Увы наш прекрасный рай!

Прелюбезный и драгий скит!

Нам в тебе не быти,

Святыя службы не стояти,

Такия радости не видати,

Духовных песен не певати.

Старообрядческий стих «Разорение скитов»

Выговская поморская пустынь стала «культурной столицей» старооб­рядчества. Сюда приезжали паломники со всей России, иные - чтобы остаться навсегда. Безусловно, расцвет духовной жизни пустыни при­ходится на годы киновиаршества Андрея и Семена Денисовых. Но и после их смерти жизнь в северной обители не остановилась, продолжая идти своим чередом..

Новое поколение настоятелей пустыни (Иван Филиппов, 1740-1744; Мануил Петров, 1744-1759; Никифор Семенов, 1759-1774; Алексей Тимофеев Киселев, 1774-1780) открывает новый период в истории Выга. Он характеризуется, с одной стороны, дальнейшим подъемом хозяйственной деятельности и укреплением материально­го благосостояния обители, а с другой - некоторым упадком нравов, обмирщением, как это ни прискорбно, неизбежно сопутствующим ма­териальному процветанию.

Здесь является новое искушение: бывший житель Выговской обители Иван Круглый пишет на выговцев клеветнический донос, содержавший столь серьезные обвинения, что была создана специальная следственная комиссия, проработавшая шесть лет (1739-1744). Над Выговским общежительством нависла угроза закрытия. Чтобы этого не произошло, выговцы были вынуж­дены принять моление за царя (до этого на Выге за царя не моли­лись). Подобный компромисс с «антихристовой» властью вызвал недовольство у некоторых радикально настроенных пустынножите­лей и привел к расколу: в 1737 г. несогласные во главе со старцем Филиппом покинули Выгорецкую киновию и основали новое беспо­повское согласие, позже получившее название филипповского.

С приходом на Выг Андрея Борисова связан следующий период в истории пустыни. На годы его киновиаршества (1780-1791) приходит­ся новый взлет в духовной жизни Выговского общежительства. Начи­нается возрождение обители и обновление ее традиций. В этот период возрождается традиция торжественного поминовения первых киновиархов и почитания здравствующих наставников, развиваются различные формы почитания благодетелей, оказывавших существенную под­держку обители (одними из самых крупных благотворителей стало се­мейство петербургских купцов Долгих), пишутся жития основателей пустыни. Именно в эти годы наступает самый настоящий расцвет выговских художеств - вырабатывается собственный, «поморский» стиль во всех видах искусства: в иконописании, медном литье, книгописании, рисованном лубке, резьбе по дереву, вышивке. Деятельность Андрея Борисова по духовному возрождению Выговской пустыни была про­должена его преемниками Архиппом Дементьевым (1791-1809), Кирил­лом Михайловым (1809-1825) и Петром Ивановым (1825-1830).

Однако уже с 1825 г. началось печально знаменитое для русских старообрядцев царствование Николая I. Солдафон, «воспитанный под барабаном» и всерьез считавший, что Евангелие на церковнославян­ском языке могут понимать только священники, решил взять на себя задачу по устранению всякого инакомыслия в России. «Николай был "миссионером на царском троне", как Нерон - артистом. Он занимал­ся больше совращением старообрядцев в единоверие, чем государствен­ными делами, совращением принудительным, насильственным, разо­рительным и гибельным для всей страны. С этой целью он даже лично разъезжал по старообрядческим посадам и слободам, как заправский миссионер, который с большим успехом мог вести это дело, получая за это каких-нибудь сто рублей в месяц. Миссионерство Николая обходилось стране в миллион раз дороже. Этот царь вошел в историю старообрядчества как жестокий и безудержный гонитель древлеправославных христиан»¹¹².

Со стороны властей последовал ряд карательных мероприятий, ко­торые в конечном итоге закончились полным разгромом Выга. Пора­жает та целенаправленность и планомерность, с которой уничтожали этот выдающийся памятник русского духа. Хотя в это время у руко­водства Выговской пустыни стоял известный и авторитетный деятель Федор Петрович Бабушкин (настоятель в 1830-1842 гг.), однако те драконовские меры, которые применяло по отношению к староверам правительство Николая I, лишали обитель не только возможности раз­вития, но и просто сохранения существующего положения. Выг души­ли и экономически и духовно. Так, для борьбы с Выгом уже в 1828 г. была специально создана Олонецкая епархия с центром в Петрозавод­ске, а в 1829 г. - Олонецкая духовная семинария, уделявшая особое внимание подготовке миссионеров, которые в первую очередь долж­ны были «просвещать» не местное языческое население, но «невеже­ственных раскольников».

