Отношения между Российским государством и старообрядчеством в синодальный период развивались весьма не однозначно. Несмотря на существование официальной линии внутренней религиозной политики правительства касательно раскола, личная позиция государя почти всегда играла определяющую роль. Оставив церковь значительной экономической и политической силой, реформа Петра I по уничтожению патриаршества все же достигла своей основной цели. Теперь светское правительство, и в первую очередь император, диктовал Святейшему Синоду условия и направление его деятельности. В свою очередь, Синоду приходилось соотносить свои действия с существующим государственным законодательством. Именно поэтому такой важный для России вопрос, как пресечение либо поддержка старообрядчества находился практически под полным контролем императора. Так, все важные документы касательно дел о расколе, непременно шли от "Высочайшего имени". При этом, естественно, не учитывался опыт и епархиальных архиереев, что вело к путанице и произволу в решении вопроса.

Таким образом, представляется, что рассмотрение важнейшего аспекта в истории православной церкви, сосуществование со старообрядчеством, непримиримая борьба с ним или нахождение точек примирения и согласия, следует начать с анализа развития светской государственной политики по отношению к расколу. Немаловажный интерес при этом представляет региональная специфика исполнения такой политики, поскольку местная администрация, исходя из собственных представлений об условиях существования губерний, часто находила множество путей для того, чтобы обойти столичные распоряжения. Многие законоположения о раскольниках порой несколько десятков лет оставались без выполнения, тогда как инициатива с мест лишь поддержанная правительством приводила, как правило, к неожиданно результативным последствиям.

В этом отношении Саратовское Поволжье может предоставить цельную, наполненную всеми протекавшими процессами в истории развития государственной политики по отношению к расколу, локальную картину. Особенно ярко это проявилось в существовании Иргизских старообрядческих монастырей, взаимоотношения с власть предержащими и духовно-экономическая деятельность которых, дают полное право рассматривать их как пример в анализе политики государства по отношению к расколу в Саратовском крае. Думается, что, сопоставив ее с аналогичным анализом других регионов страны, можно получить полное представление о проявлении мер правительства к старообрядчеству.

Кроме фундаментального труда Н. С. Соколова "Раскол в Саратовском крае" [1], вся остальная литература по истории Иргизских монастырей находится в дореволюционных периодических изданиях. В зависимости от направления журнала статьи носили более или менее тенденциозный характер. Большей полнотой научного содержания отличаются лишь работы членов Саратовской ученой архивной комиссии (далее СУАК). Так, помещенная в 1872 г. в научно-литературном журнале "Дело" статья Д. Л. Мордовцева, основывалась, вслед за мнением А. П. Щапова, на желании видеть в расколе вообще и в монастырях в частности, средоточие свободной воли народа в борьбе с недостатками монархии [2]. Изданные же в "Православном собеседнике" в 1857 г. "Исторические сведения об Иргизских мнимостарообрядческих монастырях" профессора Казанского университета И. М. Добротворского [3]прямо названы членом СУАКА Б. Федоровым тенденциозными [4]. Действительно, в статье, доказывающей необходимость непосредственно физической борьбы с расколом, опущены многие события, противоречащие этой мысли. По-настоящему научное изучение истории Иргизского монашества началось с деятельности СУАКА, собравшего огромное количество архивных дел, касательно раскола по Саратовской епархии, которые и нашли свое отражение в работах А. Лебедева [5], Н. С. Соколова и А. Ф. Леопольдова [6].

Несмотря на огромную потерю документов Иргизских монастырей в первые годы советской России, о чем оставили свои воспоминания член Саратовской архивной комиссии Е. В. Яковлева, когда в 1921 г. она пыталась спасти иргизский архив, иконы и духовные сочинения [7]; а также академик М. Н. Тихомиров в 1919 г. [8], Саратовский государственный архив содержит массу документов о взаимоотношениях монастырей с представителями местной и столичной власти. Основная их часть собрана в фонде саратовского губернатора и Саратовской Духовной Консистории. Также достаточно любопытную информацию можно почерпнуть из документов фонда СУАКа.

