Характерной особенностью религиозных воззрений Ф.М. Достоевского было то, что он православие осознавал более как народное христианство, которое не во всём совпадало с православием каноническим, а это прямым образом сказывалось и на его художественном творчестве. «Вникните в православие, - пишет он в сентябрьской книжке „Дневника писателя" за 1876 г.,- это вовсе не одна только церковность, это живое чувство, обратившееся у народа нашего в одну из тех живых сил, без которых не живут нации. В русском христианстве, по-настоящему, даже и мистицизма нет вовсе, один Христов образ, - по крайней мере, это главное» (1).

Явление старообрядчества Достоевский считал глубоко знаменательным для русской национальной жизни. В статье «Два лагеря русских теоретиков» (1862) он, пытаясь разобраться в том, «что произвело русский раскол», упрекает славянофилов, которые «не могут с сочувствием отнестись» к последователям Аввакума, и опровергает точку зрения на раскол западников: «Ни славянофилы, ни западники не могут, как должно,  оценить такого крупного явления в нашей исторической жизни. Они не поняли в этом страстном отрицании страстных стремлений к истине, глубокого недовольства действительностью».

Церковный раскол и упорство старообрядцев в отстаивании своих убеждений, принимаемое западниками за проявление «дури» и «невежества», Достоевский оценивает как «самое крупное явление в русской жизни и самый лучший залог надежд на лучшее будущее» (XX, 20-21).

Широкую осведомлённость в различных старообрядческих согласиях обнаруживает Достоевский в статье «Лорд Редсток», опубликованной в «Дневнике писателя» за март 1876 г., в которой утверждается, что в философской основе всех старообрядческих религиозных разногласий и споров «лежат иногда чрезвычайно глубокие и сильные мысли» (XXII, 99). Нельзя не согласиться с о д. Михнюкевичем в том, что «народное христианство для Досовского репрезентировали не только официально-каноническое православие, но и отпадения от него» (2).

Впервые церковный раскол как специфическое явление русской народной жизни начал серьёзно интересовать Достоевского в сибирской ссылке, хотя существуют свидетельства, что ещё в 1840-х годах, будучи петрашевцем, он искал сближения со старообрядцами. Годы, проведённые в омском остроге, где он имел возможность наблюдать большое разнообразие человеческих типов, жизненных укладов и религиозных обрядов, сблизили писателя с простыми людьми. Он с большим интересом изучает их духовные религиозные искания.

В своих знаменитых «Записках из Мёртвого дома», представляющих собой «органический сплав в единое целое элементов художественного вымысла, автобиографии и очерка» (Фридлендер), Достоевский впервые запечатлел в порядке противопоставления (в плане психологическом) старообрядцев двух разных областей России. В образе «маленького, седенького старика, поступившего в острог из стародубских слобод», он уловил такие типические черты народного характера, как стойкость, преданность своей идее и твёрдость убеждений. Особую симпатию у окружающих вызывали его нравственная чистота и непогрешимость. Добрый, кроткий и незлобивый, он снискал искреннее уважение даже у злостных преступников, отдававших ему на сохранение время от времени появлявшиеся у них деньги. «Прожив с ним некоторое время, - пишет Достоевский, - вы бы невольно задали себе вопрос: как мог этот смиренный, кроткий, как дитя, человек быть бунтовщиком?» (ГУ, 33). Писатель противопоставляет его сибирским старообрядцам: «Это был сильно развитой народ, хитрые мужики, чрезвычайные начётчики и буквоеды,  и по-своему сильные диалектики, народ надменный, заносчивый, лукавый и нетерпимый в высшей степени» (IV, 34). Не таков был стародубский старик: «Начётчик, может быть, больше их, он уклонялся от споров» (IV, 34). Смирный и безобидный, он,  тем не менее,  был непоколебим в своей вере. «Он не уступал ничего из своих убеждений, но никогда никакой злобы никакой ненависти не было в его возражениях. Никакого признака тщеславия или гордости» (IV, 33).

Судя по Статейным спискам, это был старообрядец Егор Воронов, мужчина 56 лет из Черниговской губернии. Он был выслан «по высочайшему повелению» «на бессрочное время» за «неисполнение данного его величеству обещания присоединиться к единоверцам и небытие на священнодействии при бывшей закладке в посаде Добрянской новой церкви» (IV, 303). Достоевский утверждает, что сослали «его за чрезвычайно важное преступление».

