Первый раз к бирюсинским староверам я заглянул лет двадцать назад. В то время учёные ещё не называли их культурно-историческим феноменом. Потом на рубеже веков проплыл через все пороги на резиновой лодке, останавливаясь в каждом общинном поселении. Тогда мне казалось, что время не в силах поколебать их устои. Триста лет постоянных гонений, а они - как кремень. Но в мой последний приезд к ним был ошеломлён. Как будто шёл-шёл по привычной дороге, и вдруг - пропасть.

ДРУГОЙ МИР

Может, помните рыжебородого старовера с картины Сурикова "Утро стрелецкой казни"? Того самого, который пронзает взглядом "нововерца" Петра. Так вот Карп Иванович Кочев - из этого рода-племени.

- Приехали как-то к нам чалдоны. Неверующие, значит, по-нашему, - рассказывает он мне. - И спрашивают: что вы все бороды красным красите? А мы отродясь такие. Всегда - огнебородые.

Большое семейство Кочевых живёт в Прилуках. Маленькую деревушку специально спрятали от мира за бурными чунскими стремнинами. Только раньше здесь было двадцать семей, а теперь - девять. Вначале такую текучесть мне пытались объяснить таёжным пожаром, который оставил их без зверя и пушнины, грибов и ягод. Но потом Карп Иванович сообщил о настоящем бедствии:

- У меня у самого два сына в мир ушли. Один в Киеве обитает. Второй - в Канске.

- Веру они сохранили?

- Какая там вера! Где была она - теперь дыра на том месте!

- А кто ж виноват?

- Кто?! Отец за сына отвечает. Я виноват! На работу всё время цыганским кнутом мы их гнали. А когда здесь лес сплавляли? Они и пошли матросами на катера. А потом? Уплыли. Оба. И от нас. И от веры нашей.

- А в городе можно остаться старовером?

- В писании говорится, что и посреди града будут спасаемы. Молись! Постись! - Кочев горестно вздохнул. А затем рубанул рукой воздух. - Только всё равно можешь пропасть! Я-то сам как: глаза не успел открыть, а уже на соседа косо смотрю? С греха утро начинаю? А вот не осуди никого за всю свою жизнь - и спасёшься!

Раньше старостой в Прилуках был Карп Иванович, "а теперь сын Афонька". Принципиальная разница в том, что для Афанасия это - должность. Причём зарплату он получает от районной администрации. И никто его не считает еретиком. Хотя совсем недавно староверы избегали власти как чёрт ладана.

Взаимовыгодный всплеск общения с "порочным миром" начался и в других сферах. Староверы сейчас торгуют всем: берестяными туесками, кадушками, срубами для дач, картошкой, мёдом, рыбой, мясом. И сами покупают почти всё. Кроме водки, чая и сигарет. Правда, некоторые отступники уже начинают познавать вкус и этих "запретных плодов". Причём подобное происходит во всех старообрядческих деревеньках: в Шивере, в Луговой, Усть-Кайтыме и Бурном. Почти не осталось кержаков, которые не получают пенсий или не обзавелись паспортами. Хотя раньше таковых было немало.

Но другая Россия здесь сохраняется до сих пор. Дома крепкие. Живут - не бедствуют. Работают не покладая рук. Наркоманов и воров нет. Стар и млад относятся друг к другу с почтением. Если ты не богохульник, примут тебя с искренним радушием и хлебосольным гостеприимством. Другой мир. Другие люди. Потомки тех русичей, которые в своё время отказались идти путём, указанным России "высшим государем".

БЕЗ ПОКАЯНИЯ

Знаменитый церковный раскол в XVII веке не был "простым" обрядовым расхождением. В тогдашних верхах шла борьба за власть с прицелом на европейское господство. Но только вышло так, что у нас крестились двумя перстами, а в других единоверческих странах осеняли себя троеперстием. Вот тогда и приняли решение переписать "неправильные" отечественные церковные манускрипты на греческий манер. Неподготовленную бессмысленную реформу вводили в жизнь силой.

