4 ноября 1854 г. было трагическим днем в истории Рогожского кладбища. В этот день к единоверию присоединился последний «дозволенный» священник Петр Ермилович Русанов, и в этот же день смотритель кладбища статский советник Мосжаков без распоряжения высших властей запретил богослужение в часовнях. Более года службы в храмах не совершались, тогда как богослужение в домашних моленных и даже в Преображенском богаделенном доме запрещено не было. Аргументируя этими фактами свою позицию и указывая на то, что распоряжение Мосжакова было, по сути, самоуправством, старообрядцы добились у московского генерал-губернатора разрешения на проведение богослужения в Рождественской часовне. Однако общая обстановка в церковных и государственных кругах в это время была настолько пропитана антистарообрядческими настроениями, что всего лишь двукратное стечение народа на службу вызвало тяжелейшие и долговременные последствия.
Если мы обратимся к документам и подойдем к ним непредвзято, то увидим, что собравшиеся на богомолье (без священства) 21 и 22 января 1856 г. старообрядцы (около 3 тысяч человек) не совершили ничего подлежавшего строгому наказанию даже по законам того времени. Уже когда начался разбор дела, генерал-губернатор А. А. Закревский сообщал в Министерство внутренних дел 1 марта 1856 г., что «данное раскольникам дозволение по-прежнему молиться в часовнях их не произвело никаких беспорядков; что вечером 21-го генваря призреваемые в богадельне отправляли службу в часовнях, а на другой день, 22 числа, собралось большое число богомольцев, но при этом никакого особенного торжества и публичного оказательства ереси не было, а производилось раскольниками внутри часовен чтение утрени, часов и вечерни, подобно тому, как это делается обыкновенно во всех дозволенных правительством раскольнических часовнях и моленных».1
Поводом к расследованию послужил донос иеромонаха Парфения (Агеева), в то время строителя Николаевской Берлюковскои пустыни, а позже строителя и игумена Спасо-Преображенского Гуслицкого единоверческого монастыря. 30 января 1856 г. он адресовал в Петербург господину NN письмо,2 по-видимому, с тонким расчетом, что оно получит более широкую известность. В этом документе (мы обнаружили его подлинник, в исследовательской литературе данный текст до сих пор не фигурировал) двум известиям было придано весьма эмоциональное расширительное толкование: «Вот нас в Москве, чад единыя святыя соборныя грекороссийския Христовы церкви, постигла великая, едва выносимая скорбь, что как вознесли рог свой заблюдшия раскольники, ибо они 22 числа генваря торжественно открыли на Рогожском кладбище в большой часовне свое богослужение, одни простые мужики, также и все домовыя моленныя отпечатовали, и они теперь торжественно и безстыдно насмехаются над православными, а наипаче над единоверцами, которые прошлого года присоединилиь ко святой церкви».3 Примечательно, что позже, когда в ходе дознания иеромонаха привлекли к ответу, оказалось, что он лично на богослужении в рогожском храме не присутствовал и не может указать ни на одного очевидца возмутивших его «бесчинств».' Сообщение о том, что в Москве были распечатаны все старообрядческие домашние моленные также являлось прямой клеветой: 1 марта 1856 г. московский генерал-губернатор А. А. Закревский сообщил министру внутренних дел С. С. Ланскому, что «в течение нынешнего года (т.е. в 1855-начале 1856 г. – Е.Ю.) из молелен, находящихся при обывательских домах в Москве, распечатана была только одна, в доме купца Кононова, вследствие заключения Секретного совещательного комитета; во всех же прочих моленных, устроенных до 1826 года, служба не прекращалась».1 Непримиримую позицию по поводу возобновления богослужений на Рогожском кладбище занял митрополит Филарет (Дроздов). 16 февраля 1856 г. он направил в Святейший Синод доношение, в котором писал: «...подкрепить раскол на Рогожском кладбище - значит подкрепить его даже до отдаленного края Сибири, и напротив, ослабить его на Рогожском кладбище -значит ослабить его повсюду».6
Именно протест этого влиятельнейшего церковного иерарха привлек к делу внимание императора, оно было передано в С.-Петербургский Секретный комитет, где получило название «О мерах по обузданию преступного своеволия раскольников Рогожского кладбища».7 Имеющиеся в деле документы предварительного расследования, в частности рапорт смотрителя Рогожского богаделенного дома Лонгинова, письмо московского военного генерал-губернатора гр. А. А. Закревского министру внутренних дел С. С. Ланскому, всеподданейшие доклады министра, донесения митрополита Филарета подробно изложены и опубликованы Н. И. Субботиным. Не будем на них останавливаться, а обратимся ко второй части этого дела, практически неизвестной.
