Расков Д.Е. Процент в хозяйственной этике и практике староверов - Предпринимательство - Предпринимательство, меценатство - Тематический каталог

В хозяйственной этике христианства с самого начала возникли точки небывалого напряжения и конфликта между привычной экономической практикой и новыми христианскими заповедями. Стяжанию земному, где «червь и тля тлит, и идеже татие подкопывают и крадут» (Мф. 6: 19) противопоставлялось стяжание сокровищ на небесах. Вопрос в христианстве ставился остро, полярно: «Не можете Богу работати и мамоне» (Мф. 6: 24). Иоанн Златоуст называл накопление земных благ «признаком крайнего безумия», поскольку накапливать то, чем не можешь воспользоваться, — безумие. Забота о богатстве может удалить от Бога и поработить: «Не в состоянии будешь помыслить о горнем, а только о деньгах, о процентах, о долгах, о прибытках и гнусных корчемствах» *. Лихоимание, т.е. взимание процентов, и корыстолюбие осуждались.

В тексте Священного Писания есть немало мест, где прямо указывается на осуждение процента, роста, или по-старославянски «лъхвы». Уже в Ветхом Завете даются прямые указания, что праведный человек не может давать в рост и брать лихвы (Иез. 18: 8). Ростовщичество всегда приводило к обеднению народа, которому приходилось закладывать дома, виноградники и даже продаваться в рабство (Неем. 5: 7). В псалме Давида встречаются прямые указания не взимать процента: «сребра своего не даде в лихву» (Пс. 14: 5). Однако по сравнению с Новым Заветом, были и некоторые послабления. Не воспрещалось давать в рост иноземцу, т.е. допускался «двойной стандарт» (Вт. 23: 20); считалось, что богатство, приумноженное ростовщичеством, может впоследствии пойти на благотворительные цели (Прем. 28: 8).

Новый Завет делает вопрос о взимании процентов однозначным, поскольку заповедь любви к ближнему требует никогда не отказывать в просьбе не только нуждающемуся, не только брату, но и любому обратившемуся: «Просящему у тебе дай и хотящаго от тебе заяти не отврати» (Мф. 5: 42). Стяжать благодать можно давая и не требуя ничего взамен: «благотворите, и взаим дайте, ничесоже чающе» (Лк. 6: 34–35), т.е. благославляется даже не беспроцентный кредит, а дар. И грешник грешнику может дать взаймы, христианин же дает, не ожидая ничего взамен. В святоотеческой традиции, в решениях соборов запрет взимать проценты стал нормой *. Вокруг экономической жизни изначально возникает напряжение. Утверждается полярность земного и небесного, экономического и духовного.

В этом проблемном поле мы предлагаем рассмотреть такой важный аспект хозяйственной этики старообрядчества как отношение к взиманию процента и стяжательству. Основным поводом к исследованию этого вопроса стал текст письма и выписок «О процентной добыче и лихоимании», сделанных А.С. Тарутинским и обращенных к видному деятелю Стародубской и Преображенской общин Ефиму Степановичу Суворову. Письмо призывает прекратить помещение капиталов Преображенского кладбища в Москве в банк под проценты, а выписки обосновывают справедливость этого призыва авторитетом душеспасительных книг. В задачи данной статьи входит показать значение обсуждения практики взимания процента в хозяйственной этике староверия, провести сравнительный анализ и интерпретацию данного текста, а также поставить более широкий вопрос о последствиях напряжения, возникающего в христианстве в вопросах экономики.

Хозяйственная этика старообрядчества, с одной стороны, опиралась на средневековые, традиционные представления, а с другой — в борьбе за выживание, за сохранение своей веры вынужденно приспосабливалась к внешним обстоятельствам. Уже в начале XVIII века настоятели Выговской пустыни обосновали новое отношение к участию старообрядцев в торговле. Мера вынужденная, но симптоматичная для будущего развития торговых предприятий. «Благопослушная» торговля не для личного обогащения, а для выживания и процветания общины получает духовную санкцию *. Любая торговля растянута во времени и использует разницу в ценах различных регионов. Для ведения торговли необходим оборотный капитал, который зачастую приходилось занимать. Историк Выговской пустыни Иван Филиппов указывал, что для ведения торговли брали кредит у «добрых людей», которые давали «на торг ис половины денег» *. Есть сведения, что уже в 40-х гг. XVIII вв. давать и брать в долг не запрещалось. В 11-й статье наставления Мануила Петрова, обращенного к братии, занятой в торговом промысле, настоятель рекомендует давать и брать в долг только в крайнем случае, не «самолично», а по общему совету, чтобы зря не рисковать и не потерять капитал *.

