Первые удары колокола на Пристани раздаются приглушенным эхом в начале восьмого – звук плывет над рекой, утекая далеко на окраину – долго растворяется где-то за оттаивающими огородами. Весенним утром на колокольне четкий силуэт – это Михаил Кузнецов созывает селян на службу.

Сам он называет себя «предвоенным пиканником» - потому что родился в 1941 году, а от голода его спасли травы, которые в обилии росли в окрестных лесах. В начале девяностых неожиданно для себя Михаил впервые поднялся на колокольню…

«Непригоден для музыки»

С малых лет освоил Михаил Петрович русскую деревенскую забаву: гармонь. Музыка для сельского человека, а тем более для того, кто взрослел в годы оттепели, - это как для городского – общественный транспорт. Играл в сельском клубе на хромке – двухрядной русской гармони, поражая молодежь своим умением.

Правда, сегодня все больше скромничает, когда рассказывает об этом с чуть заметной улыбкой, теряющейся где-то в седеющей бороде:

- Да какой я вообще музыкант? Так, баловался по молодости – все лучше, чем хулиганить-то. Может, слух у меня и есть, да я уверен, что он непригоден для музыки.

…Впервые я увидел Михаила Петровича года три назад – невысокий, рыжебородый мужчина сразу располагал к себе простым говорком и любовью к труду – в этом позже я ни раз убеждался.

А сегодня мы беседуем с Михаилом в его доме – том, что от церкви всего в полусотне метров – только через овражек перейти. Его голос изредка прерывается моими вопросами, да писком котят из-под стола. Хозяйка тем временем хлопочет на кухне: вскоре на столе появились самолепные пельмени и – куда без нее – чарка. Опрокинув, как пошутил хозяин, «одну за другую», повеселел и с удовольствием вспомнил о своей жизни…

Сам он из деревушки Егуши Артинского района Свердловской области: «Тут через гору если пойти, за Уфу, аккурат к моей деревне и выйдешь». Семья у Петра Кузнецова большая была: семь человек, пятеро братьев.

- Да какое там образование?! – смеясь, объясняет он ко мне. – Знаний у меня столько же, сколь вот у этих котят, ну или чуть больше – я ж пять классов всего в школу оттопал…

Потом была война. В армию Михаил не попал – зрение с детства беспокоило. После женитьбы («а невесту я себе ровесницу нашел, тоже «предвоенную») молодая семья Кузнецовых переехала в райцентр Арти. Здесь и начали вить семейное гнездо…

«К Богу я сам пришел»

Та «молодая» жизнь была еще далека от веры: Михаил родился в самой обычной семье, где в понятие «духовность» вкладывались совсем другие смыслы – «корней старообрядческих у меня не было, а к вере в Бога я сам пришел», но это будет позже. Однажды михайлова супруга Александра Алексеевна и скажет ему: «В церковь бы надо ходить, Миша»…

- Отвечаю ей: да я разве против? – громко рассказывает, оглашая каждый угол своей избы. – Как на пенсию выйду, так и начну ходить – и молиться стану, и при храме помогать. И правда, ближе к старости потянуло меня к Богу…

Но сначала на его пути оказался «никонианский» храм. Пару лет ходил в него, пока окрестных прихожан не обошел слух: дескать, священник-то щепотью молится. Этого Михаилу Петровичу оказалось достаточно – он уже тогда древние книги внимательно читал, вопросы настойчиво роились в голове. Говорит так:

- Щепоткой не то, что молиться, а даже показывать правой рукой нам нельзя – грешно это. И вот, начал я приглядываться за службами: правда говорят об этом иерее-то или брешут люди? Смотрю, а разглядеть никак не могу… У нас тогда корова была, жена мне и скажет другой раз – пойди, священнику-то свези молочка. У иерея тамошнего двое иль трое детей было – не помню уже, я приеду на мотоцикле туда, еще детей-поповичей покатаю… И вот, приезжаю, молока передам, священнику поклонюсь и обратно восвояси. Как-то приехал, разговор у нас о жизни со священником тем зашел. Он у бабушки воспитывался, та его выкормила. И стою я в полутора метрах от него, в дверях, напротив почти. Он вспоминает, и вдруг размашисто перекрестился, мол «Царство ей небесное, бабуле», а я ж следил-то за ним внимательно, вот и углядел: он и верно, щепоткой крестится.