Особый журнал Петербургского Секретного комитета, обобщивший обсуждение дела на заседаниях 12 марта, 5 апреля и 16 мая 1856 г., очень показателен для характеристики отношения государственных властей к старообрядчеству. По обсуждении всех обстоятельств, выявленных предварительным расследованием, мнения членов комитета разделились: предстояло выбрать дух политики или букву закона.
Шесть человек, преимущественно духовные лица - митрополит Новгородский, Санкт-Петербургский, Эстляндский и Финляндский Никанор (Клементьевский), архиепископ Казанский и Свяжский Григорий (Постников), протопресвитер В.Б.Бажанов статс-секретарь граф Д, Н. Блудов, статс-секретарь А. С. Танеев и исправляющий должность обер-прокурора Синода А И. Карасевский, - нашли, что «для верного и точного исполнения высочайшей воли о принятии неотложных мер в обузданию преступного своеволия раскольников, необходимо вместе с сущностью внесенных в Секретный комитет по сему делу бумаг принять в соображение настоящее значение Рогожского кладбища».8 Поэтому они высказались за закрытие храмов Рогожского кладбища вообще («полагали немедленно и совершенно закрыть часовни»'): «мера закрытия должны была бы наконец коснуться и рогожских часовен, хотя бы в них и не случилось упоминаемого недавнего самочинного служения и оказательства».10
Меньшинство (3 человека: генерал-адъютант, министр государственных имуществ граф П. Д. Киселев, министр внутренних дел действительный тайный советник С. С. Ланской и статс-секретарь граф В. Н. Панин) все же признали необходимым «при обсуждении настоящего дела руководствоваться точным содержанием имеющихся в виду положительных данных, дабы дать сему делу соответствующее справедливости направление, не увлекаясь какими бы то ни было, не приведенными еще в ясность, показаниями в пользу обвиненных или в предосуждение им»" (было предложено провести дознание, по результатам которого и принять меры).
Результатом дискуссий было то, что 6 членов комитета предложили как компромиссную меру закрытие только алтарей рогожских храмов («Рогожские часовни хотя и следовало бы закрыть, но единственно из снисхождения к призреваемым в богаделенном доме раскольникам запечатать в них одни лишь алтари, как вовсе излишние без священников и недопустимые для мирян и дозволить раскольникам рогожским приходить в означенные часовни только молиться про себя, без чтения и пения, как это и продолжалось с ноября 1854 до 21 генваря сего 1856 года»12). Либерально же настроенные члены Секретного комитета пытались обратить внимание на то, что «взысканием нельзя не признать ограничение в средствах к исполнению духовных потребностей в часовнях, устроенных на собственном иждивении прихожан, и для них, конечно, было бы весьма тяжким наказанием запечатание часовни или олтаря, в особенности когда не доказано, что происходило в сих часовнях какое-либо нарушение установленных правил».13
Третейским судьей в этом споре выступил сам император, который в подлинном журнале заседаний 12 июня 1856 г. собственноручно написал: «Исполнить по мнению 6 членов, тем более что так как на Рогожском кладбище священников нет и не должны быть допускаемы, если не присоединятся к православию или единоверию, то и олтари для службы не нужны».14 Попечителей Рогожского кладбища и некоторых видных прихожан обязали дать подписку «в том, что им объявлено для объявления прочим рогожским раскольникам высочайшее его Императорского Величества повеление, что желание их иметь священников независимо от архиерея никогда не будет принято правительством, как противное законам церкви и государства, и что им остается присоединиться к церкви или безусловно, или на правилах единоверия, для освящения Рогожских часовен и для правильного в оных богослужения, и что за первое совершение в них раскольниками церковных служебных обрядов и вообще всего, что не допускается в обыкновенном домашнем богослужении, сии часовни будут совсем закрыты».19
