенаправленному рассмотрению принципиальных вопросов эволюции старообрядчества. В настоящее время историки, философы, социологи, политики, политологи обращаются к различным аспектам этой большой и значимой темы.

В. Сенатов77 ставит поистине глобальные проблемы и пытается решить их в своем исследовании: собраны ли все фактические материалы, могущие объяснить сущность старообрядчества; выяснено ли духовное различие между старообрядчеством и господствующим исповеданием; "Освещена ли с достаточною ясностью и полнотою старообрядческая мысль и отведено ли ей надлежащее место во вселенском вечно незыблемом православии?"

До никоновских реформ русский народ накопил много церковных знаний и веропонимаяния. Хотя отсутствовало образование официальное, зато распространено было просвещение. Монастыри, приходы были рассадниками народного просвещения. В то время процветала не одна обрядность, а истинные религиозные знания.

Никоновскими реформами русский народ отстранялся от непосредственного участия в делах церковных, и накопленные в течение веков религиозные знания откладывались куда-то в сторону. Главенствующее значение получала бесконтрольная воля и власть иерархии, "и взамен народ ного веропонимания выдвигалось на первое место понимание иное, привнесенное из чужих стран". Старообрядчество - есть история того, как русский народ проявляет свои религиозные знания. История господствующей церкви — есть история того, "как заносились на русскую землю и прививались к ней инородные религиозные веяния, сначала новогреческие, затем латино-католические и, наконец, протестантские. В сообразность этому история старообрядчества есть история развития собственно русской религиозной мысли, зарожденной в глубине веков, задавленной было при Никоне, но никогда не утратившей своих жизненных сил, растущей стихийно"80.

Старообрядчество появилось не при Никоне, а гораздо раньше, в апостольские времена, расцвело на Стоглавом соборе, его исконным представителем является митрополит Макарий, именно оно было господствующим вероисповеданием на Руси. "То, что обыкновенно называют старообрядчеством, или расколом, в сущности есть ни что иное, как часть некогда великой и цветущей церкви, искони живой, растущей, одухотворенной"81.

В результате введения новых книг, считает автор, старая перешла в народ, к приверженцам старины. Это привело практически к сплошной грамотности среди старообрядческой массы. Речь идет не о школьном образовании, а о чисто народном, стихийном распространении грамотности. В общем, несмотря на глобальность поставленных проблем, исследование В. Сенатова ничего нового в понимание сущности старообрядчества не вносит. Автор доказывает превосходство старообрядчества, его роль в образовании, развитии культуры и т.д. Но все эти положения в той или иной форме звучали и прежде, особенно у старообрядческих авторов, стремившихся волей или неволей переоценить роль староверия в истории.

Современные исследователи ставят новые проблемы, решая их на ином уровне, привлекая не изданные прежде источники.

Л.Е. Горизонтов в статье "Раскольничий клин. Польский вопрос и старообрядцы в имперской стратегии" обращается к очень важному и для понимания проблем нашего исследования вопросу о роли государства в политике по отношению к староверам, переселившимся за рубеж, и, в частности, на западные окраины России. Автор рассматривает причины изменения этой политики как с точки зрения внутренних интересов, так и с позиций изменений во внешней политике. Особое внимание отводится анализу деятельности отдельных политических деятелей XIX в., а также участию старообрядцев в польских событиях 1863 г. В результате автор приходит к выводу: "Налицо парадокс: великорусский оплот на крайнем Западе, с точки зрения ее кормчих, не мог представлять официального православия, без которого самодержавие не мыслило интеграционного процесса"83. Правительство, пытаясь с помощью староверов, привлекая их на свою сторону, решить некоторые проблемы укрепления в Царстве Польском, все же не сумело окончательно повернуться к расколу, использовать его примирительное настроение и использовать то его значение, которое позволяет назвать его общественной силой.

К вопросу о свободе вероисповеданий в отношении староверов, обращается в докладе на конференции "Религия, общество и государство в XX В." П.Н. Зырянов'4. Автор приходит к следующему выводу: "История прохождения через Думу и Государственный Совет законопроекта о старообрядческих общинах показывает, что при той расстановке сил, которая сложилась в третьеиюньской монархии, не было возможности утвердить в России свободу вероисповедания".

И.В. Поздеева утверждает, что староверие как религиозное и социально-культурное явление сложилось на рубеже XVII и XVIII веков, избрав своим идеологическим, культурным и социальным лозунгом принципиальный традиционализм, понятый и осуществленный на уровне народного сознания85.

Именно он, считает автор, определил пути развития культуры не только вчерашнего, сегоднышнего, но и завтрашнего дня.

"Таким образом, принципиальный традиционализм - как основа мировоззрения; средневековая книжность - как база и структурообразующая часть культуры; устная традиция - как ее художественный и социальный контекст - делают современное старообрядчество идеальной историко-культурной лабораторией, позволяющей изучить традиционную народную культуру как систему, поставить вопрос о выявлении ее общего сохраняющегося ядра, проследить механизм и закономерности ее сохранности и воспроизводства в новых поколениях"81.

Статью Л.Н. Сусловой о старообрядцах Тобольской губернии в конце XVII — начале XX вв.87 можно рассматривать как подход к проблеме, постановку вопроса о региональном изучении староверия. Автор исследует причины распространения раскола в данном регионе, а также формирование течений, толков и согласий.

Историко-краеведческий характер носит книга Ю.А. Иванова "Шуйские раскольники"88. Автор собрал богатейший материал по истории старообрядчества в Шуйском уезде Владимирской губернии в период XVII -нач. XX веков. К сожалению, в работе практически отсутствует аналитическая часть.

Обобщающий характер носит статья Н.Н. Покровского "Пути изучены» истории старообрядчества российскими исследователями "*'.

Автор ставит несколько проблем в историографии раскола. Среди общих тем, встающих при изучении истории раскола и старообрядчества, Н.Н. Покровский упоминает такие как: проблема соотношения российского православия, церкви с вселенскими, а также с инословными конфессиями; проблема специфичности и общности русского исторического пути, т.е., в конечном счете, проблема места России среди цивилизаций Европы и Азии. Кроме того, время возникновения раскола — это новый этап союза церкви с государством, все более эволюционизирующего от идиллической "симфонии" в духе митрополита Макария к синодальному подчинению церкви государственной машине.

"Земство и раскол ", роль земского наследия в новой России неизбежно должны были стать предметом исследования историков, т.к. идеалы старообрядчества лежали в традициях земского строя.