Памяти Афанасии Родионовны Романовой, Екатерины Яковлевны Мальцевой, Федора Агаповича Мальцева,  Матрены Семеновны Черноусовой, Арины Прокопьевны Габовой, Анны Ивановны Плешивых, Михея Мартемьяновича Булдакова, Анисьи Никитьевны Годоваловой.

Исчезновение культуры староверов-беспоповцев Верхокамья[1] происходит уже не один десяток лет, признается исследователями, с одной стороны, и последними наследниками этой культуры, с другой. Само согласие на фото и видеосъемку старообрядцев-беспоповцев и, особенно, разрешение на съемку старообрядческих богослужений – свидетельство распада системы традиционной культуры. А значит, когда исследователи начинают изучать культуру старообрядцев-беспоповцев, используя методы визуальной антропологии, в поле зрения оказываются помимо следов уходящей традиции, факторы ее трансформации или «разрушения». Возникают вопросы о причинах и результатах исчезновения или видоизменения культуры, порождающие различные гипотезы. И еще: как быть с этими "факторами", ведь признаки разрушения очень неудобны и для фиксации, и для исследования.

На этапе разрушения традиционной культуры особенно важно не упустить контекст (социальный, исследовательский), чтобы культура не превратилась только в научную метафору. С одной стороны, уходящая культура теряет «истинность», достоверность в своих реальных проявлениях (например, во время моления нередки споры о порядке чтения, вызванные потерей уставной грамотности и, как следствие, недоверие молодых к вере стариков), с другой – вся «правда» культуры сосредоточивается в ее прошлом, даже недавнем (на это прошлое как на личную историю ссылаются даже совершенно светские потомки староверов).

Практические исследования МГУ на территории Верхокамья продолжаются уже 31-й год, 10 лет назад к исследовательской программе присоединились визуальные антропологи (около 330 часов видеоматериала на конец 2002 года). Исследовательская работа нуждается в постоянном осмыслении внутренней мотивации и влияния на исследуемую территорию: мы формируем источниковую базу об угасающей культуре и в итоге, возможно, только она и останется, и на ее основе исследователи смогут создавать свои представления в полном временном и пространственном отрыве от "территории-донора".

Краткий исторический комментарий.

Верещагинский, Сивинский и Очерский районы Пермской области и Кезский район Удмуртии относятся к старообрядческому региону Верхокамье, заселение которого началось в самом конце 17 века. На территории Верещагинского района находится село Сепыч – одно из древнейших поселений староверов в Верхокамье. Современные исследователи Верхокамья, ссылаясь на исторические изыскания своих предшественников – православных миссионеров 1860-х гг. – пишут, «что «раскол» принесли в Пермскую землю после разгрома стрелецкого восстания 1698 г. беглые стрельцы, основавшие в Верхокамье скиты по речкам Сепыч, Сабанец, Лысьва и Очер. В 1725 г. скиты были разгромлены, но нескольким скитникам удалось бежать и сохранить часть скитского имущества. Со второй трети XVIII века в Верхокамье, прежде всего в поречье Сепыча, утверждается влияние Выговской старообрядческой киновии».[2] Активная проповедь староверов способствовала массовому уклонению из господствующей православной церкви жителей не только исконных старообрядческих сел, но и прилежащих территорий. Так в селе Кулига из церкви ушла «целая половина прихожан» все – русские, только удмурты остались тверды «в православной вере».[3]

Во второй и последней трети XIX в. в Верхокамье активно строились миссионерские православные храмы и образовывались белокриницкие общины. Но самым значимым событием этого периода стал раскол местной единой поморской традиции на два согласия «деминцев» и «максимовцев» (в 1866-1888 гг.). Историки склоняются к выводу о социально-экономических причинах раскола[4], но, как бы то ни было, этому событию мы обязаны тем, что поморские традиции были более чем на 100 лет «законсервированы» в том виде, в котором их застал раскол. Оба новых согласия стремились доказать друг другу истинность своей веры и сакральную чистоту своих соборов.[5] И хотя богослужебные и житейские установления в основном совпадали в обоих согласиях[6], и максимовцы, и деминцы относились друг к другу как к отступникам и в случае необходимости принимали представителя второго согласия в свою веру первым чином.

В самом начале 20 века по территории, относящейся к району, была проложена железная дорога – западноуральский участок Транссиба – событие, ставшее первым в череде исторических «ударов» этого столетия по традициям верхокамских староверов.