Применительно к Иргизским старообрядческим монастырям хронологические рамки рассматриваемого вопроса относятся ко второй половине XVIII в. – начало и середина века XIX – конец. Таким образом, в поле зрения попадает государственная политика по отношению к старообрядчеству, начиная с Екатерины II и заканчивая Николаем I. Однако немаловажным представляется религиозная практика Петра III, который, быть может, невольно заложил многие основные тенденции развития политики по отношению к старообрядчеству на многие годы вперед.

С восшествием на престол Петра III после разгромных для раскола правлений Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны началось некоторое послабление государственной политики по отношению к старообрядцам. Однако нельзя рассматривать процесс обозначившегося послабления как планомерную политику. Все сколько-нибудь привлекательные для старообрядцев указы императора были продиктованы не любовью к "древлему благочестию", о котором он не имел ни малейшего понятия, а, очевидно, самим лютеранским воспитанием монарха. Так, например, Петр III, "не любивший православия, иерархии и монашества" [9], легко согласился на полную секуляризацию церковных земель, указ о которой был подписан 21 марта 1762 г. Также и в вопросе о старообрядчестве превалирующими были тенденции ослабления православной церкви. Нельзя также не учитывать того, что сведения о расколе соотносились императором с многообразием религиозных протестантских западных учений и рассматривались лишь как досадное недоразумения, которое можно легко исправить через введение полной свободы вероисповедания, о чем сохранились собственные заметки государя. О нелюбви к восточному обряду вообще говорит свидетельство Новгородского архиепископа Дмитрия Сеченова, в беседе с которым Петр III высказывал пожелания модернизировать русскую церковную обрядность по западному образцу: из икон оставить лишь изображения Христа и Божией Матери, заставить духовенство носить гражданское платье и брить бороды [10].

В это время староверы, расселившиеся после поражения Соловецкого восстания (1669-1676 гг.) по всей России и за границей, например в Польше (в районе реки Ветки владения пана Халецкого, где образовали крупнейший центр старообрядчества [11]) и Турции, начинают испытывать притеснения российских властей, обративших на них внимание, прежде всего из-за потери налогоплательщиков с двойным окладом платежа. В 1764 г. ветковские монастыри в Польше были окончательно разрушены русскими войсками, и перед староверами встала необходимость искать себе безопасное жительство на территории России. Таким местом для притесняемых раскольников могли стать пустынные земли по берегам Иргиза. Место было выбрано не случайно. Первым исследователем, доказавшим, что саратовское Заволжье отчасти заселялось староверами еще с начала XVIII в. был А. А. Гераклитов, нашедший подтверждение тому в ревизских сказках третьей ревизии [12], в которых, между прочим, содержались переписи беглых, составленные в конце 1763 г. коллежским асессором Лихаревым и симбирским воеводским товарищем князем Мещерским. В них указывалось, что еще в начале XVIII в. на Иргизе собралось достаточное количество беглых крестьян, среди которых были также старообрядческие священники. В последующем сенатском указе о поселении раскольников на территории России прямо говорится "о более тысячи Российских подданных" [13], уже поселившихся на территории тогда еще Оренбургского Заволжья.