Таким образом, дело, которое на взгляд даже некоторых чиновников того времени требовало дополнительного расследования, завершилось опечатанием алтарей рогожских храмов, и это чрезвычайно тягостное для верующих людей состояние длилось почти полвека. Расспрос строителя Николаевской Берлюковской пустыни иеромонаха Парфения проходил 10 апреля 1857 г. Оказалось, «что он при тех действиях не находился и ничего достоверного сказать о них не может, но что найдет, может быть, людей, которым все это известно, и тогда собранные сведения нам сообщит. После того иеромонах Парфений, явясь, объяснил следующее: что раскольники Рогожского кладбища 21 и 22 января 1856 года по причине радости о получении ими дозволения от начальства отправлять в часовне общественное I богослужение, служили всенощную и часы, но кто у них тут распоряжал и первенствовал и принимал ли в том какое участие ямщик Кринин, он, Парфений, того не знает, ибо сам при том не был, а также не может указать и тех людей, которые находились в то время в часовне, а полагает, что о всех обстоятельствах, сопровождавших служение означенных всенощной и часов, могут знать единоверческий священник отец Симеон и старшины Рогожского кладбища».20
Однако священник Никольской единоверческой, что на Рогожском кладбище, церкви Симеон Морозов, кроме слухов и догадок, также ничего не смог добавить по существу дела. Он показал, что «слышал, от кого не упомнит, что при отправлении означенного богослужения первенствовал именно ямщик Кринин, заступая место священника, что и считает он, Морозов, достойным вероятия».21
Вызванные 11 апреля 1857 г. попечители Рогожского кладбища московский 2 гильдии купец Панфил Петрович Зеленов и московский временный 3 гильдии купец Федор Васильевич Винокуров показали, что во время слркбы «царские двери не отворялись, кадило употребляемо не было и возгласов, принадлежащих священству, никто не делал»,22 «а ямщик Кринин вовсе не был и не бывает в часовне».23
Более подробное описание богослужения есть в показаниях конторщика кладбища Ивана Кручинина, который 21 и 22 января 1856 г. «был в часовне у вечерни, заутрени и у часов, служение коих происходило без всяких действий, свойственных священническому сану, а как оное обыкновенно отправляется в домах просточинцами. Евангелие читали старики, изъявлявшие к том усердие, как-то: мещанин Иван Данилов Перечников, призреваемый в богадельне, и мещанин Леонтий Кузьмичь (умерший в прошлом году), имена я« прочих он не запомнит, так как сие чте ние происходило подобно тому, как читают и ныне просточинцы в домах и в больнице».24 Это же подтвердил 80-летний мещанин Иван Данилов Перечников: «никаких обрядов, свойственный священническому сану, тут не было, а только происходило чтение и пение по просточинству, кто читал Апостола не помнит, не помнит также, кто читал Евангелие, сам же он по старости и дряхлости Евангелие не читал, а сидел в углу часовни и в потребных случаях замолитвовал произнесением слов: "Господе Исусе Христе Сыне Божий, помилуй нас", но возгласов, принадлежащих священническому чину ни он и никто не делал».25
Кроме того, давали показания потомственный почетный гражданин Иван Михайлович Бабкин, «почасту усердствующий читать Апостол», который «объяснил, что Евангелие читали обыкновенно те из старцев, которые наиболее по жизни своей заслуживают уважение общества», и наблюдающий за свечами московский мещанин Василий Афанасьев Мнев. Все опрошенные о Кринине «отозвались неведением».26