В историческом контексте для Верхокамья исследователи выделяют три поворотных события: 1) раскол единой старообрядческой общины на два конфликтующих согласия в середине 19 века, который повлек и архаизацию всех сторон жизни, но особенно отразился на бытовых правилах. 2) историческим кризисом, который подорвал всю систему традиционной старообрядческой культуры, стал комплекс социалистических реформ 20 – 30- х гг. 20 века, включавший открытую борьбу с религией. 3) свобода вероисповедания, наступившая в последние полтора десятилетия, для культуры, основанной на постоянном сопротивлении государственной системе, оказалась окончательным разрушающим фактором.

Некоторые пояснения по поводу традиционной культуры старообрядцев-беспоповцев Верхокамья

Путь старой веры в Верхокамье основан на глубоких традициях во всех областях жизни как бытовой, так и духовной. На этом пути человек, крещеный в старую веру, проходил три периода. Первый – отроческий – когда паренька или девушку грамотные старушки учили чтению «по старым книгам», учили молиться и петь, учили порядку соборного богослужения. Старообрядчество в первую очередь существует в контексте «божественной книги», по которой молятся собором или в одиночку, которую читают, пересказывают и толкуют, с текстами которой постоянно сравнивают свою жизнь. Уважение, почитание книги прививалось с детства. Дети сами стремились читать старинные книги. Например, Евдокия Александровна Чадова рассказывала, что когда она пошла в собор (в 12 лет), ее стали приучать читать Псалтирь, но смысл прочитанного до нее не доходил. Тогда «Татьяна слепая» велела ей прочитывать каждую кафизму по 10 раз подряд. Евдокия Александровна в шутку теперь говорит: Десять-то наизусть знаю, а другой десяток линь было читать – до сей поры нечитаны лежат».

В этот период в семье подростки приучались выполнять основные хозяйственные работы.

Второй – мирский период, когда молодые люди по благословению родителей создавали свою семью, трудились, растили детей и по праздникам ходили на соборные моления «по-мирски».

И третий период – самый главный. Годам к пятидесяти богобоязненные староверы совершали важнейший в своей жизни обряд – вступали в собор или, как говорят в Верхокамье, «клали начал». Вот как говорила об этом Анисья Никитьевна Годовалова.[7]

В собор пошла, когда ноги стали болеть. Приобщаются так: сначала «ложат простой начал», потом исповедуют. Приобщалась на осенний праздник. Пришли с вечера, помолились (духовница была Лукерья). Потом поспали, встали умылись. Утром Лукерья Кондратьевна говорит: «Ты хотела начал ложить, дак давай, становись». Пелагея Матвеевна, слепая которая, говорила «как чё делать». Начал обычный, как утром и вечером: три поклона земных, потом «Благослови Бог начал положить», еще пять поклонов. (Михей Мартемьянович учил меня, когда до подручника при поклоне дотянуться сил не хватает, надо руки так сложить, чтобы мизинцами на подручник, большими пальцами – к носу, чтобы нечистые духи не бегали.) Это восемь поклонов будет. Тогда говоришь: «Простите Отче святые рабу божью Анисью», - прощаешься в своих грехах, - «чужие грехи осуждаю, свои покрываю». Тогда спрашивают: «что грешила, может что чужое брала, может с кем ругалась, плясала может, песни пела?» Как де не пела, молода была, чё там! «Может воровала?» - Я воровать не воровала, а во время войны ходили на поле тожо. Попрощалась, потом говорят: «Простите Отче святые рабу божью Анисью от материного порождения, от святого крещения по сейчас прихожу вся в грехах. Помню – не помню, ведаю – не ведаю, все грехи за мной».

Раньше мама нас учила повседневный начал ложить. Опять четыре, да еще четыре поклона, тогда говоришь: «Благословите Отче святые рабу божью Анисью (слово забыла) как-то вроде в обществе молиться-храниться. Еще три поклона: «Спаси Господи, не оставили». Сейчас-то я ежедневно молюсь: «Благословите Отче святые вечером – на всю ночь поспать, утром – на весь день Господень путешествовать. Святые Боже – 3 раза с поклоном, Слава, Пресвятая Троица, Господи помилуй – 3 раза, Слава, Отче наш, Господи Исусе Христе и сыне Божий помилуй нас – 12, Аллилуйя, аллилуйя, Слава тебе, Боже нас (так максимовцы говорят, а деминцы «нас» не добавляют, в Книге, говорят, нету), Приидете поклонимся, Господу Богу – 17[8], Пресвятой матери Богородице – 17, Николе многомилостивому – 17 (Анна Еремеевна мне разъяснила, что это как за всех вообще поминаться, «неисправленных»[9] у нас называют, которые умерли). Когда охота, молюсь еще ангелам-архангелам – спасителям-хранителям.