Обжитые земли Иргиза, богатые рыбными и пашенными угодьями, находящиеся вдали от начальственного надзора, конечно, манили ветковских староверов. Однако инициатива переселения пришла с самого Поволжья. По воспоминанию известного поэта и государственного деятеля Гавриила Романовича Державина, автором проекта поселения беглых староверов на Иргизе был крестьянин села Малыковки (ныне г.Вольск) Иван Серебряков [14]. Державин познакомился с Серебряковым в Москве у своего знакомого саратовского помещика Максимова. Последний избавил Серебрякова от заключения в Московском остроге, соблазнившись обещанными кладами, якобы зарытыми в Польше сокамерником Серебрякова, неким запорожским казаком Черняем. Кстати сказать, после начала Пугачевского восстания безвестный казак рассматривался властями, как предводитель поволжской вольницы. Таким образом, имевший уже некоторые связи с польскими раскольниками, Серебряков через своих покровителей указал правительству на иргизские земли, как наиболее подходящее место для средоточия русских людей, вынужденных покинуть свое Отечество. Настойчивость, а главное точность в указании места и времени предоставления проекта перед окончательным разгромом Ветки, заставляют согласиться с мнением, что Серебряков поддерживал связь и с польскими староверами и с беглыми в самом Заволжье [15] и действовал в соответствии с их интересами. Имя Серебрякова в исследовательской литературе появляется не часто, однако именно при его участии было позволено беглым старообрядцам вернуться на Родину. На проект первоначально обратил внимание император Петр III, отправивший указ на рассмотрение в Сенат. Ответа не пришло из-за случившегося 28 июня 1762 г. переворота. Однако император успел приготовить проект указа, по которому отменялось всякое притеснение староверам, им разрешалось вернуться на постоянное поселение в Отечестве, носить бороды и отправлять свои службы по дониконовским книгам [16]. Указ был представлен в Сенат на одобрение, что позволило И. К. Смоличу сделать вывод о том, что разрешение на переселение было получено [17].

Таким образом все, что успел сделать император – оставить неисполненные указания, которые долго потом вспоминались раскольниками с благодарностью: о том, что староверам не должно чиниться "никакого в содержании закона, по их обыкновению и старопечатным книгам возбрания, ибо во Всероссийской Е. И. В. империи и иноверцы, яко магометане и идолопоклонники, состоят, а то раскольники-христиане, точию во едином застарелом суеверии и упрямстве состоят, что отвращать нужно не принуждением и огорчением их, от которых они, бегая за границу, в том же состоянии множественным числом проживают бесполезно" [18]. Неудивительна потому та горячая поддержка, которую нашел среди старообрядцев Е. Пугачев, назвавшийся императором Петром III, про которого помнили, что он не только обуздал действительно имевшие место беспорядки и бесправие по отношению к рядовому духовенству, но и благожелательно относился к старообрядчеству. Что же касается самой государственной власти, то в развитии религиозной политики, например, Екатерины II явно ощущается преемственность по отношению к своему царственному мужу.

Во время царствования "просвещенной императрицы" Екатерины Алексеевны произошли главные события церковной жизни важнейшие для Саратовского края. Именно она, запретив сначала вместе со многими другими, указ о секуляризации церковного имущества Петра III, вновь поставила вопрос перед Синодом 12 августа 1862 г. Так же последовательно императрица исполнила некоторые планы своего мужа и в отношении раскольников. 14 декабря 1762 г. вышел сенатский указ №11.725. "О позволении раскольникам выходить и селиться в России на местах означенных в прилагаемом у сего реэстре", по которому бежавшим староверам разрешалось возвращаться в Россию следующим порядком: "Ея Императорское Величество с какою Монаршею милостию и благоволением, не только иностранных разных наций, кроме жидов, на поселение в Россию приемлет, но и самим до сего бежавшим из своего отечества подданным возвращаться позволяет, прощая все их преступлении, о том из публикованного сего Декабря 4 числа манифеста, подписанного собственною Ея Императорскаго Величества рукою, всем уже известно. Вследствие чего, Правительствующий Сенат, усматривая из дел, что между прочими до сего бежавшими из своего отечества в Польше и в других за границею местах не малое число находится раскольников, которые не имея понятие о силе законов, страшась притеснения или истязания, опасаются выходить; и по тому имея с Святейшим Правительствующим Синодом конференцию, за благо определил, сим Ея Императорскаго Величества указом, всем живущим за границею Российским раскольникам объявить, что им позволяется выходить и селиться особливыми слободами, не только в Сибири на Барабинской степи и других порожних отдаленных местах, но и в Воронежской, Белогородской и Казанской Губерниях, на порожних же и выгодных землях, где полезнее быть может, и жить им и детям... [19]".