Каково же было отношение к проценту, к возможности получения прибыли? Запрет на взимание процентов у староверов был ослаблен тем, что допускались исключения ради благой цели: не для личного обогащения, а для пользы общины, для пользы общего дела. Отношение к этому явлению торговых людей, купцов зачастую отличалось от более суровых трактовок отцов и начетчиков. Кроме того, купцы и попечители, которые жили в крупных городах и были активно вовлечены во «внешнюю» жизнь, к подобным запрещениям относились менее ревностно, чем следующие более строгим правилам начетчики и простые миряне, живущие в селах, деревнях и скитах, удаленных от соблазнов цивилизации и мирской жизни. Проблема эта не из тех, что могла быть решена раз и навсегда. Каждое новое поколение заново задавалось вопросом: а соответствует ли практика размещения капиталов в банке Священному Писанию, святоотеческой традиции? Степень уступок внешнему миру, степень «обмирщения» всегда подвергались ревизии и часто служили источником внутреннего напряжения в жизни общин.

Эта проблема не могла быть не замеченной историками старообрядческого предпринимательства. Так, В.В. Керов указывает, что новые положения «во многом снимали нравственный конфликт при ведении предпринимательской деятельности, но "освящение” собственности и капиталов, даже использовавшихся на благо веры и общества, не было простым и бесповоротным» *. Осуждение сребролюбия, требование отказа от лихоимания интерпретируются автором как «латентное стремление сохранить материальное обеспечение монастырей» и «максимизировать "возврат” средств общине и единоверцам» *. От внимания исследователя не ускользают частое возникновение конфликта между начетчиками и наставниками, с одной стороны, и купцами и попечителями, с другой, а также предпринимавшиеся в общинах попытки одновременно ослаблять нравственный конфликт и максимально ограничивать личную собственность, личное обогащение.

Роль купеческого сословия в развитии старообрядчества трудно переоценить. Во многих официальных документах, регулирующих внутреннюю жизнь общин и их взаимодействие с внешним миром, специально оговаривалась возможность размещать капиталы под проценты. К примеру, в плане учреждения Преображенского Богаделенного дома, который 15 мая 1809 г. подписал Александр I, 14-й параграф был специально посвящен вопросу управления капиталами. «Когда за расходами составится из доходов в наличности капитал, то не оста¬вляя его без обороту (курсив наш. — Д.Р.), — говорится в документе, — дозволить попечителям весь или часть оного, по их рассмотрению, обратить в торговую коммерцию... могут они вверять сумму и в посторонние руки, но не иначе, как известным капиталистам и достойным вероятия людям, со взятием от них законных письменных актов и сверх того для вящей предосторожности верных поручителей или благонадежных залогов» *. В этом документе, подписанном в декабре 1808 г. более сотней купцов и мещан, четко определяется особая роль попечителей во внутренней жизни общины. Попечители, как правило, были купцами, которые занимались торговлей и промышленностью. К примеру, Илья Алексеевич Ковылин, главный руководитель Преображенской общины того времени, владел суконной фабрикой, кирпичными и гончарными заводами, недвижимостью, которые по завещанию передал общине «в вечность». Крупные московские купцы хорошо представляли, как надо управлять и распоряжаться капиталами, понимали, что деньги не должны просто храниться «без обороту», но работать на пользу общине.