С этого момента человек принимал для себя «запреты». Он должен был отказаться от любой «магазинской» еды, а есть только выращенное или добытое самостоятельно или единоверцами и только из своей посуды, не смешивая ее с посудой «мирских», пить воду только из «соборного» колодца. Женщина могла ходить только в старого кроя сарафане «дубасе»[10], двух платках, двух поясках (внутреннем и внешнем). Кроме «запретов» соборный старовер должен был исполнять ежедневное домашнее молебное правило (грамотные должны были еженедельно прочитывать Псалтирь), участвовать по мере сил в соборных молениях, принимать милостыню и обязательно ее отмаливать.

В ХХ веке происходит коренной перелом в жизни и сознании старообрядцев. В связи со строительством железной дороги и установлением советской власти изменились судьбы жителей района.

Город явился новой возможностью переменить свою жизнь. Даже строгие старообрядцы благословляли своих детей идти в город «искать счастья». Городские традиции изменяли и формировали психологию своих новых жителей, жизнь в городе диктовала свою моду, новый взгляд на вещи, новые культурные ценности. Традиции старообрядчества уходили из внешней жизни во внутреннюю - они сохранялись в памяти и душах новых горожан. Постепенно городское влияние распространяется в селах и деревнях.

Осваивают освободившееся от беспоповского авторитета культурное пространство представители двух миссий: Древлеправославной церкви (называемой в исторической науке «белокриницкой») и Российской патриаршей церкви (называемой старообрядцами «никонианской»).

Эта статья построена на стенограммах разговоров и фрагментах дневниковых записей – на тех письменных источниках, которые образуются в результате экспедиций. В формате текста это – один из немногих способов индивидуального знакомства читателя с культурой за ее пределами. Стенографическая передача речи наших героев создает почти зримый их образ, настолько сама речь яркая и красочная. А дневниковые записи - это "мгновенный" отпечаток взаимодействия традиционной культуры с исследователем.

Однако эти наши попытки деформализации смысла традиции приводят к путанице: за житейскими описаниями «морей житейских» трудно «прочитать» взаимоналожение моделей, однако чтение таких описаний позволяет продолжить как эмоциональное переживание, так и конструирование научных иллюзий. Научные типологии, логические построения и обобщения привносят некоторый добавочный продукт к исследуемой культуре. Суммарные и аналитические выкладки, обогащенные ссылками на тот или иной репертуар (книжный, музыкальный и др.), продолжают существование культуры в исследовательской среде, где хранителем и даже носителем культуры становится исследователь, и в процессе адаптации к научным или популяризаторским целям культура трансформируется: исчезает?

Выход за рамки исследовательской аудитории нам видится не в жанре научного/популярного фильма или статьи, а по пути разговора. Но неизбежно потом мы переносим его в свой синопсис, после снабжаем научными терминами и переводим на некий общечеловеческий язык. Смысл всей этой цепочки в мыслительной деятельности. Такая модернизированная трансляция может быть соотнесена с одним из способов передачи традиции – в форме сохранения уважения к ней, т.к. проявление внимания Науки к повседневности и, как следствие, появление Печатного Слова – способствует повышению авторитета культуры. Рукописное и звучащее слово мы переводим здесь в слово печатное для того, чтобы Читатель, побеждая раздражение и усталость, с которыми часто приходится сражаться исследователю, прошел в контекст той культуры, которая исчезает.

Наша задача - дать слово нашим героям, их родственникам и соседям, представить взгляды «посетителей культуры» - членов экспедиций, которые приехали впервые или работают долго, то есть – представить спектр взглядов: и на культуру, и из ее пространства вовне. А усвоение культуры – работа строго индивидуальная, особенно, когда речь идет о староверах-беспоповцах.

“Нам никогда не узнать, действительно ли другой, с которым все же мы не сможем слиться, из элементов своего социального опыта производит синтез, в точности наложимый на тот, что выработан нами. Но для этого нет необходимости заходить так далеко; требуется – и для этого внутреннего чувства достаточно, - только чтобы синтез, пусть даже приблизительный, восходил к человеческому опыту.