По рассказам старика, среди стародубских старообрядцев время от времени стали появляться новообращённые. Правительство поощряло их и принимало все меры для обращения всех несогласных. Тогда старик вместе с другими единомышленниками решился «стоять за веру». Они сожгли начавшую строиться единоверческую церковь. Знакомый писателю старообрядец был одним из зачинщиков этого мероприятия.

Внимательно присматриваясь к старику, Достоевский уловил одну из важнейших особенностей самосознания русских старообрядцев — стремление к сознательному принятию страдания. Писатель понимал, что под внешним спокойствием его соседа скрывалась «глубокая, неизлечимая грусть, которую он старался скрыть от всех» (IV, 34). «Однажды, — вспоминает Достоевский, — часу в третьем ночи, я проснулся и услышал тихий, сдержанный плач. Старик сидел на печи и молился по своей рукописной книге. Он плакал, и я слышал, как он говорил по временам: „Господи, не оставь меня! Господи, укрепи меня. Детушки мои малые, детушки мои милые, никогда-то нам не свидеться"» (IV, 34). У него, отмечает писатель, было «своё спасение, свой выход»: «Молитва и идея о мученичестве» (IV, 197).

Вряд ли можно сомневаться в том, что важнейшая в творчестве Достоевского идея принятия добровольного страдания идёт из старообрядчества. Одно из важнейших требований «бегунов» - принять страдание — он в дальнейшем распространил на весь русский народ.

Возвратившись из ссылки, Достоевский удивился обилию мате риалов о церковном расколе, который печатался на страницах современных ему журналов и газет (3).

Со времени сибирской ссылки и публикации «Записок из Мёртвого дома» (1864) тема церковного раскола особенно волнует Достоевского. На страницах издававшегося им журнала «Время» широко публикуются статьи о старообрядчестве. Писатель старается глубже разобраться в особенностях миропонимания и религиозных убеждений защитников старой веры, понять причины их вражды к официальной церкви. Более того, в старообрядческом отрицании новых обрядов и стойкой защите исконно национальных основ жизни он улавливал важнейшие черты русского народного характера.

На страницах «Времени» печаталось и исследование о бегунах А.П. Щапова «Земство и раскол», в котором противодействие старообрядцев бюрократическому аппарату и официальной церкви рассматривается как «месть за угнетение и жажда воли». «В бегунах, — писал Щапов, — преимущественно выразилось отрицание ревизской, военно-служилой и податной прикреплённости душ, личностей к империи и великорусской церкви и порабощённости их властям и учреждениям той и другой» (4).

По всей вероятности, в бунте главного героя «Преступления и наказания» против социально обусловленной необходимости, в его протесте и ненависти «к подлому устройству мира»,  Достоевский улавливал присущие народной психологии черты, подмеченные исследователями старообрядческого движения. Известно, что толчком к возникновению замысла романа могло стать преступление, совершённое двадцатисемилетним старообрядцем Герасимом Чистовым, стенографический отчёт о котором Достоевский не мог не читать.

На стадии обдумывания замысла романа идея нравственного очищения грешника через страдание предполагалась Достоевским как основная. В третьей, окончательной редакции плана задуманного романа читаем: «Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием. Таков закон нашей планеты, но это непосредственное сознание, чувствуемое житейским процессом, — есть такая великая радость, за которую можно заплатить годами страдания. Человек не родится для счастья. Человек заслуживает своё счастье» (VII, 154-155). Божия правда берёт своё, и герой Достоевского принуждён сам на себя донести, а если это неизбежно, погибнуть на каторге, но очиститься нравственно. Принимая муки, он надеется искупить свою вину.

Использует Достоевский в своём творчестве и «душеспасительную» идею старообрядцев - пострадать безвинно. В романе «Преступление и наказание» убийство Раскольникова готов взять на себя Миколка, убеждённый в том, что царствие небесное может быть достигнуто только тяжкими и незаслуженными земными испытаниями. Возводя на себя небывалое преступление и готовясь «принять страдание», он обнаруживает свою принадлежность к сопелковскому старообрядческому согласию. «А известно ли вам, что он из раскольников, - говорит следователь, -да и не то, чтоб из раскольников, а просто сектант; у него в роде бегуны бывали. Знаете ли, что значит у иных из них пострадать?» (VII, 393).