Тем не менее, с самого начала в Преображенской общине не было единства по этому вопросу. Разыскания П.Г. Рындзюнского показали, что устав 1808–1809 гг. обсуждался и что существовали, по крайней мере, две различные его редакции: краткая и пространная *. Как писал ученый, «С. Гнусин протестовал против намерения богачей ввести практику отдачи в кредит под проценты частным лицам собранных в общине капиталов и закрепить эту практику в уставе» *. В результате, наряду с сокращенным вариантом устава, под которым было около 100 подписей, появился пространный вариант, подписанный уже около 900 федосеевцами *. В пространном варианте речь шла уже о совсем другой системе имущественного взаимодействия между прихожанами и общиной. В частности, отдельные пункты устанавливали правила получения беспроцентного, а по нужде и безвозвратного кредита, при этом — что естественно для безбрачников — право наследования имущества переходило к общине. Федосеевцы, хорошо знакомые ни с практикой, а с церковными книгами, понимали, что с христианским учением согласуется беспроцентный кредит, а еще лучше безвозмездный дар. В пространном уставе предусматривался дополнительный льготный период в два с половиной года, если после этого долг не оплачивался, то он прощался *.

Большой интерес представляет письмо Сергея Семеновича Гнусина (1756–1839), «доблестного учителя и беззакония обличителя», к С. Яковлеву от 22 октября 1808 г., подписанное псевдонимом «Михайло Васильев» *. В нем начитанный федосеевец решительно возражает против того, чтобы «в проценты давать желающим деньги и тем обители святыя и сирот довольствовать» *. Опираясь на Кормчую, Стоглав, Зонар, Альфу и Омегу, Иоанна Златоуста автор послания показывает, что взимание процента однозначно подлежит осуждению. С. Гнусин опасается, что самое святое место российской земли враги легко смогут обвинить в «неправедном добытии» и нечем будет оправдаться, а только придется стыдиться содеянного. С большой долей вероятности следует предположить, что выписки, призывающие пресечь «процентов сборы», которые сделал С. Гнусин, послужили основой для более поздних обсуждений этого вопроса. В частности, наблюдается большое совпадение между письмом С. Гнусина и текстом А.С. Тарутинского. Дальнейшая история показывает, что споры на этом не закончились, и попечителей приходилось снова уговаривать не вовлекать обитель в грех «лихоимания».

Так, в установлениях Рогожской общины мы встречаем разрешение о помещении капиталов под проценты *. Подразумевается, что сам по себе рост может быть оправдан, если это делалось ради благой цели укрепления общины, улучшения ее экономического положения. В характерном общественном приговоре 1882 г. попечителям Рогожского богаделенного дома московским 1-й гильдии купцам Дмитрию Осиповичу Милованову и Петру Кирилловичу Мельникову разрешается свободные капиталы помещать в банк под проценты: «Поступаемую вкладу от доброхотных дателей, сумму, вещи и прочия продовольствия имеете Вы записывать в учрежденныя нами приходно-расходные книги, а также обязаны вы внести всю сумму прихода и хранить оны за общим вашим присмотром при Конторе Кладбища, а излишнюю сумму имеете положить в один из банков для приращения процентов» *. Главное, на что обращается внимание, — это четкость и точность в фиксировании всех операций, ответственность за каждое важное решение. Для составителей документа очевидна простая заповедь предпринимателя — деньги должны работать.

Интересно проследить изменения в тексте общественного приговора для попечителей в части, касающейся помещения капиталов в банк. Уже в приговоре от 24 февраля 1885 г. для московских купцов 1-й гильдии Василия Михайловича Михайлова и Федора Михайловича Мусорина вопрос о размещении капиталов выделен в отдельный пункт ¹5: «Капитал Богаделеннаго дома, заключающийся в процентных бумагах, должен быть на хранении в Государственном Банке. Наличные же суммы помещаются на срочный вклад в один из Банков с согласия гг. Выборных, и условный текущий счет от имени гг. Попечителей Рогожского Богаделеннаго дома» *. Впоследствии в этот пункт вносились дальнейшие уточнения, касающиеся работы с купонами, ценными бумагами, талонами; пункт заметно расширялся, детализировался; предписывалось хранить капитал не в Государственном банке, а в Московском купеческом банке *.