Разыскание причин завершается усвоением опыта, который является одновременно и внешним, и внутренним."[11]

1995 г. - первый год самостоятельной работы очередного поколения московских историков в Верхокамье со всеми присущими началу очарованиями и разочарованиями.

ПВ-95. Дневник Д.А. Цыганкова. (в 1995 году - студент 3 курса Истфака МГУ)

(с. 18.) 2.08.95 с. Сепыч[12]

Пришли на моление к Вассе Фадеевне {Никулиной}. Всего максимовских собралось 4 человека. Снимать разрешили, однако молиться отказались, заменив молитву чтением. Всему виной Парасковья Петровна {Габова}.

Все соборные были одеты в дубасы. Дубас, как говорит Катерина Яковлевна {Мальцева} (мирская), мирские права шить не имеют. Дело в том, что пошив должен сопровождаться особым ритуалом (конкретно не пояснила).

За все то время, что мы провели у Вассы Фадеевны соборные произнесли два монолога. Первый (до начала чтений) принадлежал Парасковье Петровне, которая сетовала на то, что она // (с.19) плохо ведет мирских, а те тем временем все на вино пошли и все пьют, пьют и пьют, пока не пропадут.

Более интересен монолог Вассы Фадеевны. Она начала с того, что рушатся максимовские соборы и все уходят в церковь. Анализируя эту ситуацию В.Ф. заметила, что это одно из характерных явлений разрушения мира, дав ссылку на Писание, в котором говорится, что “будут в последние времена люди переходить из веры  в веру, а моления умножатся”. Однако закончила В.Ф. оптимистично и жизнеутверждающе: “мир будет, свет будет пока есть поморская максимовская вера, самая древняя из всех”. В целом создалось впечатление, что В.Ф., хотя и ждет разрушения веры, однако не ожидает после ее прекращения Страшного суда, ибо все в мире в руках Господа: “Господь может век как убавить, так и прибавить. Нечего думать о последнем дне, т.к. когда он произойдет, то никто не сумеет глазом моргнуть”. Задача же людей, по мнению В.Ф., умолять Господа о даровании света и умолять долго, т.к. молитвы // (с.20) идут до Бога долго.

 3.08.95.

… // (c.21) Последним был визит к Ирине Кирилловне Габовой. Пожалуй, можно выделить следующие составляющие разговора: 1) деминская вера и беспоповство, 2) беспоповство и церковь,[13] 3) биографические сведения.

1. По сравнению с прошлым годом, по // (с.22) мнению И.К., никаких изменений в деминском соборе не произошло: постепенно собор нарушается. Умерла духовница Прасковья Филовна, умерла {Афанасия Родионовна} Романова, по которой во вторник (8 августа) собор нарекся молиться. Так что, говорит И.К., ушли те времена, когда были деминские соборы в Сепыче, Демино и Кривчанах. Все совершающиеся события с деминцами заставляют И.К. задуматься о правоте их веры. Но помимо общих рассуждений И.К. на практике пытается соединить деминцев и максимовцев, налаживает мосты между согласиями. Очень надеется на Федора Агаповича Мальцева, максимовца, которого могут выбрать духовником и который в этом случае желает объединиться с деминцами. О воссоединении согласий И.К. говорила с Вассой Фадеевной и Парасковьей Петровной (о них см. выше), которые тоже, вроде бы, согласны на слияние. Но при этом желают деминцев докрещивать.

2. Создается впечатление, что современная ситуация в Сепыче (церковь наступает на беспо- // (с.23) -повство) обостряет чувство самобытности беспоповских согласий. Так, к примеру, по всей видимости, именно эта ситуация стимулировала попытки объединения деминцев и максимовцев. Близость иной, церковной культуры, видимо своеобразно окрашивает чувство времени и пространства. Так, отец Валерий воспринимается как нависшая над Сепычем угроза и в его фигуре нередко видится нечто дьявольское. К примеру, о беспоповцах, перешедших в церковь, И.К. говорит, что «поп и дьявол их утащил». И.К., кроме того, отмечает в действиях отца Валерия интригу и обман. Во-первых, по мнению И.К., о. Валерий не прав, когда утверждает, что он поморской православной веры. Во-вторых, он явно обманывает, когда отрицает, что он не поп, пострига не принимал, и есть он всего навсего - "отец Валерий". В итоге, замечает И.К., появление о. Валерия представляет собой знамение, реченое в Библии, пророчество об Антихристе.

