Вот купец Прохоров... Купец по рождению, но в душе выше всякого вельможи... Прими дань от меня, почтеннейший человек Прохоров, ты помирил меня с любезным моим Отечеством... ты краса русского народа, друг человечества. Продолжай благодеяния свои.

                                                                                      А.Ф. Бестужев-Рюмин

В конце позапрошлого века Россия чуть было не стала Европой. Причем благодаря самой вроде бы консервативной и традиционалистской категории населения - купцам. Но факт остается фактом: на средства Морозовых, Солдатенковых, Хлудовых, Рябушинских строились медицинские клиники, аэродинамический и психологический институты, организовывались географические экспедиции, создавались театры.

А что мы вообще знаем о купцах? «Пара чая» за две копейки, смазные сапоги, амбарные книги, скупость в быту и невиданная щедрость, колокола и самовары, цыгане, благотворительность, сундук-подголовник, чинность и разгул, религиозность и склонность к мошенничеству. Русский купец затерялся где-то между обличительными карикатурами Островского и почти иконописными ликами Мельникова-Печерского....

Вообще, купеческое сословие следует рассматривать как сложное архитектурное сооружение со множеством переходов, пристроек, лесенок и тайных комнат. Дворянство, если следовать этой архитектурной метафоре, было гораздо менее интересным сословием.

В русской литературе купеческую многозначность и противоречивость отражает сюжет, мигрирующий из одного произведения в другое. Его можно найти у Лескова, у Мамина-Сибиряка и даже (неожиданно) в стихах Блока. Речь в этом сюжете идет о том, что богатые купцы или, во второй половине ХIХ века, крупные промышленники и заводчики не знают удержу и не ведают предела своим причудам, иногда жестоким, и как после кутежей они так же чрезмерно предаются молитвам, ритуалам очищения. О том, как в одном и том же доме в некоторых комнатах идут ужасные оргии, а одновременно в молельне совершается служба.

 Скорее всего, этот купеческий дом с оргиями и молитвами надо воспринимать как метафору, раскрывающую жизнь внутри купеческого сословия. Как и в любом этносе, в верхних этажах этого дома обитали свои святые, а в нижних — циничные хищники

Представитель известного предпринимательского рода В.П. Рябушинский в статьях «Русский хозяин» и «Купечество московское», написанных им в эмиграции, выделил пять типов русского купца:

«Хозяева в душе, работящие, бережливые, деловитые. Они — организаторы труда, созидатели ценностей, накопители мировых богатств».

 «Святые, бескорыстные, неприхотливые, невзыскательные. Для них житейские блага не имеют никакого значения».

«Завистники, люди озлобленные и бесплодные».

«Бесхозяйственные люди, безалаберные, лишенные делового чутья и понимания, бездарные, расточительные, бестолковые, ленивые. Сюда же можно отнести фантазеров, далеких от жизни теоретиков и наивных мечтателей».

«Пассивное большинство».

Рябушинский уточняет, что в чистом виде указанные типы редки, чаще встречаются смешанные. Скажем, сочетание «святого» и «хозяина» дало России первых настоятелей северных русских монастырей. А комбинация «хозяин» и «наивный мечтатель» — это Савва Тимофеевич Морозов, богатейший домовладелец, жесткий делец, щедрый меценат МХАТа и жертвователь огромных сумм на революционное движение в России (финансировал большевистскую газету «Искра», политический «Красный крест», а также устраивал побеги революционных деятелей).

Вроде бы все просто. Но если присмотреться, конструкция оказывается не только многоэтажной, но еще и многоярусной. Внутри этноса обнаруживается еще один, в котором обосновалась особая каста предпринимателей, ничуть не менее благородная и порядочная, чем с тоской ныне поминаемые дворяне.

Что сразу бросается в глаза, практически все они, обитатели этой половины, основатели и наследники известных купеческих фамилий, а позже крупные торговцы и промышленники — Морозовы, Рябушинские, Прохоровы, Носовы — были старообрядцами (они же — раскольники и староверы).

Сейчас уже никому не приходит в голову отрицать исключительную роль старообрядцев в торговле хлебом, лесом, солью, в модернизации первой и наиболее мощной частнокапиталистической отрасли хозяйства — текстильной промышленности. К началу ХХ века в реальном секторе экономики Российской империи активно действовали два мощных лобби: иностранцы и купцы-старообрядцы.