Среди мест, отведенных под поселение, возле Саратова вернувшимся старообрядцам передавалось более 70 тысяч десятин плодороднейшей земли с различными угодьями. Здесь же впервые зазвучало и название Иргиза: "В Оренбургской Губернии по реке Сакмаре, в сорока верстах от Оренбурга, и вниз реки Самары от онаго ж в трехстах верстах до реки Канели, да ниже города Самары по реке Волге до устья речки Иргиза, и вверх по реке Иргизу, к поселению на несколько тысяч семей, весьма плодородныя и выгодныя земли имеются, на которых при устье большаго Иргиза и по другим речкам более тысячи человек Российских подданных уже и поселилось" [20] Пограничному контролю запрещалось чинить какие-либо препятствия приходящим беглецам, их надлежало с новыми паспортами препровождать в Астраханскую губернскую или Саратовскую воеводную канцелярию, где с них брали подписку о несовращении в раскол и выдавали Открытый лист следующего содержания: "Указ Е. И. В. Самодержицы Всероссийской из Саратовской Воеводской канцелярии господам команду имеющим, до кого сей касаться будет. Дан сей отверстый указ вышедшим из Польши разных чинов людям, а именно (далее следует перечень имен) для того, что они желают поселиться в Астраханской губернии на дикопроезжих местах против села Малыковки при реке Большом Иргизе... В силу именных Е. И. В. Указов господам командующим показанным из-за границы раскольникам... при поселении при реке Большом Иргизе против села Малыковки с женами и детьми никаких приметов и утеснений не чинить" [21]. В самой Малыковке, к которой в административном отношении принадлежал Иргиз, староверов платежом зачисляли в дворцовые крестьяне и выдавали билет на заселение участка земли. Серебряков, получивший за свои заслуги в деле переселения старообрядцев место чиновника в Малыковской конторе, зачислял здесь не только пришедших староверов, но и за немалую мзду разный беглый люд, за что и поплатился несколькими месяцами острога.

Впрочем, в этом же манифесте вновь подтверждалось взимание двойного оклада с раскольников, отмененного лишь 8 ноября 1782 г.

Таким образом, в исторической литературе до сих пор сохраняется традиция считать 1762 г. годом основания Иргизских старообрядческих монастырей, рассматривавшихся официальной точкой зрения как прибежище всех возможных преступников и противогосударственных элементов, но возникших лишь благодаря решению верховной власти. Единственным автором, подвергшим сомнению дату основания Иргизской вольницы стал не профессиональный историк, а государственный деятель, впрочем, живо интересующийся историей как всеобщей, так и местной – саратовский губернатор Петр Ульянович Беляков (управлял губернией с 1802 по 1808 г.).

Революционная деятельность императрицы по отношению к церкви, "героическая борьба с церковными "реакционерами" [22]нашла свое отражение помимо секуляризации и дела Ростовского митрополита Арсения Мацеевича и в отношении к расколу. 10 июня 1765 г. обер-прокурором Святейшего Синода становится директор Московского Университета Иван Иванович Мелиссино, который рассматривался царицей как помощник в просвещении и антиклерикализме церковной государственной политики. Однако, несмотря на всю демократичность, Екатерина не потерпела довольно настойчивых предложений Мелиссино, представленных обер-прокурором для синодского депутата в Комиссии 1767 г. для создания нового Уложения: "1) Не следует ли представить совершенную свободу вероисповедания иностранцам, приглашаемым в Россию самим же правительством? 2) Позволить раскольникам публично совершать свои богослужения и иметь свое духовенство...9) Епископам по предписанию апостола "с законными женами сожитие иметь"... 13)Воспрещать причащение младенцев до 10-тилетнего возраста. [23]". Не удостоив вниманием предложения Мелиссино, Екатерина тем не менее, в 1782 г. отменяет двойную подушную подать для староверов, а "Городовое положение" 1785 г. даже разрешало возводить раскольников на некоторые государственные должности. Да и само обидное и считавшееся старообрядцами неверным наименование "раскольник" было отменено в официальных бумагах.