"Ох, бедная Русь, чего-то тебе захотелось латинских обычаев и немецких поступков?". Эти слова принадлежат протопопу Аввакуму, который будет затем живьём сожжён как идеолог старообрядцев.

В учебниках об этом не пишется. Но последующие русские бунты, сотрясавшие всю Россию, были пропитаны не только смутой, но и староверческой идеологией. И сами их лидеры - Степан Разин, Кондрат Булавин, Емельян Пугачёв являлись старообрядцами. Такого противостояния между народом и властью до этого никогда не было.

Факт почти неизвестный: в советское время, в 1971 году, Русская православная церковь на Поместном соборе отменила клятвы "на старые обряды и книги". То есть была восстановлена историческая справедливость: русские древние рукописи признали праведными. Цена запоздавшей реабилитации - сотни тысяч погубленных и исковерканных судеб.

Теперь уже не предосудительно креститься и "по-новому", и "по-старому". Как и ходить в крестный ход: по солнцу и против него. Можно и так и эдак. Только самих староверов после отмены клятв не перестали считать раскольниками, потому что "не проявили они в своё время необходимой кротости".

Не случайно Солженицын воскликнул в своём "Красном колесе": "Боже, как могли мы истоптать лучшую часть своего племени? Как могли разваливать их часовенки, а сами спокойно молиться и быть в ладу с Господом? Урезать им языки и уши! И не признать своей вины до сих пор?"

Только нельзя идеализировать староверов, как это делают некоторые современные исследователи. В прошедших столкновениях с обеих сторон было пролито столько крови, что виноватые - есть. А правых - уже не найти. Тем более что в существующих сегодня десятках староверческих толков и согласий тоже нет единения. В период вековых гонений многие из них шли на компромиссы с властью, и каждый считал свою веру правильной.

ЗА ДУШЕВНОЙ БЛАГОДАТЬЮ

Новую избу семидесятилетний старовер Пётр Харин срубил на берегу Бирюсы. Дом получился бравый. Только по соседству никого нет. На десятки километров - безлюдная тайга. Вот уже двадцать лет живёт он отшельником в сибирской глухомани.

Жить ему тяжело, но одиночество не в тягость. Потому что сам ушёл за этим уединением. За душевной благодатью.

Но "истинные" старообрядцы своим его не считают. Он и сам однажды назвал себя "оппозиционером". Но почувствовав, что "слово это для тайги дрянное", сразу выбросил его из своего лексикона.

Философия Харина проста: жить по совести, в ладу с самим собой. И люди тянутся к нему. Кто раз у него побывал, мимо уже не проплывает. Потому что редкая добросердечность сродни святости. А простота его поступков убедительнее нравоучений. И находясь с ним рядом, подспудно ловишь себя на мысли: а ты бы так смог? И чаще всего отвечаешь: нет.

Мы вместе с ним увидели на реке разноцветный балаган. Туристы сплавлялись на разукрашенных катамаранах. К берегу они пристали в километре от избушки Харина. Поплыл Пётр Абрамович проверять свою сеть и заглянул к путешественникам. А у тех - уха без рыбы. Харин отдал им только что выловленных ельчиков и окуньков. Да ещё и богатое место указал. "Вы, - говорит, - вон по той речушке пройдитесь и в бочажках харюзков поудите. Много их там стоит. Да жирные такие?".

Узнал я о такой благотворительности Харина только тогда, когда увидел этих самых рыбаков с двумя ведёрками крупной рыбы. Проходя мимо меня, они не скрывали своего восторга: "Молодец дед! Такое место нам указал! Завтра утром последних выловим и отчалим".

Улучив момент, высказываю Харину своё недоумение:

- Разве так можно, Пётр Абрамович?! Вы же фактически припасы свои раздаёте. Потом из-за этой доброты зимой голодным сидеть будете.