Старообрядческие общины, появившиеся в XVII веке после раскола Русской православной церкви, сыграли почти такую же роль в формировании российского капитализма, как протестанты на Западе. Историки любят сравнивать протестантов и раскольников, подчеркивая схожесть их конфессионально-этической системы, — аскетизм, трудолюбие, бережливость, честность, основательность. Но сходство с протестантской этикой только на первый взгляд кажется бесспорным. В отличие от протестантов, которые рассматривали благосостояние как добродетель, для купцов-старообрядцев зарабатывание денег не было самоцелью. Бурышкин, московский купец и общественный деятель начала XX века, пишет в своих воспоминаниях: «Про богатство говорили, что Бог дал его в пользование и потребует по нему отчета». Предприниматель воспринимал себя «как Божьего доверенного по управлению собственностью».

В биографиях известных купцов не раз упоминается, что не власть, слава и деньги двигали предпринимателями, не они были целью жизни, а дело. Дело, которое становилось своеобразным служением. К работе, труду староверы относились так же серьезно и ревностно, как к исполнению религиозных обрядов. Что и придавало их жизни регламентированность, упорядоченность, почти не свойственную остальной части населения. А если к этому прибавить еще жесткие ограничения, отказ от роскоши, почти аскетический быт, то становится понятно, почему предприниматели-старообрядцы так быстро богатели и легко обходили конкурентов. «Все для дела - ничего для себя» - такова была позиция основателя династии Рябушинских.

Именно купцы-старообрядцы задавали тон в предпринимательской среде. Авторитет староверов был настолько велик, что для совершения сделки им не требовалось подтверждения кредитоспособности, договоров, расписок, достаточно было честного слова, скрепленного крестным знамением. Тимофей Саввич Морозов, отправляясь в деловые поездки, никогда не брал с собой крупные суммы денег, он пользовался своим авторитетом как своеобразной формой кредита. Любой мог дать ему в долг, зная твердо, что после возвращения в Москву он отдаст все сполна и его не придется «стирать в порошок». Кстати, это выражение имеет прямое отношение к купеческому делопроизводству. Дело в том, что имена должников и суммы долга купцы обычно записывали мелом на притолоке, а если по истечении оговоренного срока должник не объявлялся, долг прощали («яко же и мы оставляем должникам нашим»), а надпись «стирали в порошок». Это наносило сокрушительный удар по репутации, поэтому быть «стертым» боялись.

Между прочим, до сих пор существует мнение, что сделки под честное слово были распространены только внутри старообрядческих общин, что единоверцев обманывать запрещалось, а «чужих» не возбранялось. Это представление, противоречащее главному принципу деловой этики староверов «неправедное богатство — зло», возникло, скорее всего, вне предпринимательской среды. Обособленность и сплоченность старообрядцев вызывали почти суеверный ужас у большинства населения, не привыкшего к такому абсолютно не по-российски серьезному отношению к своей жизни, к делу и своему окружению.

Думается, староверов ненавидела не только власть, но и те, кому внедрение высокой деловой культуры было невыгодно, поскольку создавало жесткую конкурентную среду. Что могли противопоставить тит титычи, у которых главным принципом торговли считалось умение сбыть залежалый товар, староверческому стремлению к качеству («не понравится, принесешь обратно, я возьму»). Только то, что они «свои», православные, а те - вроде как «чужие». Но клиента, понятно, мало интересовали религиозные убеждения предпринимателя, он видел результат и шел туда, где его не обманут, не попытаются всучить какую-нибудь дрянь.

Как же так получилось, что посреди вечной российской расхлябанности, бесхозяйственности вдруг возникает совершенно особая каста предпринимателей, уникальное сочетание глубокой веры и зажиточного быта? Не пьянствуют, не играют, не развратничают, не мошенничают, честно делают свое дело и при этом наживают колоссальные состояния на глазах у тех, кто оправдывает свою нечистоплотность тем, что в России не воровать невозможно.

Обычно исследователями этого феномена приводятся две причины - либо он объясняется через устойчивое этическое своеобразие (по Максу Веберу), то есть внутренние мировоззренческие установки, либо через «эффект гонимой группы» (по У. Петти), обусловленный внешними социальными условиями или положением «меньшинства» в обществе.