16 апреля 1857 г. ямщик Дмитрий Дмитриев Кринин, явившись на допрос, показал, что «он более пяти лет на Рогожском кладбище не бывал, но при этом сознался, что пять лет назад по желанию старообрядческого общества поставлен попом от старообрядческого архиепископа Антония и отправлял богослркение и требы в своем доме, но недели три назад у него, Кринина, отобраны присланными из Владимира от Антония людьми ризы и другие богослужебные принадлежности, и с того времени он не только богослужения, но и треб не отправляет; на поставление в попы имеет бумагу, которую обязался представить; где же ныне находится Антоний, Кринин отозвался незнанием».27 По действовавшему тогда законодательству Д. Д. Кринин как «восхитивший» священный сан подлежал наказанию: под стражею его отправили в Тверской частный дом, и распоряжением московского военного генерал-губернатора было предписано произвести формальное следствие.28
Таким образом, дознание показало, что ничего противозаконного во время богослужения в рогожской Рождественской часовне 21 и 22 января 1856 г. не происходило: это не могли доказать ни заинтересованные лица, в частности иеромонах Парфений; ничего предосудительного нельзя было извлечь и из показаний очевидцев. Итог этих настойчивых разысканий подвел московской военный генерал-губернатор А. А. Закревский в отношении к министру внутренних дел С. С. Ланскому от 1 мая 1857 г., препровождая ему список следственных документов: «из коего Ваше высокопревосходительство изволите увидеть, что самочинного оказательства раскола раскольниками Рогожского кладбища по произведенному дознанию не обнаружено».29
В ответном отношении от 3 мая 1857 г. С. С. Ланской информировал А. А. Закревского о своем докладе этого дела государю: «Его императорское величество, удостоив личного и подробного рассмотрения эти бумаги, изволил сего числа собственноручно на отношении вашем начертать следующую резолюцию: "Предъявить в Секретный комитет, дабы гг. члены видели, на каких голословных сведениях были основаны показания иеромонаха Парфения, что ему и поставить на вид. Вместе с тем принять самые строгие меры к отысканию лжеепископа Антония"».30
Не найдя в действиях рогожских старообрядцев в январе 1856 г. никакого «своеволия» и «намеренного оказательства раскола», официальное следствие тем самым показало абсолютную беспочвенность подозрений, явившихся поводом к принятию жестокой полицейской меры. Дело закрыли, иеромонаха Парфения через обер-прокурора Синода пожурили - а алтари оставили запечатанными.
В 1858 г. указом Александра II было снято преследование со старообрядческого духовенства, ему разрешалось проводить богослужения в моленных и молитвенных домах частных лиц в Москве, но храмы Рогожского кладбища оставались исключенными из полноценной церковной жизни.
В алтарях за печатями остались священные предметы. В одном из прошений на имя императора Александра II старообрядцы писали: «...По распоряжению местной администрации алтари при часовнях были запечатаны со всеми хранившимися в них священными драгоценностями, с иконами, серебряною и золотою утварью, Евангелиями в богатых окладах и ризницею. Один из алтарей, именно алтарь теплого храма, отапливавшийся изнутри двумя печами, теперь <„> остается без отопления, храм подвергается сырости, свя-тыя, редкия по своей древности иконы и другие вещи — порче, и старообрядцы, сбираясь в часовни на молитву, осуждены с невыразимо тяжким чувством скорби созерцать ежедневно постепенное разрушение своей заветной святыни»." В прошении также подчеркивалось, что без распечатания алтарей «не могут ни сохраниться наши храмы, ни спастись от гибели и порчи накопленные в них сокровища святыни и древнего русского благочестия».'2 И. И. Шибаев в обращении к министру внутренних дел М. Т. Лорис-Меликову от 1 апреля 1881 г. писал: «Созерцаем мы не престол Всевышнего, а полицейскую печать, положенную на наши алтари»; «нам тяжко смотреть на полицейские печати, положенные на наши святыни»."