- Бывает, что и сижу, - отвечает. - Но только как душа подскажет, так и поступаю. Вот в позапрошлом году на этой самой Хаинде по осени я много харюзов наловил. Целую бочку засолил. Тоже думал, что зимой с рыбой буду. А медведь выждал момент, пришёл незваным гостем и всё съел. Пока есть возможность - надо делать добро. От жадности богатым не станешь.

В другой раз к нему рыбак Фёдор заехал со своей бедой.

- Выручай, - говорит. - На камень налетел. Всё, что было в лодке, в воду ухнуло.

Пётр Абрамович пошёл в дом и стал собирать котомку. Снабдил пострадавшего продуктами да ещё и сети дал, чтобы тот с рыбой домой вернулся.

- Скажи, чем я тебя могу отблагодарить! - причитает несказанно довольный Фёдор. - Что тебе надо привезти? Заказывай!

Пётр Абрамович рассмеялся и на полном серьёзе ответил:

- Есть одно такое дело. Можешь помочь. Вот когда меня в аду будут жарить? Так ты не забудь в кострище дровишки подбрасывать. Хорошо? Поможешь мне сполна за мои грехи ответить. Вот этим и отблагодаришь.

СОБЛАЗН СВОБОДЫ

Среди старообрядцев всегда были те, кто забирался в глухомань, чтобы ничем не опорочить святость. Мои знакомые с Бирюсы как раз из этой породы радикальных консерваторов. Оставшись без церквей и попов, они при малейшей угрозе бросали обжитые места и уходили всё дальше и дальше в медвежьи углы.

Но в последнее время необходимость в этом отпала. Власть их перестала преследовать. Только долгожданная свобода оказалась пострашнее антихриста. Рыночные соблазны с дьявольской изворотливостью начали уводить молодых единоверцев в новую жизнь. Сейчас среди "ревнителей благочестия" - кардинальный конфликт поколений.

Катерина, молодая староверка из Луговой, гостившая в Прилуках, скажет:

- От пережитков надо отказываться, пока не поздно. - И приведёт пример: - У нас школу новую начали строить, а старики ворчат: достаточно и четырёхлетки. И чтобы никаких там компьютеров не было.

Карп Иванович только глянул на неё, и разговор враз прекратился. А на следующий день Катерина была "ниже травы, тише воды". Кочев разъяснил:

- Лишку сказала. Может, старое-то и надо обновлять. Но не веру! Мы ещё не доросли до этого. Иначе совсем к погибели придём!

ДОБРО БЕЗ ОТКЛИКА

Душным вечером к Петру Абрамовичу приплыл на лодке его сын Пётр. Я когда-то жил у него дома, в Усть-Кайтыме. Тогда он жёстко оценивал "мир" и отгораживался от него, как мог. А тут вижу: ничего уже не чурается. Спросил: в чём дело? В ответ - мат. А для старовера это грех страшный. Поясняет:

- Раньше идёшь по тайге в райцентр, лесовоз остановится и подвезёт тебя без проблем. А сейчас деньги требуют. Перед носом дверцей хлопают. Совсем ваш рынок людей испортил. А если вы так к нам, почему я должен по-другому?!

Отец помолчал, а потом сказал:

- Беда подкрадывается неприметно. На других смотришь, а в себя не всматриваешься... Так и не заметишь, как вся жизнь под откос полетит!

Разговор о человечности мы продолжим с Хариным на следующий день. Задолго до рассвета. Солнце ещё только собиралось показаться из-за горы, а в печурке уже трещали дрова, и огненные отсветы прыгали по янтарным брёвнам. Тепло не спеша выпроваживало утреннюю зябкость. Пётр Абрамович готовил тесто на рыбный пирог:

- За квашнёй надо ухаживать, как за ребёнком. Недоглядишь - на сторону уйдёт или не поднимется. А в итоге без хлеба останешься.