При Екатерине смогли образоваться всероссийские центры старообрядчества на Иргизе и в самой Москве – поповский на Рогожском кладбище, беспоповский на Преображенском и поморская Покровская часовня. Оба кладбища образовались во время чумы 1771 г. [24]

Снисходительности к расколу Н. Тальберг относит причину появления в среде некоторых старообрядческих общин желания перейти в православие на особых условиях сохранения "дониконовского" обряда, что в дальнейшем получило название "единоверия". Однако по законам Российской империи тайные раскольники, как и "беглые попы" продолжали считаться государственными преступниками, а после пугачевского восстания и сами демократические взгляды императрицы изменились в более жесткую сторону [25]. Этому в немалой степени содействовали дворянские и городовые наказы в Комиссию по составлению нового законоуложения, в которых, между прочим, затрагивались вопросы и о расколе, причем, чаще всего, как отмечает И. К. Смолич, со стороны православного купечества (например Ярославского) которые присылали требования запретить раскольникам все виды торговли из-за монополизации ими рынка [26].

Продворянски настроенная статья в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона рисует следующего императора Павла Петровича человеком нервным и вспыльчивым, бессистемным в политике и необразованным в государственных делах, что никак не сообразуется с довольно высокой оценкой В. О. Ключевского: "В основе правительственной политики императора Павла внешней и внутренней лежали серьезные помыслы и начала, заслуживающие нашего полного сочувствия [27]". Также, анализируя правительственную деятельность в отношении церкви времени Павла Петровича, А. В. Карташев превозносит его "искреннюю религиозность", его "религиозно-теократические настроения [28]". Однако факты, тут же приводимые историком, позволяют совместить обе точки зрения. Действительно впечатлительный император Павел сочувственно и даже поощрительно относился ко всем замыслам представителей архиерейской власти, среди первых из которых были его друг и учитель московский митрополит Платон (Левшин) и новгородский и санкт-петербургский Амвросий (Подобедов). Однако религиозность Павла была, пожалуй, еще более бессистемной, чем прозападные тенденции Петра III. С одинаковой любезностью относясь как к православию, так и ко всем остальным религиям, император не делал различия между образованием новых семинарий и, например, созданием римо-католической капеллы в здании Пажеского корпуса.

Наиболее ярко отсутствие единой религиозно-церковной политики рисует дело об избрании обер-прокурора Святейшего Синода графа Д. И. Хвостова в 1799 г., когда непонимание сущности этой должности позволило государю разрешить Синоду, а фактически его главе митрополиту Амвросию избрать себе руководителя.

Точно так же благосклонно, но без понимания относился Павел и к старообрядцам. Его поддержка сыграла огромную роль в развитии раскола на Иргизе, а Ф. В. Ливанов пишет о том, что император не раз лично встречался со старообрядческими общинами, например 20 ноября 1800 г. в Петербурге с главой столичных раскольников почетным гражданином И. И. Миловым, и помогал им материально [29]. Среди вольских староверов сохранилось предание, что именно купечество из их среды профинансировали только вступившего на престол императора, за что в дальнейшем он не оставлял их своим вниманием. Однако каких-либо серьезных законопроектов в отношении староверов при Павле издано не было, кроме, может быть, указа 28 февраля 1801 г. по которому чтобы перейти из раскола в православие старообрядцы освобождались от штрафа и им нужно было всего лишь принести покаяние в церкви [30].

