Отец и мать, ушел взыскати 

Пути спасения в обитель к преподобным 

Зосиме и Савватию. Там иноческий образ 

Сподобился принять. И попустил Господь 

На стол на патриарший наскочити 

В те поры Никону. А Никон окаянный 

Арсена-жидовина 

В печатный двор печатать посадил. 

Тот грек и жидовин в трех землях трижды 

Отрекся от Христа для мудрости бесовской 

И зачал плевелы в церковны книги сеять. 

Тут плач и стон в обители пошел: 

Увы и горе! Пала наша вера. 

В печали и тоске с благословенья 

Отца духовного, взяв книги и иная 

Потребная в молитвах, аз изыдох 

В пустыню дальнюю, на остров 

На Виданьский - 

От озера Онега двенадцать верст. 

Построил келейку безмолвья ради 

И жил, молясь, питаясь рукодельем. 

О, ты моя прекрасная пустыня! 

Раз, надобен от кельи отлучиться, 

Я образ Богоматери с Младенцем - 

Вольяшный - медный поставил ко стене: 

- «Ну, свет-Христос и Богородица, храните 

И образ свой и нашу с вами келью». 

Пришел на третий день и издали увидел 

Келейку малую, как головню дымяшу. 

И зачал зря вопить: «Почто презрела 

Мое моленье? Приказу не послушала? Келейку 

Мою и твоея не сохранила?» Идох 

До кельи обгорелой, ан кругом 

Сенишко погорело вместе с кровлей, 

А в келье чисто: огнь не смел войти. 

И образ на стене стоит - сияет. 

В лесу окрест живуще бесы люты. 

И стали в келью приходить ночами. 

Страшат и давят: сердце замирает, 

Власы встают, дрожат и плоть и кости. 

О полночи пришли однажды двое: 

Один был наг, другой одет в кафтане. 

И, взяв скамью - на ней же почиваю - 

Нача меня качати как младенца. 

Я ж, осерчав, восстал с одра и беса 

Взял поперек и бить учал 

Бесищем тем, о лавку, вопиюще: 

- «Небесная царица, помоги мне!» 

А бес другой к земле прилип от страха, 

Не может ног от пола оторвать. 

И сам не вем, как бес в руках изгинул. 

Возбух я ото сна - зело устал, а руки 

Мокром-мокры от скверного мясища. 

В другой же раз, уснуть я не успел - 

Сенные двери пылко растворились 

И в келью бес вскочил, что лютый тать: 

Согнул меня и сжал так крепко, туго, 

Что пикнуть мне не можно, ни дохнуть. 

Уж еле-еле пискнул: «Помози ми!» 

И сгинул бес, а я же со слезами 

Глаголю к образу: «Владычица, почто 

Не бережешь меня? Ведь в мале-мале 

Злодей не погубил». Тут сон нашел 

С печали той великие и вижу, 

Что Богородица из образа склонилась, - 

Руками беса мучает, измяла 

Злодея моего и в руки мне дала. 

Я с радости учал его крушить и мять, 

Как ветошь драную, и выкинул в окошко. 

- «Измучил ты меня и сам пропал». 

Не долго по молитве взглянул в окно: 

Светает. 

Лежит бесище то, как мокрое тряпье. 

Помале дрогнул и ногу подтянул, 

А после руку... 

И паки ожил. Встал как будто пьян, 

И говорит: «Ужо к тебе не буду,— 

Пойду на Вытегру». А я ему: «Не смей 

Ходить на Вытегру,— там волость людна. 

Иди, где нет людей». А он, как сонный, 

От келейки по просеке пошел. 

Увидел хитрый Дьявол, что не может 

Ни сжечь меня, ни силой побороть, 

Так насади мне в келию червей, 

Рекомых мравии. Начаша мураши 

Мне тайны уды ясть, и ничего иного: 

Ни рук, ни ног, а токмо тайны уды. 

И горько мне, и больно — инда плачу. 

Аз стал их грешный — варом обливать, 

Рукой ловить, топтать ногой, они же 

Под стены проползают. Окопал я 

Всю келейку и камнем затолок. 

Они сквозь камни лезут. Из-под печи 

Кошницею в реке топить носил. 

Мешок на уды шил: не помогло — кусают. 

Ни рукоделья делать, ни обедать, 

Ни правил править. Бесьей той напасти 

Три было месяца. На последях 

Обедать сел, закутав уды крепко. 

Они ж — не вем как,— все-таки кусают. 

Не до обеда стало: слезы потекли. 

Пречистую тревожить все стеснялся, 

А тут взмолился к образу: «Спаси, 

Владычица, от бесьей сей напасти!» 

И вот с того же часа 

Мне уды грызть не стали мураши. 

Колико немощна вся сила человека! 

Худого мравия не может одолеть, 

Не только Дьявола без Божьей благодати. 

2 

Пока в пустыне с бесами боролся, 

Иной великий Дьявол Церковь мучал 

И праведную веру истреблял, 

Как мурашей, святые гнезда шпарил, 

Да и до нас дошел. 