Рогожские старообрядцы использовали каждый повод, чтобы напомнить властям о своем тягостном положении; просьбы о снятии печатей содержатся почти во всех обращениях на высочайшее имя, включая поздравительные по случаю коронаций (1883, 1896 гг.) и других важных дат династии Романовых. Однако вплоть до 1905 г. ни одна инстанция не решалась переступить через собственноручную высочайшую резолюцию 1856 г.
В 1881 г., в связи со вступлением на престол Александра III, рогожские старообрядцы получили высочайшее соизволение на принесение присяги на верность новому государю в храмах Рогожского кладбища со старообрядческим духовенством. «В храме нашем нами был поставлен разборчатый походный алтарь и престол, и по совершении божественной литургии и благодарственного Господу Богу молебствия о здравии и благоденствии государя императора, государыни императрицы и всего царствующего дома присудствии назначенных по сему случаю чинов полиции, местного полицмейстера и других, нами пред святым алтарем официально вместе с духовенством нашим была принесена присяга на верность государю императору».3
Походную церковь для временного алтаря в Рождественском храме пожертвовал К. Т. Солдатенков.35
Со вступлением на престол нового императора появились новые надеждь Казалось, будет разрешено и возобновление богослужения в алтарях Рогожски храмов. 15 мая 1883 г., в самый день коронования, переносной алтарь был поставлен в Покровской часовне. После этого торжества литургия совершалась сначала только по праздникам, а затем повседневно, до 24 ноября 1885 г.36
Возобновление торжественного богослужения в храмах Рогожского кладбища вызвало негативную реакцию противников старообрядчества, прежде всего автора упоминавшейся выше работы «Из истории Рогожского кладбища». Дело приняло серьезный оборот, и 23 ноября 1885 г. московский генерал-губернатор кн. В. А. Долгоруков объявил выборным Рогожской общины о высочайшем повелении от 21 ноября этого года: «означенные алтари и находящиеся в оных престолы ныне же снять и убрать». «С великою грустью и удручающим душу впечатлением мы выслушали это объявление, и, как покорные сыны своего августейшего монарха, мы исполнили его волю, но исполнение это легло на нас весьма тяжким угнетением», - говорилось в специальной «Записке о старообрядцах, приемлющих священство, или правильнее, О древлеправославной церкви на Руси».37 25 ноября 1885 г. временные алтари были разобраны, ходатайства перед властями успеха не имели, высочайшим повелением в удовлетворении этой просьбы рогожанам было отказано. 14 января 1886 г. выборные, по ознакомлении в канцелярии московского генерал-губернатора с этим решением, дали подписку более временными алтарями не пользоваться.38
В начале XX в. Рогожская община была самой крупной и самой влиятельной старообрядческой общиной в Москве и в России. Однако почти полстолетия церковная жизнь ее была лишена сердцевины - возможности совершать литургию в храмах, которым по размерам и богатству не было равных среди построенных старообрядцами.
После распечатания алтарей пасхальная служба 1905 г. отличалась особой торжественностью и духовным подъемом.