Такое снисхождение к расколу по обыкновению привело к его расцвету. Вокруг Рогожского и Преображенского кладбищ возникли целые улицы с фабриками сплошь наполненные староверами. Иргиз прославился как основной поставщик беглых попов для всей раскольничьей России. Однако уже правительство Александра Павловича, объявившего при восшествии на престол в манифесте 12 марта 1801 г., что будет "управлять Богом врученным ему народом по законам и "по сердцу" покойной государыни [31]" Екатерины II, начало принимать ряд мер ограничивающих бурный рост раскола, отменяя милостивые указы "просвещенной императрицы". В 1803 г. в официальных документах вновь появилось обидное для староверов прозвание "раскольник", отмененное Екатериной II. В 1812 г. старообрядцам было запрещено строить часовни на кладбищах [32]. То же было подтверждено указом 26 марта 1822 г., получившим название "Правила о попах и молитвенных домах", по которому запрещалось строить новые старообрядческие часовни, но с другой стороны официально разрешалось поповцам принимать беглых священников. Расчет правительства основывался на нежелании прямой конфронтации с влиятельным расколом и ожидании его естественного затухания от времени. Чуть ранее, 27 мая 1820 г. вышел важный указ "О запрещении старообрядцам занимать государственные должности", не дозволяющий раскольникам любых толков занимать государственные чиновничьи должности. Многие исследователи раскола усматривают в этом прямую причину тому, что староверы практически монополизировали купеческую деятельность в XIX веке, не имея возможности применить свою общественную активность, в чем-то сходную с протестантской этикой, на другом поприще [33], хотя анализ документов ГАСО позволяет сделать вывод, что этот закон не только не повлиял на создание в Саратове и Вольске старообрядческих капиталов, но и само его выполнение было задержано на 15 лет [34].

13 мая 1825 г. в последний год царствования из митрополитов санкт-петербургского Серафима и киевского Евгения, А. А. Аракчеева, управлявшего тогда министерством внутренних дел и министра народного просвещения А. С. Шишкова был учрежден секретный Комитет по делам раскольников, не успевший, впрочем, сколько-нибудь изменить ситуацию [35].

Коренные изменения в существовании раскола произошли в царствование Николая Павловича, причем такого качества, что князь Н. А. Орлов в 1858 г. вынужден был признать, что целью бюрократической политики Николая I было поставить староверов вне закона и дать волю полному произволу по отношению к ним [36] Однако, как показывает анализ местного материала, следствием такой политики стало полное подчинение судьбы раскольников органам государственной администрации, что вполне позволяло им существовать подкупом и взаимными услугами, кроме тех редких случаев, когда государственная власть на местах выполняла высочайшую волю в борьбе с расколом, как это случилось с Иргизскими монастырями.

При Николае была произведена полная перепись раскольников, а их центры – Рогожское и Преображенское кладбища – поставлены под строжайший надзор [37]. В 1832 г. также под регистрацию попали насельники всех старообрядческих скитов. Началась строгая регламентация всех сторон жизни староверов. Указ 1826 г. предписывал совершать старообрядческие богослужения лишь внутри часовен, без участия посторонних, впрочем, не признавая раскольничьих таинств действительными. Этот указ, разрешавший по сути богослужения старообрядцам, но запрещавший им сманивать в раскол православных, был повторен еще несколько раз. Справедливости ради следует сказать, что тот же указ запрещал гражданской местной власти преследовать раскольников лишь за одни богослужения [38], что, впрочем, не помешало с 1842 г. по 1846 г. закрыть 102 старообрядческих молитвенных дома (из них 12 передать православной Церкви), 147 разрушить, а также изъять множество колоколов [39].

Наконец, была проведена хотя бы начальная дифференциация различных старообрядческих толков и согласий, которые в 1835 г. были поделены на особенно вредные, вредные и менее вредные. К ним же относились тогда и множество сект вовсе никак не связанных с расколом. Как объяснял в 1845 г. обер-прокурор Святейшего Синода, отвечая на запрос министерства внутренних дел: "Вреднейшими сектами являются: 1) иудействующие, совершенно отпадающие от христианства; 2) молокане, секта разрушительная, как и 3) духоборцы; 4) хлыстовщина и 5) скопцы, обе богохульныя; 6) те безпоповщинские секты, которые отвергают брак и молитву за царя: оне пишут и произносят жестокия хулы на церковь и таинства и всякую властьнынешнего времени почитают антихристовою. Секты вредныя – те из безпоповщины, которые принимают брак и не отказываются молиться за царя. По сим чертам могли бы считаться менее вредными. Но оне решительно вредны, потому что отвергают священство и таинство евхаристии и, кроме сказанного, все заимствуют от худших отраслей безпоповщины. Секта менее вредная – поповщина. Это не ересь, а раскол. Более церковного сохраняет и более надежды представляет к обращению [40]".