Призадумался Михаил крепко: «Ведь я ко щепотнику хожу, а помру – меня что же, также щепоткой и отпевать-то будут?» Ходил в храм Божий, и никак не верилось ему, что сам настоятель может тремя перстами креститься. Вскоре после этого случая образумился, и как-то придя домой, сказал уверенно:

- Ну, бабушка, больше я в ту церковь не пойду, это ж где видано – поп кровной своей щепеткой молится, неправильно это, порочно! – и дальше объясняет. – Меня до этого уговаривали к староверам переходить, а я все нос чего-то воротил, хотя понимал уже, что правда-то за ними. И вот тут Бог мне показал, куда я хожу-то, в какое зловоние духовное.

С Артей до Пристани, в старообрядческий храм – а это около часа безостановочной ходьбы – на каждую службу на шестом десятке особо-то не находишься, но Михаил с супругой так решили: лучше один раз в настоящую церковь сходить, Христу Богу помолиться, чем десять раз к еретикам на моление.

- И вот, годов этак с десяток на Пристань мы ходили, пока окончательно сюда не переехали. Грешны мы «от» и «до», приехали поближе к земле, да к церкви – отмаливать проделки жизненные. Все получилось как-то само собой, других вариантов и не было. Здесь и дома дешевле, и огороды больше. А нам с женой-то больше ничего и не нужно. В Артях у нас как было? Семь соток вместе с усадьбой, а под домом почти половина – больше земли власти вроде и не особо охотно отдают. А где мне развернуться, работать что бы, а не на печи лежать?

«Он едет сам!»

С удовольствием рассказывает Михаил Петрович, как в той далекой уже жизни, когда реформы и потрясения в стране только начинались, и перспектив в глухой деревне не было никаких, пришла к нему «гениальная идея»:

- Я сразу, как идея только появилась, сам себе сказал: трактора мне не надо, а вот собрать мотоблок – это и не затратно шибко, да и в деле полезно. Подумал я и придумал вот еще чего, слушай: если трактор сделаю, так его ж еще поди на учет в ГАИ обяжут ставить, значит надо будет права тракториста получать. И зачем мне этот агрегат, коли такие будут головоломки с ним? Решил, что буду делать машинку на моторе, к ней потом прикручу телегу, коли понадобиться. И будет своя машина не машина, но в хозяйстве – годная штука.

Об этой «штуковине» хозяин рассказывает как о полноценной кормилице, довольно поглаживая свою пышную бороду. Говорит, надумал конструировать и с тех пор неспешно – торопиться-то ему было некуда – подбирал детали. Из чего?

- А вот где что подходящее найду – железяку какую или еще чего, все домой несу. Я вовремя начал собирать-то: валялось тогда на свалках много всего, дельного, в работе по хозяйству полезного. Выбросят новорусские чего-то, да и просто, переезжают люди в город, - барахло какое остается, все свезут на свалку, - с горячностью говорит он. – А когда начал только, мужики смеялись, мол, самому тебе ни за что не собрать. Чуть не поспорили даже, только не стал я им ничего доказывать, решил: коли получится – хорошо, а и нет – обойдемся.

И началось воплощение идеи в жизнь…

- Было так: другой раз с вечера сижу, все думу думаю, ломаю мозги, ночь не сплю – думаю, утром встал, чувствую: вроде ладно я все обдумал! – Михаил живо вспоминает минувшее.

- Думает он, думает, пять лет чего-то все думал, подойдешь к нему другой раз, а он и гонит меня – мол, видишь или нет, размышляю я, - это уже супруга баба Шура рассказывает, мягко завораживая и умиротворяя меня своим неспешным деревенским чуть ворчливым говором.

Дрель, наждак и пара своих рук – хватило инструментов! Да мужики помогли на заводе. Правда, к тем так просто не подойдешь. Рассказывает Михайло Петрович, что и попросишь чего, так за «благодарю» никто делать не берется, а за бутылку «огневушки» или за сигареты охотно… и не брались, хватались даже, - то выточить какую-нибудь заглушку, то сделать перемычку.

Три полных года конструировал он свой сельский транспорт – этакий внедорожник. С долей юмора относится к своему изобретению. Да и измеряет ценность его все какими-то своими мерками:

- На те деньги он может рублей 50 встал мне, не больше… Да ведь ни на что и не походит – уникальная в своем роде машина, ни у кого такой нету! Если на него под правильным углом посмотреть, так на технику-то он и вовсе не походит, чудо железное. Мужики, может, и смеются, - те, кто на своих-то машинах, а у меня откуда столько денег? Собрал себе, до Артей доеду с комфортом, правда всех в округе распугаю треском двигателя. А летом прошлым за 27 километров ездили, на сенокос. Накосили травы, я сразу и привез тюк в телеге, а он – ни много ни мало, а 400 килограммов весит, на себе когда его издали припрешь? Да и дров вот 20 кубометров привез – тоже не шутка тебе. Все своим ходом.

