Затем  в  главе   говорится   об   идее  «Москва -  Третий  Рим».  Автор  даёт  ей  такую    интерпретацию:  «После   падения   Византии  Русь   осталась  единственной   православной   мировой  державой  …  и   ощущала    ответственность   за    судьбу  «Рима  Второго»  -  всех  древних    православных    народов.  Стремление  царской  власти  к  политическому   единству  с    православным  Востоком   подразумевало   единство   религиозное».  Здесь  налицо   (осознанное  или   несознательное)   игнорирование    исторического    факта     трансформации    данной  идеи,   происшедшей  в    правление   царя  Алексея  Михайловича.  Ведь  первоначально,   согласно  известным   посланиям   псковского    старца   Филофея,   эта    теория    вовсе   не  предполагала   ни  «ответственности   за    судьбу   «Рима   Второго»,   ни   тем  более  «политического   единства   с  православным  Востоком»,   будучи    парадигмой    исключительно    духовно – охранительной.  В  ней  присутствовал   эсхатологический  оттенок,  но не   было  «религиозно – геополитического». 

И    только  при   «втором   Романове»,   по  оценке,   данной  ещё  А.В. Карташёвым,  «задача   Третьего  Рима  в  голове   молодого  царя  Алексея  Михайловича  воспылала  мечтой  освободить  православных  от  турок  и   войти  в  Цареград  василевсом    всего  Православия».  Иными   словами,  уже современного  автора,  «идея   Третьего  Рима  с  её  запредельной  высотой  эсхатологического   содержания  была  истолкована  в  заурядном  земном,   политическом  смысле  …  Если  раньше   наполненность  и  векторная направленность   идеи  -  дух,  Небо  и   страшная  ответственность  за  чистоту  Православия,  то  теперь -  плоть,  земля   с  её  земными  интересами,  империя» (цит. по:  Кутузов  Б.П.  Тайная  миссия   патриарха  Никона.  М., 2007. С. 470 – 471). 

Этого, впрочем,  М. В.  Осипенко предпочитает   «не   замечать».  Однако   практически  дословно   переписывает     из     синодальной  «Истории  Русской   Церкви»  М. В.  Толстого    легенду,     как  Никон   «прочёл  подлинный  Символ    веры»  на    «древнем   саккосе   митрополита  Фотия,  присланном  из  Греции»  и   «ужаснулся,   увидев,   что  с  ним  не  сходен  Символ  в  русских  печатных  книгах,  а  равно  и  чин   тогдашней   литургии  разнился  с   древнейшими    списками    оной» (с. 34). 

Что   будто  бы  само  по  себе   и   явилось  «исходной  точкой  его    ревности   по  приведению  всего   богослужебного    чина  Русской  Церкви  в   согласие  с    чином  Вселенской  Церкви».  Любопытно,   что  здесь  в  качестве   дополнительного   «аргумента»  в  поддержку   реформ   приводятся   также  «грамоты  Константинопольского   Патриарха   Иеремии  и  Собора  Греческого  на  имя  первого   русского  Патриарха   Иова».  При   этом,    опять – таки,   происходит   игнорирование    известных    фактов    высочайшей  оценки   древнерусского   благочестия  в  целом,   данной    Патриархом   Иеремией   во  время  пребывания  в  Москве  в  1589  году.  А  также   то   обстоятельство,   что   упомянутый     первый  русский   Патриарх   Иов,   кроме  всего  прочего,    является     автором   Послания  к   грузинскому   митрополиту (точнее,  Патриарху)  Николе (опубликованного  ещё  в  XIX  веке),  где   вполне  ясно   указывается   «молящися,  креститися    двема     персты» (Собрание  из   разных  книг  святоотеческаго   писания  о  сложении  перст  на  крестное  знамение. Львов,  1873. л. 15 об.).   Имеются    данные   и  об  употреблении    двуперстия   Иеремией   Цареградским  (Флетчер   Д.  О   государстве  Русском // Всеобщая  библиотека. Вып. 10. С. 39 ;  ссылка  приведена  по  кн.: Быстров  С.И. Двоеперстие  в  памятниках  христианского  искусства  и  письменности. Барнаул,   2001. С. 96 ).  Эти  свидетельства,  безусловно,   использовались  (и   продолжают  использоваться)  старообрядцами  для  подтверждения    своей    исторической    правоты.

 

Ниже  встречаем  ещё  одно,   мягко  говоря,   спорное   утверждение:  оказывается,  «все   решения  об  исправлении  книг  и  обрядов  принимались  соборно». После  чего  упомянут  Московский  собор   1654  года.   Как   будто  бы    и  не   было  никогда   знаменитой   «памяти»    патриарха   Никона,  его  абсолютно    единоличного    распоряжения    об  отмене  двоеперстия  и   некоторых  земных  поклонов,   разосланного   в   1653-м  (причём,   по  мнению   некоторых  современных  исследователей,  потом  ещё  и   типографски  отпечатанного,  см.: Лобачёв  С.В.  Патриарх  Никон. СПб,  2003. С. 125) безо   всякого    соборного    решения (см. об этом: Зеньковский  С.А.  Русское  старообрядчество. Духовные  движения  XVII  века. М.,  1995. С. 207 – 208)!  

  

Здесь  также   повторены  давно  опровергнутые  целым  рядом  авторов   сведения  о  «правке»   русских    церковных  книг   при  помощи  древних  рукописей,  «привезённых  из  Греции   старцем  Арсением  Сухановым».  А   также,  без  ссылки  на   какой – либо  источник  XVII  века,  утверждается,  будто   бы  «Никон,   будучи  Патриархом,   …   при  условии  послушания  Церкви  разрешал  служить  и  по  старым  книгам,   допуская  разность  мнений  в   вещах,  не  затрагивающих   существа  веры» (с. 35). Правда,  совершенно  непонятно,  как  такое  могло  быть   возможно, поскольку   на  этой  же  странице,  несколькими  строками  выше,  М. В. Осипенко  упоминает  правило  Собора  1654  г.  «о  троеперстии  в крестном  знамении»  и   «анафему  на   последователей  двуперстия,   произнесённую  …  24   февраля   1656  года».  И   уж  совсем  курьёзно   упоминание   на  следующей   с.  36   среди   находившихся    в  начале   восстания (июнь  1658  г.)   в  соловецкой     монастырской    тюрьме   Арсения   Грека,  который  на  самом  деле  был  тогда   главным  справщиком   Печатного   двора  в   Москве (см.: Турилов А.А.,  Чумичёва О.В. Арсений  Грек //Православная   энциклопедия. Т. III.  М., 2001. С. 428 – 429).