А вскоре после поездки чиновника Хомутова по Олонецкой губернии (1835) гонения уже переходят в репрессии. Выговских поморцев сравня­ли в части землевладения и налогообложения со всеми казенными кре­стьянами. С часовен сняли колокола. Еще в 1828 г. было запрещено по­полнение старообрядческих монастырей и селений путем приписки людей в ревизию, а в 1836 г. выговцам запретили именоваться отдельным обще­ством и приобретать на свое имя недвижимость. В 1837 г. запретили при­нимать беспаспортных и приходивших из других губерний, в 1838 г. были запрещены переписка, распространение и продажа книг выговского пись­ма. В 1839 г. были ликвидированы все пустыни и пашенные дворы, кроме Данилова и Лексы. Численность общины сократилась до 800 человек. В 1844 г. на Выг переселили 53 крестьянские семьи из Псковской губер­нии, которые были «известны любовию к православию (новообрядчеству. - К. К.) и тверды в вере», т. е. пытались спровоцировать открытый конфликт.

Наконец, последний удар по монастырю был нанесен в 1854-1856 гг. В 1854 г. Министерство внутренних дел предписало олонецкому губер­натору все молитвенные здания, построенные в Данилове и Лексе между 1722 и 1809 гг., сломать, так как они «пришли в ветхость», а по существо­вавшему тогда закону ремонт этих построек был запрещен. В 1855 г. «за­писные» старообрядцы были высланы по месту приписки, а Данилово и Лекса обращены в селения государственных крестьян, с открытием в каж­дом селении прихода господствующей церкви. В апреле 1856 г. были за­крыты и запечатаны столовые-моленные на женской улице на Выге и на мужской улице на Лексе. 7 мая 1856 г. была запечатана Выговская Бого­явленская соборная часовня, а 3 июня 1857 г. — Лексинская Крестовоздвиженская соборная часовня, при этом книги, иконы и богослу­жебные принадлежности частично были конфискованы, а частично уничтожены.

Писатель В. Н. Майков, посетивший руины бывшей «Выгорецкой Лавры» во второй половине XIX в., передает со слов очевид­цев чудовищные подробности «мамаева разорения»: «Посреди ограды стояла высокая колокольня с часами, а бок о бок с нею и главная ча­совня, которую не захотели разорить, а напротив того порешили оста­вить в назидание, - устроивши в ней православную церковь. Тут-то подле этой часовни и происходил главный погром: тут и били, и секли, и обливали холодною водою упорствующих, отсюда заставили батожьем большака (настоятеля. — К. К.) вынести ключи властям предер­жащим и т. п. Около 3000 рукописей было сожжено на площадке пе­ред часовней этими новыми варварскими полчищами Омара; массы изрубленных и исковерканных икон подверглись той же участи, при чем, однако, драгоценные каменья и богатые ризы все тщательно сди­рались и затем уже никогда и не являлись на свет Божий»¹¹³. От не­когда знаменитой Выгорецкой библиотеки осталось лишь 286 печат-

Сожжены были и все хозяйственные книги — целый короб разных писем и записок, которые могли бы оказаться по­истине бесценным материалом по истории Выго-Лексинского общежительства...

Все эти меры, по словам губернских чиновников, чуть не привели к волнениям среди старообрядцев, но так как их осталось слишком мало, то дело ограничилось «одним прискорбием». Позже миссионер господ­ствующей церкви Д. Островский писал: «Несомненно, что разгром пу­стыни сопровождался тою жестокостью, которая всегда отличала наших низших исполнителей высоких приказаний...»¹¹⁴

Двадцать лет спустя после разорения очевидцы тех событий рассказывали любознательно­му путешественнику, как «издеваясь над почтительной памятью к усоп­шим братьям у оставшихся в живых, власти распахивали выговское кладбище, как ломали иконы и жгли рукописи... на глазах у их почитателей, как засекли насмерть ("говорят, она денька через два-три померла") ста­рицу Ирину Полтеву за то, что она уманила в лес монастырское стадо, как "княжик" - жандармский офицер, принимавший участие в разореньи … насмерть зашиб другую старуху «каблучком», нетерпеливо требуя показать пруд, куда, по его сведениям, скитницы "швыряли живьем" рож­денных ими младенцев (пруд, рассказывали выговцы, спустили и кости нашли, но только собачьи)»¹¹³.

