Церковно-богословское развитие в древней России еще ждет своего историка. Несмотря на очень широкую разработку нынешних событий церковной и гражданской истории, до сих пор очень слабо исследовано собственно развитие у нас христианских правовых и нравственных понятий. О процветании христианства в России за долго до св. Владимира дают ясное свидетельство блаж. Иероним и некоторые древнейшие арабские писатели. Помимо известных сказаний о проповеди св. ап. Андрея Первозванного, имеются еще сведения, что при императорах – язычниках епископы Иерусалима имели связь с южною Россией и проповедовали здесь. Достоверно известно, что Константин Великий и Иоанн Златоуст принимали весьма деятельное участие в насаждении Христовой веры на русской земле, среди «Россов».

Христианство шло в Россию тремя главными путями: через Кавказ и Черное море от Сирии, Палестины и Египта; через Константинополь – от Греции и с запада – от Италии. О силе и значении этих влияний в настоящее время судить очень мудрено, но несомненно, что каждое из них имело свою особенную окраску. После греческого наиболее сильным было влияние восточное, т.е. сирийско-палестинское. Среди сказаний, находящихся в древнейших славянских рукописях, имеется множество таких, которых нет в древнейших греческих источниках, - это переводы с армянского, сирийского и коптского языков. Это восточное влияние, вероятно, было более древним, чем греческо - византийское. Во время иконоборчества христиане южной России имели сношения не с иконоборческой Византией, а с Иверией и через Малую Азию с Палестиной. Несмотря на необычность для того времени этого пути, он как будто бы был давно знакомым и хорошо известным. Возможно, что южно - русские христиане вспомнили о первых своих сношениях с первобытными христианскими странами, - о сношениях, которые были забыты в VII и VIII веках. Апостольская проповедь, несомненно, дошла до северного Кавказа и отсюда, естественно, могла преемственно распространиться дальше, к Дону.

Временами св. Владимира христианство у нас не началось, а уже закончился древнейший его период на Руси. И это ознаменовалось принятием от Византии церковно-богослужебных обрядов и церковно-канонического устроения жизни. Это обрядовое, исключительно внешнее и государственное устройство церкви не было почвою или фундаментальным распространением самой веры и общечеловеческих христианских понятий. Вера за столетия перед этим уже действовала здесь и развивалась не только количественно, но и качественно, воспитывая в людях утонченные нравственные христианские понятия. Приняв от греков внешнее и государственное устроение уже давно существующей церкви, русские не приняли от них ни одного из нравственных христианских понятий, касающихся жизни личной и общественной. Эти понятия нашим предкам были известны раньше официального торжества христианства в России; в этом отношении предки наши были решительно независимы от греков, стояли даже выше их: греки в глазах русских всегда были лукавыми людьми. Такое воззрение не могло бы создаться, если бы русские при Владимире стояли ниже греков в нравственно и истинно-религиозном отношении.

В России, как вершине конуса, сходились нити очень многих христианских местных церквей. От Византии сюда шла богослужебная практика и церковно-канонические порядки. В обход Византии, через Кавказский хребет, доходила сюда религиозная мысль более дальних первобытных церквей Египта, Палестины и Сирии, - мысль полная восточного творчества и глубокой критики.

Несмотря на всегдашнее единство церквей византийской и александрийской, между ними была глубокая чисто человеческая разница. Византия с самого своего основания, со времен Константина Великого, отличалась от всех других церквей внешним церковным строительством, созданием богослужебного устава и. т. д. Императоры наградили патриархов пышными саккосами, Юстиниан построил храм св. Софии. Религиозное творчество всех других византийцев, всего народа, шло в этом же направлении. В противоположность этому, в Александрии на первом плане стояло церковное учительство, возвышение человеческого духа в евангельской истине, в построении на этой истине всех людских отношений, общественных и государственных. Следы этого ясно видны в сочинениях писателей александрийской церкви от Оригена до Кирила, т.е. на протяжении двух столетий. Вместо временного и местного церковного строительства, которым увлекались византийцы, александрийцы пытались разрешить задачи общечеловеческие, мировые и вечные – о всеобъемлющей силе христианства, освящающей все стороны деятельности человеческого духа и пересоздающей самое существо человеческой жизни и перестраивающей право и государство на новых началах, не на условных и произвольных, как римское право и государство и как до сих пор вообще всякое право и все государства, но на вечных человеческих началах. Вселенская христианская мысль в Александрии выражалась полнее и глубже, чем где бы то ни было. Александрийские отцы и писатели в течении целого ряда веков были действительными вселенскими учителями, образцами даже для таких великих отцов, как Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст. Привести свои великие замыслы о переустройстве всего мира александрийцам не удалось: им одинаково помешали и Рим со своим условным правом и стремлением к непогрешимости иерархии, и Византия со своим внешним и случайным церковным строительством. Но самая постановка указанных задач, самые замыслы должны быть поставлены в великую заслугу александрийской церкви.