С момента разрыва с церковью, который произошел сразу после богослужебной реформы патриарха Никона, старообрядцы оказались в положении «гонимой группы», преследуемой властями вплоть до 1905 года, когда вышел манифест Николая II «Об укреплении начал веротерпимости». Видимо, ощущение избранности, особой миссии (сохранение истинной веры и традиций), сравнимое только с богоизбранностью иудеев, давало силы и помогало достойно существовать в довольно враждебной среде.

В русской православной традиции в то время не было богословски обоснованной предпринимательской этики. Сложилось достаточно устойчивое мнение о том, что церковная жизнь должна ограничиваться сферой духовного спасения, а все остальное - «мирская суета», недостойная внимания. Предпринимательство считалось своего рода «зоной риска» - погоня за прибылью, страстная погруженность в дела легко приводят к забвению подлинных духовных добродетелей. Даже русские пословицы предупреждали, что богатство всегда таит опасность погибели: «Пусти душу в ад - будешь богат», «Копил, копил да черта купил».

Самые религиозные православные купцы отмаливали каждый свой «выход в рынок», жертвовали огромные суммы («на церковь»), искупая свое чувство вины за то, что приходится заниматься «грязным делом».

Историк Голубинский писал по этому поводу: «Наши купцы, столько усердные во внешней молитве, столько приверженные к храмам и теплящие в своих лавках неугасимые лампадки, до такой степени мало наблюдают честности в торговле, что можно подумать, будто они теплят лампадки затем, чтобы Бог помогал им обманывать людей».

Для предпринимателей-старообрядцев торговля перестала быть «грязным делом». Мировоззрение староверов осталось православным, однако поменялись акценты. В понимании хозяйственных вопросов они чаще апеллировали к Ветхому Завету. Предпринимательская активность воспринималась ими (и в этом староверы очень близки к протестантам) как сфера непосредственного служения Богу и самореализации личности. Лишь неправедное богатство - зло, но благословен тот, кто наживает богатство и кормит других. Торговля, если не брать лишнего, узаконена, «честные гири угодны Богу».

Старообрядцы не только в этом отношении были новаторами и реформаторами. Хотя стержнем их умонастроения и поведения всегда оставались консервативные ценности, они вынуждены были адаптировать эти свои ценности «в миру». Благодаря староверам удалось сохранить для будущих поколений коллекции древних икон, книг, многие древнерусские литературные жанры (патерик, мартиролог, духовные стихи), византийскую традицию пения по крюкам. Но экономические и технологические инновации - тоже во многом их заслуга. Староверы, особенно поколение конца XIX века, отнюдь не чурались научных и технических достижений. Например, в имении Рябушинских появилась первая в округе небольшая гидроэлектростанция (которая вплоть до тридцатых годов обеспечивала электроэнергией окрестные села), они же были владельцами первого в Москве автомобиля. В 1905 году Дмитрий Павлович Рябушинский, выпускник Московского университета, основал в имении научную аэродинамическую лабораторию (с крупнейшей в Европе аэродинамической трубой). Вскоре после революции в Москве был организован ЦАГИ и все оборудование вывезли туда. На базе другой лаборатории Рябушинского, гидродинамической, в 1930-е годы был открыт филиал института ВОДГЕО в Кучино.

Иногда новейшие технологии заимствовались в Западной Европе, однако многие промышленники по мере развития собственного дела инициировали собственные научные исследования. При Трехгорной мануфактуре Прохорова были созданы лаборатории, оснащенные современным оборудованием, где трудились ученые Московского университета, и здесь были сделаны важные открытия, например в области красителей.

Прохоровы одними из первых перешли к использованию торфа, угля и нефтяных остатков, они финансировали конкурсы на лучший способ очистки сточных вод. Сброса промышленных отходов в реку не допускалось, с самого начала существования мануфактуры на ее территории на достаточном удалении от берега имелись глубокие отстойники, содержимое которых раз в неделю вывозилось далеко за город.

В отличие от многих сект, которые отгораживались от «мира» с его суетностью, соблазнами, тем более от торговли (боже упаси!), староверчество стремилось этот «мир» преобразить. Старообрядцы не просто желали личного спасения, они стремились к устроению и здесь, на Земле, всей жизни по-божьи, с благами земными, с «благоденственным и мирным житием». Поэтому усилиями купцов-староверов преображалась и социальная среда вокруг них.

В тех местах, где существовали старообрядческие общины, практически все население было грамотным. Зажиточность местных крестьян сочеталась с не менее высоким культурным уровнем. Почти во всех этих поселениях создавались «самородные» старообрядческие школы.