Оказалось, что Микола родом из Зарайского уезда, знакомого Достоевскому с детства. Ф.В. Ливанов, автор книги «Раскольники и острожники» (СПб., 1872), назвал этот уезд «преимущественно заражённым религиозным вольнодумством» (С. 314). Именно эту черту — добровольное принятие страдания - Достоевский считал искони присущей русскому народу. «Я думаю, - писал он, - самая главная, самая коренная духовная потребность русского народа есть потребность страдания, всегдашнего, неутолимого, везде и во всём. Этой жаждою страдания он, кажется, заражён искони веков» (VII, 395).

Ложь, на которую идёт герой Достоевского Миколка, беря на себя чужую вину, его не смущает. Своё поведение он рассматривает не иначе, как вызов враждебному бюрократическому аппарату и находящейся в согласии с ним русской официальной церкви.

О характерном для старообрядцев добровольном принятии мучений Достоевский знал и из публиковавшейся в 60-е годы литературы. «Ложь и обман, особенно во время следствия и суда, — всех сектаторов беспоповщины, - рассказывает Л. Трефолев, - как бы непременная обязанность, освящённая примером из жития великомученицы Варвары, где говорится, что некто сказал правду и погиб; другой солгал — и свят сделался». У странников ложь тем обязательнее, что она есть выражение брани, которую каждый должен вести с антихристом и слугами его (5). Кстати, несколько позднее А.Ф. Кони рассказывал об одном старике, принадлежащем к сопелковскому согласию бегунов, который, будучи задержанным в Казани, упорно отвергал все установленные данные, свидетельствующие о его невиновности, и возводил на себя разные преступления (6).

О том, что тема церковного раскола глубоко волновала Достоевского, свидетельствует и его письмо к Н.А. Любимову от 16 ноября 1866 г., в котором он рекомендует для публикации в «Русском вестнике» «драматическую сцену из старообрядческого быта» А.Н. Майкова «Странник». «Три лица, — пишет он, — все трое раскольники, бегуны. Ещё в первый раз в нашей поэзии берётся тема из раскольничьего быта. Как это ново и как эффектно!» (7).

А.Г. Достоевская в «Воспоминаниях» свидетельствует, что в библиотеке писателя «много было серьёзных произведений по отделам истории старообрядчества» (8). В сохранившемся счёте Ф.М. Достоевскому из книжного магазина А.Ф. Базунова от 29 августа 1862 г. указаны следующие книги по расколу: «Раскольничьи дела» Г. Есипова, «История Выговской старообрядческой пустыни», «Раскол» А.П. Щапова, «Рассказы из истории старообрядцев» СВ. Максимова.

Всё это говорит о том, что в поисках нравственно-этического идеала и путей обновления русской жизни Достоевский стремился найти духовную опору в подлинно национальной культуре сторонников «древлего благочестия».

ПРИМЕЧАНИЯ

1.         Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч. в 30 тт. Л.,  1972-1984.Т.ХХШ. С. 130. Ссылки на это издание будут даваться в тексте с указанием тома и страницы.

2.         Михнюкевич В.А. Ф.М. Достоевский и национальная христианская культура // Ф.М. Достоевский и национальная культура. Вып.2.-Челябинск, 1996. С. 123.

3.         Московские ведомости. 1868. 18 января. №3; там же. 6 октября.№208; Биржевые едомости.  1864. 22 декабря. №341  (о бегунах). Голос.  1864.  14 (25) сентября. №253, Петербургские отметки (сведения о числе раскольников в Петербурге из книги Е. Карповича «С.-Петербург в статистическом отношении», СПб.,  1864). День.  1864.  14 ноября. №46 (передовая статья о расколе). В «Северной пчеле» (1865. №5, 9, 10, 14, 15) печатались «Письма о расколе» П.И. Мельникова-Печерского, в «Библиотеке для чтения» (1863. №11; 1864. №9) — заметки М. Стебницкого (Н. Лескова), в «Русском архиве» (1866. №4) J «Краткая записка о странниках, или бегунах» И. Аксакова и статья Л. Тре-фолева «Странники» (из истории раскола) с примечаниями Аксакова.

4.         Время.  1862. №10. С.320-321.

5.         Л. Трефолев. Странники // Русский архив. 1866. №4. С.615.

6.         Кони А.Ф. На жизненном пути. СПб., 1912. С.314.

7.         Литературное наследство. Т.86. С. 130.

8.         Достоевская А.Г. Воспоминания. М., 1984. С.207.

Соколова Валентина Фёдоровна — докт. филол. наук, Могилёвский государственный университет    им. А.А. Кулешова.

Опубликовано в сборнике Старообрядчество: история, культура, современность, т. II - М: 2005