Следы древней александрийской мысли сказываются в русском сознании со времен Владимира. В наших славянских сказаниях на первом месте находится всегда нравственная сторона, то же самое и в истолкованиях священного Писания; до сих пор в истолковательных книгах любимыми местами для русского являются отделы с именем возводное, т.е. нравственное объяснение чисто исторического события. Наряду с официальным развитием церковной жизни, с государственным укреплением иерархии, в самом народе постоянно текла и иная религиозная жизнь, - нравственное возвышение человека, подчинение всему суду Божьему, претворение государственной и церковной власти в нравственную обязанность. Наши верхи в церковном и государственном строительстве желали подражать грекам, со всеми их богослужебными и бытовыми ритуалами, включительно до архиерейского саккоса и царских брам. Народ не сопротивлялся этому верхнему течению, но и не ставил его самою сущностью религиозной жизни; он смотрел глубже и стремился инстинктивно и сознательно к общечеловеческим и всемирно-нравственным целям и задачам. Возможно, что это стремление есть наследство древней Александрии, перешедшее к нам в обход Византии и раньше официального принятия христианства.

Укажем только на два сказания, ясно выражающее всечеловеческое стремление русских.

В Макарьевской Минее находится такое сказание. У св. Памвы (египетский подвижник, спасавшийся в знаменитой Нитрийской пустыне, в IV в., память 18-го июля) был один ученик. Для продажи рукоделий ученик однажды выпросился в Александрию. Он пробыл в городе целую неделю и, когда возвратился, св. Памва стал допрашивать его, что он видел в великой Александрии, что слышал и делал. Ученик повествовал, как он видел патриарха и получил благословение, как он семь дней и семь ночей провел на паперти соборной церкви св. ап. Марка и наслаждался дивным пением стихир и канонов и торжественным патриаршим служением. Горько стал ученик жаловаться, что у них в пустыне нет кожаных книг, не слышно пения стихир и канонов, не видно епископского служения. Св. подвижник ответил: «Погоди, все это будет и у нас: заведут кожаные книги, пустыня огласится велегласным пением и дивным епископским служением. В пустынях поселятся епископы и будут они ездить на роскошных белых конях, окруженные сонмом священников и певцов. И великая мерзость поразит тогда всю землю, епископы будут сребролюбивы, лихоимцы, сластоядцы, лживы, коварны, жестоки, кровопийцы и человеконенавистники». – «Как же тогда спастись?» - спросил ученик. – «А всякий, спасаяй, да свою душу спасет», - ответил св. Памва.

В книге «Страсти Христовы», в первом печатном издании конца XVII в., являющемся чрезвычайною редкостью, имеется следующее повествование; во всех других изданиях оно опущено. К сошествию Господа Исуса Христа во ад, у врат ада в неисчислимом множестве собрались первосвященники, цари, князья, архиереи, вельможи, бояре, воеводы, священники и вообще всякие церковные и гражданские чины. По проповеди Иоанна Крестителя вся эта знать из ближних и дальних адских казематов протеснилась к самым вратам ада и расставилась по своим чинам, желая встретить Христа особливо от всего незнатного человечества и, надеясь, что Он освободит их прежде всех других людей. При слухе о Спасителе, силы ада отступились, среди неисчислимого множества миллионов людей произошло необычайное смятение. Для встречи Христа люди сами установили некоторый порядок: первые места были заняты первосвященниками и царями и. т. д. Простому народы предоставлено было в беспорядке толпиться в дальнем заду. Войдя во ад, Господь грозным и печальным оком воззрел на бесчисленные ряды первосвященников, царей и всех знатных особ, бывших властителей земли и человечества и пастырей душ, лукаво правивших словом Божиим. Все пали ниц, и по расступившемся в ужасном трепете рядам Господь молчаливо прошел в дальние отделения ада. Здесь были всякие униженные и обездоленные на земле, истерзанные земною жизнью, обозленные убийцы, голодны грабители, блудники, блудницы и. т. д. «Прощаются вам ваши согрешения, - сказал им Господь, - вы много страдали на земле из-за властителей и правителей, заповедей Моих не соблюдали и не знали любви между собой. Идите за мной». И всех их повел Христос из ада между бесчисленных рядов первосвященников, царей и всяких вельможных особ, не глядя на них. И взмолились они все ко Господу, и возопили к Нему: «Не мы ли, Господи, Тебе служили? Не Твоим ли именем правили на земле? Не Твоему ли закону учили подвластных нам людей? А эти, которых Ты берешь с Собою, что доброго сделали тебе? Не были ли они на земле позором для нас, и для Тебя»? «Знаю, - ответил им Господь, - о заповедях Моих вы знали и их преступить старались. От вас земля стонала, кровью человеческою пропиталась и преступлениями покрылась. Отвращается сердце Мое от вас. Отойдите от Меня»!