Отпугивает беспоповцев в церкви и то, что их заставляют перекрещиваться. Во-первых, И.К. говорит, что два раза нельзя креститься, // (с. 24) ведь кто два раза крестится, тот второй раз распинает Христа. Кроме того, беспоповцам непонятна логика о. Валерия, который "книги наши (беспоповские) взял, по ним крестит, а говорит, мы неправильно крестим", да к тому же еще и волосы режет.

3. Интересен рассказ И.К. об отце. Кирилл Николаевич Вожаков был человек хозяйственный. Имел избу 9х11, пятистенок. В свое время ходил на Германскую войну, где получал по 3 руб. в день. Деньги берег и на вырученные средства купил веялку, сеялку, молотилку и 2 лошади. На оставшиеся деньги в Шантарах купил "банковскую землю". Запахал лес, снял урожай, но случилось так, что Ленин вдруг начал делить землю. Поскольку Кирилл Николаевич числился в зажиточных, то его должны были "раскулачить". За день до раскулачивания К.Н. бежал, будучи предупрежден своим другом председателем. 3 года скитался в Ленинграде, затем вернулся.

В 1999 г. перед студентами стояла задача, кроме посещения наших старых знакомых староверов, познакомиться с новыми жителями Сепыча и окрестностей.

ПВ-99, дневник отряда №2: И.С. Редьковой (студентка 2 курса Истфака МГУ) и А.А. Безгодова (студент 3 курса ФАД РГГУ).

10.07. суббота. Мальковка, Нижнее Мальцево, Васенки. (Запись И.С. Редьковой)

Первым пунктом была д. Мальковка. Наш отряд зашел к Харитонье Афанасьевне Габовой[14] (Х.А.). Сама она никуда не ходит – все {соборные} померли. Раньше была Катя Макариха (Екатерина Васильевна Ильиных), которая умерла как год уже. В детстве она ходила на моления.

Духовницы, которых помнит: Лукерья Фокеевна, а де нее Матрена Семеновна, Евдокия Афанасьевна. Ее детей крестила Анна Осиповна. Ныне же люди непроворные и никуда не ходят. Назвала из сепычовского собора Маланью Васильевну, {Акулину Афанасьевну} Лядову – грамотная, у нее мать грамотная, Евдокию Васильевну – певунья, мирская. Иван Савельевич и две его сестры ходят по праздникам. На Петров хотела звать Лядова, в собор Х.А. не ходит – некогда – и в церковь тоже – тяжко, хотя хотела. [Тут вошла Анна Федоровна (А.Ф.)] Сама Х.А. читает по-церковнославянски и есть старинная книга – Псалтирь: читала, но не целиком, по месяцам и праздникам: «Смерть-то не за горами и долами стоит». // (с.4) Говорили также о личной жизни: (Запись А.А. Безгодова) 1929 г. рождения. Ее муж на 6 лет старше, оба максимовские, в чужую веру замуж не отдавали. У них было 8 детей, всех крестили в макимовщину. Своего мужа до свадьбы не знала, отец велел выйти замуж, и пошла. Сваты ходили три раза. А.Ф. тоже своего мужа до свадьбы не знала. Когда сосватали, приехал жених с пирогом, сели за стол, посадили молодых рядом. Приданого как такового не было, подарили пояски. У А.Ф. 12 детей. В местности водились колдуны, которые могли испортить свадьбу, например, в д. Андреята свадебный поезд «водили» всю ночь по полю, приехали только к утру. Раньше в деревне было 40 дворов, в последнее время построено 10. Был колхоз им. Молотова в 3 деревни, в 1950-х присоединились к совхозу сепычовскому. Еще в молодости работали в леспромхозе.

 Д. Нижняя Мальцева.

В деревне Ниж. Мальц. работало 2 отряда. Наш отряд посетил 2 дома. Вера Ивановна Мальцева (В.И.) родилась а выросла в этом доме. Без отца. Мама – Анисья Демидовна, по вере максимовцы – ее крестила Пелагея Дмитриевна из д. Васенки.

В.И. детей крестила в купели, крестила Матрена Семеновна из Сепыча. Сына крестили в Соколове – в тазике поливали водой.