Практические вопросы возникли позже. 29 апреля 1905 г. на собрание выборных Московской старообрядческой общины Рогожского кладбища был вынесен вопрос о реставрации алтарей обоих храмов." На этот предмет объявили подписку, а 30 апреля избрали комиссию, в которую вошли И. К. Рахманов, Г. К. Рахманов, М. С. Кузнецов, И. А. Пуговкин, П. П. Рябушинский, П. С. Расторгуев, Е. Т. Малыжев, П. В. Федотов.40
Договор на реставрацию икон в алтаре и алтарных приделах Покровского храма на сумму 5600 руб. был заключен с известными иконописцами М. И. Дикаревым и Чириковым; восстановление находящейся там же «стенной иконописи и живописи» поручили иконописцу Н. М. Сафонову (сумма договора составила 8000 руб.).41 Реставрацию икон получили В. П. Гурьянову, также было решено обновить в алтаре иконостасы и в храме «промыть» стены, иконостасы и иконы.42
Общая стоимость работ по реставрации алтарей вылилась во внушительную цифру: по храму Покрова Пресвятой Богородицы - 38100 руб. и по храму Рожества Христова - 43100 руб.43
На заседании 16 июня 1905 г. постановили «соорудить при Рогожском богаделенном доме каменную колокольню, но предварительно же сооружения оной временно построить деревянную звонницу», в этой связи следовало обратиться к московскому генерал-губернатору за разрешением на строительство, а также просить разрешения на ношение облачений и совершение крестных ходов.44
Более полутора лет свободы вероисповедания, провозглашенные в указе 17 апреля 1905 г., оставались не оформленными законодательными актами. В этой связи и прошение рогожских старообрядцев вновь встретило затруднения. Московский градоначальник «признал возможным» только совершение в облачениях служб, связанных с погребением, и крестных ходов на источник для водоосвящения и вокруг храмов под Великую субботу и Пасху, подчеркнув, что речь идет об обрядах, совершаемых «исключительно в ограде богаделенного дома», «ходатайство же о разрешении производить колокольный звон, для чего построить временную звонницу и затем колокольню, сообщено им на усмотрение министра внутренних дел».45
Приступить к воплощению замысла о восстановлении колокольного звона удалось только в 1908 г. Сооружению колокольни-храма придавалось мемориальное значение, она рассматривалась как своеобразный памятник важнейшему событию рогожской истории - распечатанию алтарей 16 апреля 1905 г. Закладка колокольни по проекту архитекторов Ф. Ф. Горностаева и 3. И. Иванова состоялась 20 апреля 1908 г.1" История ее строительства буквально «всем миром» может стать темой самостоятельного исследования.
В 1915 г. торжественно отмечалось 10-летие распечатания алтарей. 16 марта 1915 г. Совет Московской старообрядческой общины Рогожского кладбища (МСОРК) обратился к архиепископу Иоанну (Картушину) с просьбой благословить крестный ход в память распечатания святых алтарей храмов Рогожского кладбища в воскресенье 19 апреля и совершение в день исполняющегося 10-летия распечатания алтарей 16 апреля по окончании Божественной литургии благодарственного Господу Богу молебствия.4 16 апреля 1915 г. были отслужены Божественная литургия и канон-молебен в Рождественском храме; 19 апреля после богослужения в Покровском храме был совершен канон-молебен Святой Пасхи с крестным ходом вокруг всех трех рогожских храмов; за болезнью архиепископа Московского Иоанна (t 24 апреля 1915 г.) торжества возглавлял находившийся тогда в Москве белокриницкий митрополит Макарий (Лобов).48 Совет МСОРК решил также ознаменовать 10-летие распечатания алтарей отделкою храма Рожества Христова. Эти работы были окончены в ноябре 1917 г. - на пороге новой жестокой эпохи.
Хочется надеяться, что 100-летний юбилей распечатания алтарей храмов Рогожского кладбища пройдет с таким же подъемом и найдет душевный отклик у широкой общественности
1. РГАДА. Ф. 1183. Оп. 11. Д. 148. Л. 13 об.-14.
2. Там же. Д. 148. Л. 16-17 об.
3. Там же. Д. 148. Л. 16. Сохранена орфография оригинала
4. РГАДА. Ф. 1183. Оп. 11. Д. 151. Л. 26; Д. 153. Л. 12.
5. Там же. Д. 148. Л. 19 об.