Пусть эти сказания с фактической стороны ложны, но, несомненно, звучит голос седой древности и глубокой человеческой вселенской мысли. Одна и та же мысль вложена в них, различен только внешний узор. Оба они являются тем фундаментом, на котором должны быть созданы законы церковные и государственные, не случайные и временные, а общечеловеческие и вечные.

Истинное церковное развитие, истинная церковная жизнь не выражается всецело областью внешнею, физическою, внешними чувствами ощущаемою и наблюдаемою; они – область внутреннего перерождения человека, не область внешнего служения Богу, а область внутреннего уподобления ему. Высока богословская мысль, многоценно знание священного Писания, но само по себе, без внутреннего перерождения, все это есть не больше, как кожаная книга, которая сгорит и истлеет, которую можно держать постоянно в руках и знать всю наизусть и в то же время быть глубоко противным Богу и кровопийцею и человеконенавистником. Дивно и умилительно пение стихир и канонов, но это только внешняя художественная красота и может не сопровождаться внутренним возвышением. Велико служение епископское и царское, но в епископском чине можно быть служителем сатаны-человекоубийцы, а не Христа-любви и с царским скипетром в руках легко сделаться производителем смут, непорядков и жестоких преступлений. Знание священного Писания, внешняя красота христианского богослужения и сама епископская власть могут и не быть выразителями истинной церковной жизни; они могут утратить свое первоначальное значение и сделаться лишь видимым лаком на гробе со сгнившим трупом.

Со времен св. Владимира, государственная власть, сделавшись христианскою, неуклонно и твердо проводит в жизнь греческие церковные образцы. Строятся храмы, создаются монастыри при княжеских и боярских дворах, вводится церковное художество-зодчество, иконопись, пение и великолепные торжества с крестными ходами; епископы во главе с митрополитом вводятся в высший правительственный круг и приобретают определенное и очень высокое государственное положение. Одним словом, по готовой программе у нас повторяется все то, что имелось в Византии, - повторяется в меньших размерах и меньшей художественное отделкою в частностях. Наряду с этим чисто внешним, как художественным так и правовым, церковным строительством более жизненно и могуче шло и развивалось другое движение. Милосердие и христианская любовь, а не внешнее право ставились на первом во всех человеческих отношениях. Не властительство, а чувство недостойности пред Богом и людьми почиталось высшим достоинством человека. При отсутствии внешнего образования, при малограмотности поразительны зрелость нравственной мысли, жизнь духа и чисто поэтический жар, с которым огромные массы русских людей, не щадя никаких усилий, с опасностью жизни, стремились ко всему лучшему и святому в самом широком смысле этих слов.