Год рождения В.И. 1967. Ее муж из Башуево, сватали // (с.5) родители. Свадьба была в 1987 г. Во второй день свадьбы носили воду. Колотили чурки – забивали деньги, монеты. В последний день свадьбы ходили в гости в невестин дом. Мама В.И. умерла в 1990 г. – она была мирская, посты все соблюдала. Муж В.И. – Мальцев Иван Фомич, у них двое детей.

Дом по соседству принадлежал Мошевой Федоре Игнатовне. По мнению В.И. максимовцы более строгие. Подают милостыню на поминках, к праздникам на молении. К ним {в семью} на годины не ходят из-за посуды[15]. В настоящее время строят новый дом.

(Запись И.С. Редьковой) В общении была достаточно откровенна и доброжелательна, когда мы подошли, она с детьми работала на поле, полола картофель.

Евдокия Ивановна Мальцева – «великий конспиратор», как и вся семья. Общаться с нами не хотели с самого начала. Почти пряталась за сараем от нас, кося траву, хотя в доме говорили, что она вроде как на сенокосе (т.е. подразумевалось, что за тридевять земель отсюда). Почти на все вопросы отвечала неохотно, натянуто. Контакта как такового почти не получилось. Увы.

(Запись А.А. Безгодова) Е.И. родилась в 1934 г. (сама она в этом не вполне уверена), по крещению максимовская. Дедушка Савелий, бабушка Елена Тимофеевна, отец Иван Савельевич. // (с.6) По ее словам нигде не молятся. Сама она неграмотная, сестра тоже неграмотная. Сестра – Анисья Ивановна – старше ее на 10 лет. Милостыню не дает – некому, все померли – старушек нет. Мама Е.И. маленько грамоте учила, показывала буквы. Родители все правила соблюдали. Косит «литовкой», «коса» – это когда острее угол к черенку заточена с двух сторон.

Посты соблюдает, но начал не клала[16]. Не замужем, детей нет. Дети есть у Анисьи Ивановны.

Е.И. работала в Зюкайке, в г. Верещагино, в с. Сепыч, на Фабрике, в совхозе. Раньше ничего не давали – 5 соток под постройку. Которые начальники были, все ушли в белокриницкую церковь – стыдно им одеть дубас. Есть коровушка, теленочек. «На праздник, - говорит, - будет время, помолюся».

Всего в деревне 4 жилых двора. По деревне течет ручей, но названия не знают. 3 стройки нежилые.

Д. Васенки. Располагается в пятистах метрах от д. Ниж. Мальцева на угоре. В первом доме живет Мария Семеновна (М.С.), (запись И.А. Редьковой) … // (с.7) … Блинов Петр Абрамович (по паспорту – Иуда), в деревне называют Петр-Иуда, 1934 г.р. Сидел под закрылиной, вязал веники. На голове у него была выцветшая, криво одетая типа еврейской шапочки, с левой стороны груди – грыжа. Наше появление вызвало, вероятно, у него некоторую настороженность, однако побеседовать согласился.

По вере он максимовский. На вопрос, в чем разница между деминцами и максимовцами ответил, что максимовскя вера крепче. Сам не молится, никуда не ходит, не грамотный. Его жена – Ефросинья Макаровна Тунева («тетя Сима») грамотная, бывает на службе, в дом иногда дают книги. Ее брат, Аким Макарьевич Тунев, духовник в Верещагине, в Рябинах.

К будущей жене засылал сватов, согласились с первого разу, свадьба была 23 ф. 1953 г., шла 3 дня. На 2 день носили воду, мели в избе – к деньгам (собирали солому, разбивали корчагу). Мать ум. 19 ф. ок. 20 лет назад, была соборной – Блинова Феклинья Иванова. Е.М - жена, выучилась читать самоуком, но молиться не ходит – только по большим праздникам. На Пасху – к Лядовым, Харитонье, а в «Сепыче деминцы молятся».