Отец Илья игумен Соловецкий — 

Велел писать мне книги в обличенье 

Антихриста, в спасение Царя. 

Никонианцы, взяв меня в пустыне, 

В темнице утомили, а потом 

Пред всем народом Пустозерским руку 

На площади мне секли. Внидох паки 

В темницу лютую и начал умирать. 

Весь был в поту, и внутренность горела. 

На лавку лег и руку свесил — думал 

Души исхода лучше часа нет. 

Темница стала мокрая, а смерть нейдет. 

Десятник Симеон засушины отмыл 

И серою еловой помазал рану. 

И снова маялся я днями на соломе. 

На день седьмой на лавку всполз и руку 

Отсечену на сердце положил. 

И чую: Богородица мне руку 

Перстами осязает. Я ее хотел 

За руку удержать, а пальцев нету. 

Очнулся, а рука платком повязана. 

Ощупал левой сеченую руку: 

И пальцев нет, и боли нет. 

А в сердце радость. 

Был в Москве в подворье у Николы 

Угрешского. И прискочи тут скоро 

Стрелецкий голова Бухвостов — лют разбойник 

И поволок на плаху на Болото. 

Язык урезал мне и прочь помчал, 

В телеге душу мало не вытряс мне, 

Столь боль была люта!.. 

О, горе дней тех! Из моей пустыни 

Пошел Царя спасать, а языка не стало. 

Что нужного, и то мне молвить нечем. 

Вздохнул я к Господу из глубины души 

«О скорого услышанья Христова!» — 

С того язык от корня и пополз 

И до зубов дошел и стал глаголить ясно. 

Свезли меня в темницу в Пустозерье. 

По двух годах пришел ко мне мучитель 

Елагин — полуголова стрелецкий, 

Чтоб нудить нас отречься веры старой. 

И непослушливым велел он паки 

Языки резать, руки отрубать. 

Пришел ко мне палач с ножом, с клещами, 

Гортань мне отворять, а я вздохнул 

Из сердца умиленно: «Помоги мне!» 

И в мале ощутил, как бы сквозь сон, 

Как мне палач язык под корень резал 

И руку правую на плахе отсекал. 

(Как впервой резали — что лютый змий кусал.) 

До Вологды шла кровь проходом задним. 

Теперь в тюрьме три дня я умирал. 

Пять дней сочилась кровь из сеченой ладони, 

Где был язык во рте — слюн стало много, 

И что под головой — все слюнами смочено: 

И ясть нельзя, понеже яды 

Во рту вращати нечем. 

Егда дадут мне рыбы, щей да хлеба, 

Сомну в единый ком, да тако вдруг глотаю. 

А по отъятии болезни от руки 

Я начал правило в уме творити. 

Псалмы читаю, а дойду до места: 

- «Возрадуется мой язык о правде 

Твоея!» - 

Вздохну из глубины, - слезинка 

Из глазу и покатится: 

- «А мне чем радоваться? Языка и нету»... 

И паки: «Веселися, сердце, радуйся, язык!» 

Я ж, зря на крест, реку: «Куда язык мой дели? 

Нет языка в устах, и сердце плачет». 

Так больше двух недель прошло, а все молю, 

Чтоб Богородица язык мне воротила. 

Возлег на одр, заснул и вижу: поле 

Великое да светлое - конца нет... 

Налево же на воздухе, повыше 

Лежат два языка моих: 

Московский - бледноват, а Пустозерский - 

Зело краснешенек. 

Взял на руку красный, и зрю прилежно: 

Ворошится живой он на ладони, 

А я дивлюсь красе и живости его. 

Учал его вертеть в руках, расправил 

И местом рваным к резаному месту, 

Идеже прежде был, его приставил, - 

Он к корню и прильни, где рос с рожденья. 

Возбпух я радостен: что хочет сие быти? 

От времени того помалу-малу 

Дойде язык мой паки до зубов 

И полон бысть. К яденью и к молитве 

По-прежнему способен, как в пустыне. 

И слюн нелепых на устах не стало. 

И есть язык мне Богом данный новый 

Короче старого, да мало толще. 

И ныне веселюсь, и славлю, и пою 

Скорозаступнице, язык мне давшей новый. 

3 

Сказанье о кончине 

Страдальца Епифания и прочих, 

С ним вместе пострадавших в Пустозерске. 

Был инок Епифаний положен в сруб, 

Обложенный соломою, щепой и берестой 

И политый смолою. 

А вместе Федор, Аввакум и Лазарь. 

Когда костер зажгли, в огне запели дружно: 

- «Владычица, рабов своих прими!» 

С гудением великим огнь, как столб, 

Поднялся в воздухе, и видели стрельцы 

И люди Пустозерские, как инок Епифаний 

Поднялся в пламени Божественною силой 

Вверх к небесам и стал невидим глазу. 

Тела и ризы прочих не сгорели. 

А Епифания останков не нашли. 

1929

Воспроизводится по сборнику произведений Максимилиана Волошина "Средоточье всех путей...", Москва, 1989

Выгореция – северная столица Святой Руси