Не гордость и не сознание о своем достоинстве полагал русский человек в основу нравственной личности, а сознание о своем недостоинстве. И из этого сознания он выводил весь круг своих политических и общественных прав, а так же и весь круг высоких нравственных требований и понятий. Яркою иллюстрацией этого служит завещание Владимира Мономаха своим детям: «Принимайте с любовью благословение духовных... Не имейте гордости ни в уме, ни в сердце и думайте: мы тленны , ныне живы, а завтра во гробе... В пути на коне, не имея дела, вместо суетных мыслей, читайте наизусть молитвы, или повторяйте хотя краткую, но лучшую молитву: «Господи помилуй». Не засыпайте никогда без земного поклона; а когда чувствуете себя нездоровыми, то поклонитесь в землю три раза. Да не застанет вас солнце на ложе. Идите рано в церковь воздать Богу хвалу утреннюю; так делал отец мой, так делали все добрые люди. Когда озаряло их солнце они славили господа с радостью». В этих словах сказывается глубокое философское миросозерцание. Даже с княжескою короной на голове человек должен, прежде всего, помышлять о своем ничтожестве; заботы государственные он должен, как бисером, пересыпать словами молитвы; начинать и кончать день обязан благодарностью Господу. Права политические и общественные, весь обиход человеческой жизни здесь окрашены глубокою верою, в ее чистом и совершенном виде, без всяких схоластических, или логически-догматических форм. Богословски-тонкие и логически-трудные понятия о двух волях, о смысле ипостаси и. т. п., на чем держалась и чем жила в религиозном отношении Византия, в русское религиозное миросозерцание, пожалуй, и не находили; во всяком случае, весь этот круг византийского догматического мышления, оставаясь дорогим отеческим преданием, на русской почве не имел жизненно-практического значения. Верующая мысль нашла здесь для себя совершенно новый и с общечеловеческой точки зрения более важный и интересный путь.

А. С. Хомяков при всем своем уважении к Византии справедливо упрекал ее в том, что в ней сохранились языческие начала, хотя и под христианскими наименованиями. Она разделила человека на двое: на христианина – аскета, равнодушного ко всей внешней жизни, на христианина страдательного, покоряющегося случайным законам государства. Право гражданское оставалось в ней независимым от веры. Цари, наперекор христианству, назывались божественными (divus) и величались нашею вечностью (percunitas nostra). Законы о браке, о рабах, о собственности и пр. сохраняли неизгладимую печать языческого равнодушия к началам нравственности. Церковь, сознавая себя совершенною, не прилагала и не старалась приложить себя к вечно несовершенному устройству общества, позволяя ему пользоваться двусмысленным правом называть себя христианским, по вероисповеданию лиц, составляющих оное; и не питала в душе христианина нравственного стремления к согласию между его обязанностями гражданскими и человеческими; она не внушала ему надежды на лучшее будущее и не напоминала ему великой истины, что внешняя форма должна, рано или поздно, сделаться выражением внутреннего содержания, и что право должно, наконец, не на условные и произвольные, но на вечные и человеческие начала.

В противоположность сейчас указанной действительности Византии и занимающим в ней господствующее положение языческим начала, в русском обществе в древние времена на первом плане, в самой основе народной мысли, находилось глубокое нравственное начало, по самому существу христианское и человеческое. Человек-гражданин здесь поглощался христианином, и нравственное христианское начало делалось основою права и власти. Гордый ум эллино-римлянина очень легко и быстро усвоил воззрение на Христа, как на первоисточник всякой власти и всякой государственной силы. В существе дела само христианство, в его чистом апостольском виде, от этого ничего не выиграло. Произошла только замена имени Юпитера-Зевса именем Христа-Богочеловека, точнее языческий Юпитер-Зевс получил Христово имя. Как прежде на Юпитера-Зевса, на Христа стали смотреть, как на раздаятеля всяких царских скипетров и первосвященнических жезлов. Христос страждущий, исцеляющий больных, разделяющий трапезу с публичными грешниками, прощающий разбойников, делающий своими первыми учениками людей из так называемых общественных подонков, - короче, - Христос, живший и всегда пребывающий среди людей, а особенно среди униженных и оскорбленных, не нашел веры в Себя, как в Западной Европе, так и православной Византии. Русский же человек прежде всего уверовал во Христа страждущего, помогающего всем обиженным, обойденным, бедненьким и несчастненьким. Владимир Мономах не думает, что его великокняжеская власть произошла от Христа и на Него опирается; он думает, что при каждом важном деле нужно искренно и смиренно сказать «Господи помилуй» и что начать и закончить день необходимо земным поклоном пред Богом, и что всякое человеческое звание тленно и ничтожно. Сын Мономаха, великий князь Мстислав, по сказанию пролога, «серебра и злата в руце свои не прия, зане не любяше богатства». Эти воззрения и примеры не были единичными; ими наполнены все древнейшие русские летописи и все сказания о святых, созданные на русской почве и среди русских распространенные. Воззрения эти были тою почвой, на которой зарождалась и развивалась русская религиозная мысль. Летописец Нестор заметил о монастырях: «Мнози монастыри от царей и от бояр и от богатства поставлени, но не суть таци, каци поставлени слезами, пощеньем, молитвами, бдением». Власть и богатство не могут быть средствами для процветания веры, для этого одно средство – личное и общественное сознание в духе христианском.