Институт попечительства играл особую роль в старообрядческих общинах. Попечители не только имели полномочия для решения внутренних хозяйственных вопросов, но и фактически представляли интересы общин в любом общении с внешним миром. Только они могли заведовать движимым и недвижимым имуществом, взаимодействовать с учреждениями и частными лицами, возбуждать ходатайства перед властями. Известна процедура избрания попечителей Рогожской общины после 1869 года. Согласно новому порядку избрания, в голосовании и выдвижении могли принимать участие только прихожане, постоянно проживающие и имеющие недвижимую собственность в Москве. Из своей среды они избирали 30 выборных, а уже выборные голосовали за двух попечителей, «известных пожертвованиями своими» *. Новая процедура избрания попечителей дала возможность сформировать работающий и динамичный институт, который позволил общине развиваться. Новые правила исключали длительное пребывание на посту попечителя, участие в выборах крестьян из Московской губернии. Тем самым упреждалась возможность возникновения конфликта 1869 г., когда на кладбище оставался единственный попечитель Егор Евсеевич Бочин, который был избран в 1854 г. *Он опирался в основном на крестьян Гуслицкой волости, села Коломенского и других мест Московской губернии *.

Однако стремление сохранить в неповрежденном виде Священное Предание, неуклонно следовать заветам предков зачастую заставляло ставить под сомнение эти «новизны», эти распространенные стандарты современного мира. Наиболее характерный пример — радикальные учения бегунов-странников, отрицающих саму возможность для истинно православных христиан иметь собственность («мое» от дьявола) *. Вопросы эти ставили и простые прихожане.

Адресат послания — Ефим Степанович Суворов, начетчик, федосеевец, видный деятель Стародубской и Преображенской общин последней четверти XIX в. Биография этого влиятельного деятеля еще не написана. Из сохранившейся обширной переписки можно видеть, что его духовное влияние распространялось одно время не только на Москву, но и на Петербург, Казань, Самару, Оренбург, Екатеринбург, Полоцк, Злынку и другие общины *. Как «крепковер», Е.С. Суворов ратовал за сохранение святоотеческих уставов, проявлял непреклонность и бескомпромиссность. Тетрадки с хозяйственными записями заставляют предположить, что в последние годы жизни Е.С. Суворов занимался огородничеством и пчеловодством в Латгалии.
Из многочисленных посланий самого Ефима Степановича становится очевидным, что А.С. Тарутинский мог видеть в нем единомышленника и не случайно именно к нему обратился, ища поддержки в обличении взимания процентов попечителями Преображенского кладбища. Этот вопрос являлся лишь одним из многочисленных аспектов несогласий и споров непреклонного, как он себя называл, «старичишки» с Москвой.

Из писем Е.С. Суворова к попечителям Преображенского богаделенного дома (в том числе к Ефиму Савельевичу Егорову *) становится известно, что из-за обрядовых разногласий автор посланий был вынужден покинуть Казань. Он кадил крестообразно, а не обводно, обходил гроб посолонь *, а не против солнца, использовал летоисчисление, согласно которому Христос родился в 5500 г. от сотворения мира, т.е. на 8 лет раньше, и значит полагал, что к летоисчислению от Р.Х. надо прибавлять еще 8 лет *. Другой спор, в котором активную позицию занял Е.С. Суворов, касался истории с «лжеиноком» Филаретом *. Инок Филарет уже отправлял духовные дела в Преображенской общине, когда Ефим Суворов, приехав сюда в 1882 г. из Черниговщины, признал в нем представителя поповщины и потребовал его перекрещивания, после чего как на правах духовного отца запретил Филарету исправлять дела духовные *. Филарет ослушался, тогда как ему надо было «плакать и молиться». Е.С. Суворов настаивал на созыве собора, но попечители Преображенского кладбища оставили дело «втуне». «Отцы безгласны, — сетовал Е.С. Суворов, — силы и значения никакого не имеют, как наш вселенский учитель или Преображенский Тимофей Петрович Москвин скажет, так и будет» *. Подпись Е.С. Суворова стоит под постановлением, состоявшегося в 1884 в Режице в Крутиковской моленной по поводу чтения Псалтыри в замирщенных домах *.

Е.С. Суворов часто обращался за поддержкой к попечителям, для того чтобы они рассудили и помогли восстановить былое единство, пресечь раздор, «зашить раздраною драхму» и излечить раны: «Ефим Савелич и Феодор Петрович (Москвин. — Д.Р.), вы меня просили остаться в совете, в составе отцов наших. Феодор Петрович, ты дал обет мне ошибки исправить, а ты, Ефим Савелич, во отеческой давал совет поучять купцов жительствовати по-христиански» *.