В 1832 г. полиция получила приказ выдавать беглых попов епархиальным архиереям, а побег стал считаться государственным преступлением. Тогда же началась кампания закрытия старообрядческих скитов. Этим приказом были отменены "Правила" 1822 г.

Правительство считало подобные меры вполне обоснованными и постоянно требовало от министерства внутренних дел усиления строгости, крайне обеспокоенное расширением раскола. Сам министр внутренних дел в юбилейном отчете к 25-летию царствования императора Николая писал, что в 1825 г. число раскольников составляло 826000 человек, тогда как к 1850 г. уменьшилось до 750000. Однако тут же было признано, что реальные цифры староверов в России приближаются к 10 миллионам [41]. Такие цифры складывались не только из явственных раскольников, но и из беглых, тайных староверов, записывающихся в православные [42], а при спокойствии прошлых лет вновь открыто назвавшихся старообрядцами, что показала перепись 1811 г.

С 1831 г. в Москве, а с 1838 г. на местах стали действовать Особые секретные комитеты по делам раскольников [43]. В Саратовской губернии Секретный Совещательный Комитет по делам о раскольниках, сектантах и отступниках от православия возник 19 июня 1839 г. [44]и активно боролся с распространением раскола, главным образом увещательными мерами в виде диспутов и организации миссионерской службы. В 1853 г. был образован специальный комитет министра внутренних дел Д. Г. Бибикова, занимавшийся закрытием старообрядческих общин и скитов [45].

Таким образом, анализ политики николаевского правительства по отношению к расколу позволили И. К. Смоличу сделать вывод: "Целью этих репрессий было полное уничтожение раскола [46]". Однако уже в 1863 г. статистический комитет министерства внутренних дел обнаружил, что к числу старообрядцев можно смело записать 10% всего населения России [47], хотя независимые источники приводят более низкие цифры, в частности около 1,5% [48], куда, по видимому, не входят тайные раскольники.

Государственная политика по отношению к расколу на протяжении царствования от Петра III до Николая I развивалась в тенденции ужесточения вплоть до задач полного уничтожения староверия. Некоторая либерализация наступила лишь с 1855 г. с приходом в министерство внутренних дел графа С. С. Ланского. Причина такому развитию политики видится в прямой зависимости от развития института государства и православной церкви в юрисдикции которой номинально находились все вопросы, связанные со старообрядчеством.

Петр III, занимавшийся церковной политикой бессистемно и с оглядкой на западные тенденции, еще встречал жесткое сопротивление православных иерархов, а потому не оставил после себя сколько-нибудь важных изменений.

Екатерина, занявшаяся управлением государства с жестких петровских позиций, смягченных лишь собственным демократизмом, смогла переломить косность епископов и митрополитов с помощью секуляризации, поставив церковь на службу государству не только в идеологическом плане, но и экономическом. Такие же точно цели преследовала императрица и в отношении староверия. Разрешение переселяться в Россию в обозначенные "реэстром" места было продиктовано, прежде всего, нуждами колонизации пустующих земель. Также во время ее царствования старообрядцам легче всего было записаться в купеческое сословие.

Император Павел практически потерял все государственные выгоды, накопленные Екатериной во взаимоотношениях с церковью. Он позволил ей развиваться практически самостоятельно, отдав руководство лишь избранным из числа верховных иерархов. Такая расслабленность церковной жизни как ничто другое благотворно отразилась на существовании раскола.

Планомерная борьба с расколом после павловского расцвета началась при Александре Павловиче. Мягкий во всех церковных делах, император предпринял попытку пресечь развитие раскола, изолировав его от общественной жизни государства и дождавшись, со временем, его угасания. Однако староверие, накопившее к тому времени огромный экономический потенциал, вполне смогло просуществовать и без связи с государством. Запрет строить новые церкви и занимать чиновничьи должности обходился с помощью купеческого капитала.