При указанных сейчас русских воззрениях, право в самой своей основе получает совершенное новое значение, иной смысл и содержание, и в самом корне изменяются все общественные отношения. Это воззрения решительно не мирятся с устройством общества по началам римско-византийским и современным и резко подчеркивают языческий характер многих мнений, доселе кажущихся основными христианскими. Прежде всего, они не мирятся с представлением о Христе, как источнике или родоначальнике всего земного, а так же и церковного властительства. Господство, особенно во имя Христово, рабство, разделения людей на классы совершенно отпадают и являются антихристианскими началами. Церковное общество может быть только самоуправляющимся, покровительствующим свободе каждого отдельного члена. Пастырство не ведет к какому-либо внешне почетному положению, а может быть только выражением внутреннего христианского смирения и внутренней же христианской любви. Но всем этим началам не суждено было развиться явно и получить государственное значение. Начала византийские, т.е. в сущности языческие и только прикрытые именем Христовым, получили решительный перевес и вошли в плоть и кровь государственного и внешне-церкновного строительства.

Не получив преобладающего значения наверху, истинно-христианские начала свили для себя очень прочное и обширное гнездо внизу, в самой народной гуще. Постепенно народ остался одиноким, как бы без властей и представителей и по-прежнему питался исключительно нравственными началами, понятиями о христианской любви и смирении. В русских сказаниях уделяется очень мало места о Христе торжествующем, созидающем царства и престолы, о церкви побеждающей и украшающейся золотом и серебром, о святителях, коронующих царей и являющихся во всем блеске земного величия. Зато весьма много сказаний другого содержания и смысла: о Христе в виде захудалого мальчика, водящем слепых и собирающем вместе с ними милостыню с самых бедных и несчастных людей; о церкви в убогой пещере с необыкновенно бедною обстановкой и с бедными богомольцами, среди которых оказался сияющий своею святостью никому неизвестный юродивый; о святителях-епископах, путешествующих с простым посохом, в худой одежде и в обществе самых простых людей. Св. Никола отнимает меч у палача и спасает невинно осужденного. Прп. Сергий кормит медведя, служит в холостинной ризе, деревянном сосуде и удостаивается чудесного посещения Божией Матери. Во всех этих сказаниях ярко блещут глубоко человеческие начала и в них нет никакого аристократизма, никаких намеков на права и преимущества, в обычном понятии этих слов, никаких указаний на господство одних пред другими.

Под действием таких нравственных сил сложилось в простом русском народе особое представление о праве вообще и о церковном в особенности, представлении, не имеющем ничего общего с греко-римскими понятиями, свидетельствующее, о новой глубоко-человеческой культуре, о новом смысле и содержании верования, о новом общественном устройстве и быте.

В течении целого ряда веков христианско-человеческие понятия внизу, в народе, не расходились с византийскими представлениями наверху, в правящих классах. Наверху постоянно появлялись лица, горящие живой народной верой и народными чаяниями. Их внутренняя святость и чистота примиряли народ с тем чисто византийским положением, какое они, нехотя и по нужде, занимали. Примирение это было случайным и вынужденным. Чем ближе подвигалось время к Никону и Петру I, тем яснее начинает нарушаться это примирение двух несходных между собою начал, и времена Никона окончательно сокрушили это временное и случайное примирение.

Сущность старообрядчества нужно искать не в обряде и не в замене одного обряда другим, а в самом смысле народной веры, с одной стороны, и в византийско-государственном положении иерархии, с другой стороны. И в этом смысле старообрядчество является законным преемником древнейшей александрийской церкви и призвано возобновить и развить христианскую и общечеловеческую мысль этой церкви.

В. Сенатов

«Церковь», 1909г., №1

Сердечно благодарим Сергия из Бийска за набор текста и предоставление статьи