Сам вступать в собор не собирается. // (с.8)

Мальцева Татьяна Андроновна, д. Васенки. Родители: Андрон Иванович ум. 1938, Марфа Григорьевна ум. 1961, была приобщенной. Т.А. ходила молиться, «живет по-мирски, читает плохо, начал не клала, посты не соблюдает из-за болезни». Мама ходила в собор, но была неграмотная, посуда была немирская, вода в бочке, бражку тоже "соблюдает". Мирский может брать соборный ковш только за ручку, а ручка должна быть сухая и чистая. Но самое страшное, если попадется мышь: тогда посуду можно уже выбрасывать. Т.А. т.о. блюдет свою корчагу[17] – обмотает, обмотает – и на печку. Если мышка попадает в молоко, то его в помойку. Корчага – это заветная вещь. В Васенках было свое корчажное дело – как-то цедят брагу и она сама бродит – без дрожжей. Муку и соль просеивают через сито, а хлеб печет сама на дрожжах и на браге. У Т.О. в доме две корчаги:

1)      полукорчажная мирская – обмотана берестой, стоит в середи на лавке,

2)      соборная, тщательно обернутая тряпкой, скрепленная изолентой. Стоит вверх дном на печке.

В прошлом году приезжал к ней В.Ф. Нечаев {Василий Федотович – просветитель, миссионер московской Преображенской общины поморцев-брачников}, был долгий разговор о вере. Особенно // (с.9) разговорчива находившаяся рядом свояченица [жена брата].

- Александра Мих. Мальцева, живущая постоянно в Перми, сама никонианка, очень неравнодушная к разговорам о вере. По верам Т.А. деминцы и максимовцы разделились, не поделив подругу – имели ее оба и из-за нее поссорились. Пастырь был максимовским, а подруга осталась деминской.

Об о. Валерии говорили следующее: был в Мальковке такой Семен Мальцев, сын Екатерины Марковны, лет 30 назад. У него поехала крыша и за это его мать привязывала в подполье, но вот как-то он сбежал. И вот объявился в Москве, стал о. Валерием.

О Вере. Все старички примерли, как все помрут, так и вера кончится: молодые не признают, молиться некому, как все помрут – так все в церковь пойдут.

Ее муж Климент Артамонович 1919 г.р., был парторг Андронятского колхоза. Жила с ним с 1949, сошлись в 1956, сыграли свадьбу в 1958. Он все хотел зарегистрировать брак, но не успел. Погиб в 1979 г. от ранения в грязи, от гангрены.

На свадебный вечер приходили молодушки, разделили косу, обмотали вокруг головы, одели платок. Рассказывала о своей пошибке[18]. Она была от Ивана Демидовича: он был колдуном, ее попортил: были приступы // (с.10) кричала, плакала, каталась по полу, было очень тяжело, потом пошибка пропала. Рассказывала о шуликонах[19], о поминках:

1)      поминать начинают, когда покойник находится еще на мосту,

2)      когда возвращаются с кладбища – снова садят за стол, молятся, ухаживают за старушками. Зовут на 9, 20, 40 дней, полгода, год. Молятся после обеда (после поминок) за еду.

(Запись А.А. Безгодова) О шуликонах: шуликоны ходили по всей деревне, наряженные всяко, просят брагу, стряпню. Ходили и дети и взрослые. В деревне говорили: «Шуликоны ходят, закрывайте двери». Хозяйка говорит, что «пущали редко». Мама Т.А. Марфа Григорьевна у себя проводила моления.

Т.А. говорит: «Максимовская вера вся разрушивается. Молодые никуда не ходят. Молодые и раньше никуда не ходили, ходили только старики.»

Рассказала, что когда была молода, ходили пешком до ст. Бородулино 30 км зимой по дороге, засыпанной снегом, с собой несли еще и большой туес с капустой. Говорили об Арине Прокопьевне, что она отказывается до сих пор ездить на машинах (живет в д. Артошичи). Дома в беседе вместе с Т.А. участвовала Галина Евгеньевна Мошева. // (с.11) (Запись И.С. Редьковой) Дом у Т.А. старинный, его строил еще отец, дом разделен на две избы, вторая более старая, ее используют как кладовку. Изба поделена на середь, печку и жилую часть. В красном углу находятся литые кресты и деревянная икона.

Во дворе находится амбар с пятрами – что-то вроде мостика перед амбаром для мешков. // (c.12) д. Васенки, Галина Евгеньевна Мошева – максимовская, мирская. Интересная, веселая женщина, довольно молодая. Говорит, что в Ниж. Мальцеве и Васенках максимовцы и деминцы молятся вместе.

Ручеек возле Васенок назвала Епишенкой: «Или здесь или перед Сепычем».

Всего в деревне Васенки 5 жилых дворов. Один из домов новый, еще один строится.

На окраине деревни пасека. Из 5 домов посетили 4, по правой стороне. В 1 дом на левой стороне не заходили.