6. Опубл.: Субботин Н. И. Из истории Рогожского кладбища // Братское слово. 1891. Т. 2. С. 632. Дело о моленной в Лефортовской части в доме купца Ильи Тимофеева Кононова рассматривалось на заседании Московского секретного совещательного комитета 17 ноября 1855 г. (Там же. Д. 139. Л. 109 об.-112 об.) Надзиратель 5-го квартала Лефортовской части Попов в апреле 1855 г. донес по начальству, что «в существующую в доме купца Кононова моленную прежде в воскресные и праздничные дни сходились для моления только семейные Кононова и их родственники, а с прекращением службы на Рогожском кладбище стали собираться в ту моленную раскольники в значительном количестве и из отделенных мест. Кроме того, в последнее время иждивением прихожан вновь устроены в той моленной два клироса, хоругви, паникадило и пред двумя иконами позади клиросов две висячие лампады» (Там же. Л. 109 об.). Для проведения расследования моленная была опечатана, 4 мая 1855 г. составлена опись ее имущества, по сличении которой с описью 1850 г. оказалось, что из всего убранства в храме прибавились только хоругви, следствие было закрыто, хоругви препровождены духовному начальству, а моленная как «оказавшаяся давнишней и известной правительству» (существовала около 50 лет) распечатана.
9. См. также: РГАДА. Ф. 1183. Оп. 11. Д. 141. Л. 15-32. Субботин Н. И. Из истории Рогожского кладбища //Братское слово. 1891. Т. 2. С. 638.
10. Там же. Д. 148.
11. Там же. Д 148, Л.55 об. – 56,
12. Там же. Д. 148. Л. 65.
13. Там же. Д. 148. Л. 62 об.-63.
14. Там же Д. 148. Л. 68
15. Там же, Д.148, Л.66
16. Там же. Д. 148. Л. 75 об.-76.
17. Там же. Д. 148. Л. 41.
18. Там же. Д. 146. Л. 37 об.
19. РГБ. Ф. 246. К. 5. Ед. 1.Л.9.
20. РГАДА. Ф. 1183. On. И. Д. 148. Л. 66 об.
21. Там же. Д. 153. Л. А.
22. Там же. Д. 151. Л. 22 об.-23.
23. Там же. Д. 153. Л. 12-12 об.
24. Там же. Д. 151. Л. 26-26 об.
25. Там же. Д. 153. Л. 24-24 об.
26. Там же. Д. 151. Л. 26 об.
27. Там же. Д. 153. Л. 13 об.
28. Там же, Д.153, Л.14 об.
29. Там же, Д.151, Л.27-27 об.
30. Там же, Д.151, Л.27 об.-28
31. Там же, Д.151, Л.28
32. Д. Д. Кринин был сослан в Соло¬вецкий монастырь, где 9 февраля 1864 г. присоединился к синодальной церкви (Из рассказов и записок В. А. Сапелкина// Русский вестник. 1864. № 11. С. 232;
33. Субботин Н. И. Из истории Рогожского кладбища. С. 515).
34. Там же. Д. 153. Л. 42.
35. Там же. Д. 153. Л. 43-43 об.
36. РГБ. Ф. 246. К. 5. Ед. 1. Л. 28 об.-29
37. Там же. К. 5. Ед. 1. Л. 29 об.-30
38. Там же. К. 5. Ед. 1. Л. 39, 39 об.
39. Там же. К. 5. Ед. 1. Л. 51
40. Слово Церкви, 1915, № 12, С.292
41. РГБ. Ф. 246. К. 6. Ед. 6. Л. 78
42. Там же. К. 5. Ед. 1. Л. 52.
43. Там же. К. 5. Ед. 1. Л. 64.
44. Там же. К. 9. Ед. 8. Л. 84.
45.Там же. К. 9. Ед. 8. Л. 113-114.
46. Там же. К. 9. Ед. 8. Л. 126.
47.Там же. К. 9. Ед. 8. Л. 129-129 об.
48. Там же. К. 92. Ед. 25. Л. 5, б.
49. Там же. К. 9. Ед. 8. Л. 140.
50. Там же. К. 6. Ед. 6. Л. 90.
51. Церковь. 1908. № 17. С. 622-626.
52. РГБ. Ф. 246. К. 6. Ед. 6. Л. 73.
53. См.: СЛОВО Церкви. 1915. № 17. С. 412-413
Церковь, 2005
|