Наконец, в письмах Е.С. Суворова в регионы и попечителям в Москву и Санкт-Петербург пристальное внимание уделялось тем отступлениям, которые он видел в жизни Преображенского кладбища: «берут деньги от еретиков» и «деньги за свечи», «кадят бритаго», чай с сахаром в пост пьют *, «пианство в певчих без меры», ходят в баню и торгуют с еретиками, одеваются во французские и немецкие платья, и, наконец, отдельный пункт посвящен лихоиманию — «проценты берут» *.

В русле заботы о сохранении истинного благочестия лежит и обращенное к Е.С.Суворову письмо А.С. Тарутинского, в котором автор недоумевает по поводу слухов, что попечители Преображенского богаделенного дома в Москве отдают «денги в козенный дом и проценты берут». В письме можно проследить, по крайней мере, два противопоставления: «отцов» и попечителей, центра и окраины. Центр подвержен большим соблазнам, более греховен; на окраине, в глуши лучше умеют хранить заветы предков и церковные правила. А.С. Тарутинский обращается к адресату — «отцы честныи», пишет о том, что святые отцы запрещают лихоимание, наказывают, отлучают за него. Он напоминает Ефиму Степановичу, что он во время пребывания в Москве сам видел, как там даже и отцы деньги берут за молитвы, панихиды и отдают в казну кладбища, что, по его мнению, также подлежит наказанию. Просит Ефима Степановича послать письмо в Москву, чтобы повлиять на ситуацию. На основании выписок из Священного писания, Кормчей, Иоанна Златоуста, Стоглава, Альфы и Омеги, Зонара и других текстов житель Латгалии хочет показать, что лихоимание, взимание процента запрещалось и наказывалось епитимьями, отлучением от церкви и призывает пресечь «процентную добычу» «ко очищению Святые обители» *.

Интересно проследить характер цитирования и точность приводимых автором цитат, очертить источники, которые им используются. Выписки начинаются с толкования Евангелия от Луки в Учительном Евангелии. При цитировании основной акцент сделан на суровые запрещения и наказания, лихоимание сравнивается с разбойством, кровопролитием и убийством. Сами евангельские слова, в которых говорится о необходимости любить врагов, поступать с людьми так же, как хотел бы, чтобы поступали с тобой, ожидать большую мзду в духовном смысле в жизни вечной и ничего не ожидать от того, кому даешь в долг в жизни земной, не приводятся.

Более семи раз автор выписок обращается к Кормчей — сборнику церковных правил, постановлений и определений Вселенских и Поместных Соборов. Большая часть указанных запрещений касается священников. По правилу 44 Святых Апостолов священник, взявший лихву с должника, должен быть «извержен» *. То же определение было подтверждено и в 17-м правиле Никейского собора, в 4-м правиле Лаодикийского собора *. По правилу 6-му Григория Нисского, лихоимство — служение идолу, идет от похоти и ярости и мешает любви к ближнему *. Относительно же мирских людей, к которым можно отнести и попечителей, сказано лишь в 5-м правиле Поместного Карфагенского собора. Если и мирской человек возьмет лихву, то будет иметь порок и подвергнется осуждению *.

Отсылка к Стоглавому собору, решения которого были приняты «при великом государе царе и великом князе Иване Васильевиче» в 1551 г., подчеркивает уважительное отношение к дониконовской Руси. В главе 76 содержался ответ на вопрос царя: «Угодно ли Богу раздача церковных и монастырских денег в рост?» В ней говорилось, что «...Божественныя писания и священная правила, не токмо Епископом и пресвитером и диаконом и всем Православным, но и всему священническому и иноческому чину возбраняют, но и простым не повелевают резоимство и лихву истязати...» *. Запрещение это в большей степени касалось церковного имущества, но именно монастырское имущество и можно сравнить с собственностью общины. В выписке пропущено «монастырям»: вместо «всем монастырям» оставлено «всем денги давать... своим крестьянам без росту и хлеб без насыпу». Некоторыми историками эта статья Стоглавого собора трактовалась как умеренная и осторожная, поскольку запрещалось давать деньги крестьянам, но не боярам, знати, дворянам *.