После 150 лет своего существования «лавра, процветшая в северных странах», пала. Однако в самый разгар «даниловского погрома» в Пе­тербурге происходит событие, которое не может не заставить задумать­ся, - неожиданно умирает «царь-ирод», император Николай I (18 фев­раля 1855 г.). Невольно напрашивается историческая параллель: вслед за падением Соловецкого монастыря (1676) внезапно умирает царь Алексей Михайлович, затеявший авантюрный «греческий проект» и принесший в жертву своему капризу жизни сотен тысяч русских людей. Вслед за разгромом полноправной преемницы Соловков, Вы­говской киновии, столь же внезапно умирает наследник и продолжа­тель дела царя Алексея Николай I, прославившийся своими жестокими гонениями на старообрядцев. Умирает (историки высказывают мысль о самоубийстве), когда позорный исход и бессмысленность затеянной им за освобождение Константинополя Крымской войны (продолжение все той же авантюры его пращура) становится для него окончательно очевидной. Становится очевидной и бессмысленность войны с лучшей частью своего народа, старообрядцами, этими «руссейшими из русских», всегда являвшимися горячими патриотами своей Родины и хранителя­ми ее старины. Итак, круг замкнулся... Поистине: «Господь не замедлит и не потерпит... доколе не истребит сонма притеснителей и не сокрушит скипетров неправедных» (Сир. 35,19)!

Предпринятый николаевским правительством «даниловский погром», получивший в народе название «мамаева разорения», нанес непопра­вимый урон не только экономическому и культурному развитию Заонежья, но, несомненно, и всей русской культуре. Хотя в конце 1850-х — в 1860-е гг., уже в царствование Александра II, последовало кратковре­менное возрождение Выговского общежительства, в дальнейшем оно так и не смогло оправиться от нанесенного ему удара, так что проез­жавший по этим местам в конце века поэт К. К. Случевский мог запи­сать в своих путевых заметках: «От Данилова и Лексы не осталось бо­лее и тени... Это теперь почти такой же миф, как и онежский водяной царь...»¹¹⁶

Сегодня на месте Выговского общежительства никаких сле­дов бывших поселений не сохранилось. Однако несмотря на столь печальный конец, Выговское общежительство, положившее начало поморскому согласию, спустя годы и десяти­летия после своего разгрома продолжало осуществлять «посмертное» (духовное и культурное) влияние на жителей Русского Севера. И не одного только Севера. Настоятели пустыни всегда заботились о рас­пространении своего учения и основании общин в различных районах России. Подворья Выговского общежительства имелись в Петербур­ге, Архангельске, поволжских городах... Цепочка этих подворий про­тянулась от Верхокамья через Урал (Таватуй, Невьянский завод), Кошутскую пустынь на реке Тавде, Тобольск, Ишимские степи в Сиби­ри — вплоть до Алтая. Поморцы со всех частей Российской империи именно на Выге старались заказывать заздравные молебны и заупо­койные службы по своим родственникам. Так, в дошедшей до наших дней «Росписи панихидам», совершавшимся в Выговских часовнях в конце XVIII — начале XIX в., записаны целые семьи староверов из Москвы, Петербурга, Ярославля, Рыбинска, Петрозаводска.

Об огромном нравственном влиянии староверия на русскую жизнь уже упоминавшийся выше немецкий путешественник барон А. Гакстхаузен писал: «Староверы представляют собой кристаллизацию древнерусских начал... Кто хочет изучать характерные черты великороссов, тот должен изучать их у староверов... Староверы вообще имеют более простые нравы: они трезвее, положительнее прочих русских поселян. Можно положительно сказать, что чем ближе стоят русские крестьяне к староверам по нравам, одежде, привычкам, тем они лучше. Как скоро русский поселянин получает лоск полуобразованности, сбривает боро­ду, меняет костюм, строит дом в новом вкусе и т. д., ему перестают ве­рить и он делается обыкновенно негодяем»¹¹⁷.

Что касается культурного влияния Выга, то оно продолжало оста­ваться определяющим практически для всех беспоповских течений ста­рообрядчества и после того, как общежительство утратило роль идейно-организационного центра. Знакомство с богатейшим культурным наследием Выговской поморской пустыни оказало несомненное вли­яние и на «большую» русскую культуру. После «Мамаева разорения» памятники культуры, созданные староверами Выга (иконы, книги, ри­сованные лубки), во множестве разошлись по всей России и осели в библиотеках, музеях, частных коллекциях.

Разгромленный физически, Выг взял духовный реванш: с середины XIX в. начинается самое насто­ящее увлечение древней русской культурой в слоях «образованного общества». Русский стиль в архитектуре, музыке, живописи, наконец, в быту постепенно входит в моду. Но это было не просто поверхностное увлечение. К проблемам русской культуры, русской истории, нацио­нальной идентичности обращаются отечественные философы. Глубо­кий интерес к выговскому наследию проявляли такие русские ученые и писатели, как Е. В. Барсов, А. С. Пругавин, Н. С. Лесков, П. И. Мельников-Печерский, В. Н. Майнов, В. Г. Дружинин, Д. С. Мережковский, Д. В. Философов, М. М. Пришвин, Д. С. Островский, М. А. Кузмин, А. М. Ремизов, Н. А. Клюев, Б. В. Шергин и многие другие. Оценить ис­тинный масштаб воздействия достижений выговцев на русскую культу­ру еще предстоит в будущем.

Кирил Кожурин

Из книги "Духовные учителя сокровенной Руси"