- Сколь кушает-то мотоблок у меня? – вдруг задался собеседник вопросом.

- Литра два, наверное, – пытаюсь подсказать ему, поглядывая из окна во двор, где стоит его трактор-«козлик».

-Ну! Смотря на сколь километров еще… Я вот ему семь с половиной литров залью, и едем мы с бабушкой пятьдесят, да нет, что я говорю, сорок километров. Немного выходит, - вздохнул грустно.

Мотоблок – это единственное его весомое изобретение, цель жизни, к которой стремился и которую достиг. Нет, конечно, сам по себе Михаил Кузнецов мужик-то хозяйственный. Говорит, за мелкими изобретениями и не уследишь особо, потому – они не в счет… Один из сыновей еще несколько лет назад в Туринск уехал жить, свой мотоцикл отцу подарил. Михаил тогда как раз заканчивал свое изобретение, но успел покататься. Правда, пожаловался:

- Мороз как вдарит градусов под 35, а мы едем куда-нибудь, и он встанет посреди дороги. Что делать? Слезаем и тащим его домой, кожилимся по несколько километров. Я потом понял, что маята одна и потому свой «автомобиль» делал морозоустойчивым.

Только сейчас Михаил что-то занемог, на седьмом десятке особо уже по завалинке вверх не побегаешь…

«Будешь ты звонарем»

Однажды – как гром среди ясного неба! – он вдруг поднимается на колокольню. Нет, не по его это воле было, но из десятка прихожан-староверов выбор пал именно на него…

- На колокольне до меня старушка звонила, ей уж к восьмидесяти годам шло, почувствовала, видимо, что кому-то умение передавать надо. Ну, посмотрела в общине и ведь ни к кому-то подошла, а ко мне сразу. Почему? Никак понять не могу! Я ведь здесь не причем вроде бы… Подошла и говорит: «Ты будешь звонарем». Я ей объясняю, что ничего в этом не понимаю, колокола даже не отличаю один от другого. Стала она меня учить, объясняла помаленьку – «так-то – благовест звучит, а вот это – перезвоном зовется».

…Знания у восьмидесятилетнего педагога были: та женщина когда-то в Москве училась премудростям колокольного звона. От нее и он перехватил основные навыки. Сетует Михаил Петрович, что не удалось ему перенять отдельных моментов этой одухотворенной музыки – скоро старушка упокоилась, а напоследок ему завещала: «Ты хоть просто брякай, но от колоколов не отходи. Отойдешь и вовсе некому будет звонить».

- Я иной раз и задумаюсь, переживаю: уж как плохо у меня получается, кому-то передавать надо, так ведь и некому! Надо, чтобы человек за каждую службу приходил, и пораньше даже – ему и объяснять, и показывать бы тогда, - говорит Михаил, да вдруг начал философствовать. – Колокольный звон… Я вот уверен, что недостоин его. Но уж коли благословил отец духовный – отказываться не стану, хотя толком-то и не умею. Знаешь, мне все кажется, что я неправильно звоню, а как правильно – даже и не спрашивай у меня, не умею. А поправить-то и некому.

Однажды приезжал сюда гость из Подмосковья. «Грамотный человек», - так охарактеризовал его Михаил.

- Я на вечерню звоню, а он мне и подсказывает – вот тут неправильно у тебя, вот здесь тоже ошибка. А потом веревки-то у меня взял и… тинь-тинь, тинь-тинь, красиво все у него получается, этак слаженно, будто колокола сами по себе разговаривают. Этого мой ум понять не может: это ж сколь учиться-то такому колокольному рукоделию надо. Он мне еще и пожаловался, мол, «к этим колоколам не привык, потому и фальшивлю местами». Он жалуется, а мне чудно – такой умелец ко мне приехал!

Еще вспоминает: залезал по первости  на колокольню вместе со своим пожилым «учителем», слушал объяснения, а понять ничего не мог – «потому что далек от теории». Да и потом еще долго робел, когда стал хозяином на колокольне пристанинской Свято-Троицкой церкви.