Не обойден вниманием в выписках А.С. Тарутинского и сборник помещенных в алфавитном порядке проповедей об истинно христианской жизни — Альфа и Омега. По мнению исследователей, этот сборник («Начаток и конец») был составлен приблизительно в первой половине XVII в. и пользовался особым уважением среди старообрядцев *. Третья часть 41-й главы так и называется «О лихве и ласкании» *. В выписках Тарутинского даются отсылки к тексту, сам же он не приводится *. Лихоимание называется самым большим злом, идолослужением, упоминается, что особенно эта «погибель» распространится в «последние времена».

Пожалуй, ключевое место в приводимых подтверждениях на запрет взимания процента принадлежит выпискам из св. Иоанна Златоуста. Святитель писал, что лихоимство — корень многих зол, а лихоимец в сущности еще хуже вора и разбойника, поскольку действует более тиранически. Честный заработок земледельца, скотовода, ремесленника, рачительного домохозяина не сравним с заработком ростовщика. Особое внимание автор выписок придает тем запретам, которые накладывает Иоанн Златоуст на общение с лихоимцами. Ни раз в тексте повторяется, что с тем, кто взимает проценты, не следует разделять совместную трапезу. Кроме того, не следует принимать милостыню от лихоимцев, поскольку взявшего чужое не спасут и бесчисленные дары *. Тем самым, опираясь на авторитет св. Иоанна Златоуста, автор настоящих выписок дает понять, что даже милостыня не может помочь лихоимцу, даже добрые дела не могут оправдать лихоимство.

Решительность документа, обилие обличений и запрещений вновь показывает, что в рамках старообрядчества вопросы о принципиальной порочности устоявшихся правил торговли и банковского дела не переставали ставиться и в конце XIX века. Вряд ли этот вопрос был основным источником конфликтов, но, безусловно, что частые обращения к этой проблеме не могли не создавать определенного напряжения вокруг экономической жизни.

Примечательно, что в тех случаях, когда речь идет о лихве, Е.С. Суворов пользовался теми же источниками, что и А.С. Тарутинский. В письме, адресованном в Оренбург, Ефим Степанович сетует, что «вскочиша в церковь лихоимцы, берущия проценты», ссылается при этом на Евангелие Учительное и Альфу и Омегу *. Встречаются у Е.С. Суворова и отдельные выписки, посвященные запрещению взимания процентов. Часть письма, озаглавленная «О лихве и резоимании», в основном совпадает с выписками А.С. Тарутинского *. Общий заголовок — «О лихве и резоимании» — отсылает читателя к Стоглаву. Кроме него, запрещение взимания процента обосновывается ссылками и прямыми цитатами из Номоканона, Иоанна Постника, Альфы и Омеги, Бесед Иоанна Златоуста. Мирянам (простолюдинам), как и священникам, не разрешается не только «резоимство и лихву истезати», но и есть за одним столом с лихоимцем, принимать милостыню от тех, кто разбогател ростовщичеством. Близкое сходство выписок А.С. Тарутинского и Е.С. Суворова позволяет говорить о едином представлении о взимании процентов в федосеевском согласии. Есть большие основания предполагать, что им могли быть известны Отеческие завещания С.С. Гнусина, в которых в письме к С. Яковлеву от 1808 г. обосновывается запрещение давать деньги в рост.

Выписки А.С. Тарутинского относятся уже к переломной эпохе — к последней четверти XIX века. Однако они заставляют всерьез задуматься о той внутренней работе, которая постоянно шла в старообрядчестве. Наряду с неминуемыми послаблениями в духе купечества сохранялся христианский дух запрещения процента и осуждения торговли. Сохранение этого духа усиливало ответственность за вынужденные отступления от канона, что приводило к большей благотворительности и меценатству *.

Полярность позиций по вопросам хозяйственной этики внутри общины часто приводила к спорам, которые являлись источниками временных конфликтов. По разные стороны оказывались начетчики и попечители, священники и купцы, представители центра и окраины. Обсуждение степени допустимого компромисса с внешним миром, борьба за чистоту традиции, против «обмирщения» не прекращались. Полярные позиции создавали постоянное напряжение физических, интеллектуальных и духовных сил, зачастую направленных именно на экономическую сферу.

Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ 09-02-00-388а

	Книжница Самарского староверия	Вторник, 2024-Ноя-05, 17:26
		Главная Регистрация Вход