Поняв, что в этой прелюдии - отзвук вчерашнего разговора, спрашиваю:

- Добро без отклика - это зло?

- Нужно уметь прощать людей, - отвечает он мне, прекращая на время все дела. - Только без любви и дары, и помощь благодатью не станут. Ни для других, ни для себя самого. Вот и у меня не всегда всё получается. Несколько лет назад заглянул ко мне со свитой важный чиновник. Пили они, куролесили, ругались? Я в избу ушёл. А ему не понравилось такое пренебрежение. Сказал, что живу я в тайге без соответствующего разрешения. И я для него - никто? Провожать эту компанию на берег я не вышел. Не смог пересилить свою гордыню. Грех взял на душу?

Свидетелем ещё одной характерной истории мне пришлось стать в прошлом году. В конце лета на Бирюсе появился необычный странник. Рыбаки предупредили Харина: "Смотри, дед, в оба, видать, беглый зэк. Коротко стриженный. Недалеко от тебя в шалашике живёт. Тайги не знает. Точно - пришлый".

Дня через три Харин передал с рыбаками записку этому "зэку": "Можешь погостить у меня. Тишины на двоих хватит".

Странником оказался москвич Серёга. Совсем запутался он в своей жизни. Увлёкся какой-то новомодной философией, и мир стал ему не в радость. Однажды ткнул он, не глядя, пальцем в карту. Попал в Бирюсу. Приехал в Сибирь. Подстригся, сделал плот и поплыл навстречу неизвестной судьбе по порожистой реке.

Жил Серёга с "дядей Петей" душа в душу. До осени. А потом "со светом в окошке" уехал в Москву к жене. Позже по электронной почте я получил от него письмо: "Только сейчас я понял, с каким удивительным человеком мне довелось повстречаться. На всё теперь смотрю другими глазами. Только не с кем поговорить. С прежними знакомыми не о чем, а новых пока нет. Хочется всё бросить и уехать на Бирюсу".

Пётр Абрамович тоже переправил мне с оказией своё послание. Первое и последнее за всё время нашего знакомства. Тепло поблагодарил за переданные книги и в конце приписал: "Петра похоронили. Убило в тайге лесиной".

Сразу вспомнилось мне, как перед моим отъездом сообщил он неожиданное:

- Я в староверческий монастырь ездил на Енисей. Присматривал на будущее, куда можно мою немощную старость пристроить. Но не приглянулась мне северная обитель? Вроде всё там есть. И река... И тайга... А душа не приняла. Свободы - нет? Видно, на Бирюсе мне суждено свой век доживать.

- Но здесь, случись что, даже воды подать будет некому?

- А ты на мои мысли внимания не обращай, - успокоил он меня. - Я с ними здесь всё время, как медведь в берлоге, с одного бока на другой переворачиваюсь? А вообще-то я не угрюмый. Просто о душе приходится всё время думать. О самом ценном и дорогом, что есть у человека. Но это - тайное? И ни с кем я из иноков себя не сравниваю. Грехов много. Молюсь редко? Но может, Господь и приведёт к чему-то? Веришь, я раньше был очень хорошим охотником. А сейчас ружьё в руки не беру. Зачем кого-то убивать, когда радость в жизни приносит только живое?!

К ЛИКУ СВЯТЫХ

Так уж сложилось - прославленные на Руси иноки всегда проходили странный путь. Вначале их причисляли к разряду отступников, потом - к лику святых. Причём задержка в признании их праведности всегда превышала прожитую ими жизнь.

Уже сейчас другими глазами начинают смотреть многие староверы на бывших своих изгоев. Потому что именно в их неказистых хижинах, построенных на отшибе, теперь обретают веру те, кто потерял в лихолетье последнюю надежду.

Только веру эту трудно назвать религией.

Олег НЕХАЕВ, обозреватель "Российской газеты" (специально для газеты "Красноярский рабочий. XXI век") Бирюса (Красноярский край)