Староверы заботились не только о культурном уровне местных жителей, но и об их благосостоянии. Об этом пишет Мельников-Печерский: «Одни крестьяне окрестных деревень делались на фабриках приказчиками, конторщиками и т. п., другие стали работать в своих домах по заказам фабрикантов. Ткацкие станки появились чуть не в каждом доме, и прежние бедняки-хлебопашцы и лесники превратились в зажиточных промышленников. Богачи их поддерживали, давали средства наживаться, богатеть и самим делаться фабрикантами и миллионерами. Но фабриканты-старообрядцы лишь тем из крестьян давали заработки, лишь тем помогали, которые стояли с ними под одним знаменем»

Мельников-Печерский подчеркивает, что староверы помогали только «своим». И здесь он не вполне объективен, поскольку судит о староверах довольно предвзято. Хотя они действительно очень серьезно подходили к подбору кадров на своих предприятиях и гораздо охотнее брали на работу братьев по вере, но главным критерием было не единоверие, а порядочность и хорошая репутация работника. Многие сами занимались воспитанием своих кадров. И это прекрасно видно на примере Трехгорной мануфактуры Прохорова.

Одним из важнейших факторов, определявших успех прохоровских предприятий, была многолетняя целенаправленная работа по обучению специалистов. При мануфактуре существовала частная школа ремесленных учеников, которая затем превратилась в мануфактурно-техническое училище, выпустившее сотни высококвалифицированных рабочих и мастеров. Это была первая школа такого рода, которая стала основой ремесленного обучения в России.

Руководство Трехгорной мануфактуры заботило не только повышение эффективности производства, но также в очень большой степени сохранение и возрождение здорового уклада жизни. На фабрике действовали жесткие правила, предписывающие трезвое и благонравное поведение, запрещающие прогулы и сквернословие, особенно в присутствии малолетних учеников. Невыполнение этих предписаний неизбежно влекло за собой увольнение. Поскольку такие «жестокие» требования лишали рабочих возможности вести привычный разгульный образ жизни, не все были довольны «эксплуататорами» Прохоровыми, несмотря на то, что работники Трехгорки жили по тем временам вполне достойно, имея хорошие бытовые условия, полный «социальный пакет», приличное жалованье, пенсию по старости. Хорошему работнику давали возможность проявить себя, получившему увечье оказывалась помощь. На фабрике сначала был собственный фельдшер, а затем и врач, приходящий два раза в неделю. Чуть позже открылась амбулатория. С 1887 года на мануфактуре работала своя электростанция, снабжавшая светом весь микрорайон, в том числе общежития.

В 1900 году на Всемирной выставке в Париже мануфактура получает высочайшие награды: Гран-при за промышленную деятельность, золотую медаль по санитарному делу и за заботы о быте рабочих, золотую медаль - школа ремесленных учеников, а лично Николай Иванович Прохоров (четвертое поколение династии) - орден Почетного легиона за промышленную и благотворительную деятельность.

А как же те «бесчеловечные условия труда», о которых с таким надрывом рассказывали марксисты? Самым «бесчеловечным» для российских пролетариев, видимо, была борьба с пьянством, поэтому даже на таких социально ориентированных предприятиях, как фабрика Прохорова, находилась своя «критическая масса», устраивавшая забастовки и посещавшая митинги (все лучше, чем работать). Но надо сказать, что рабочие Трехгорки не очень активно боролись с «эксплуататорами», чем вызывали недовольство революционно настроенных «товарищей», за лояльность к руководству и нежелание тратить рабочее время на митинги их называли «черносотенцами». Со стороны правых также поступали упреки. Они обвиняли тогдашних владельцев фабрики в чрезмерном «либеральничанье», утверждая, что своим безоговорочным исполнением всех требований администрация развращает рабочих, которые убеждаются, что можно добиться своего «разбойничьими наскоками».

Очень показателен эпизод, случившийся зимой 1904 года. Когда бакинское и петербургское рабочее движение инициировало целый ряд забастовок, в них включились и фабрики товарищества прохоровской Трехгорной мануфактуры. Были предъявлены требования экономического характера, выработанные бакинскими и петербургскими «товарищами», - требовали учреждения школы, яслей и так далее. По отношению к прохоровской мануфактуре это было настолько нелепо, что вызвало смех у большинства рабочих, поскольку все это существовало у них уже в течение ста лет.

Тем не менее, прохоровская мануфактура стала центром вооруженного восстания на Пресне. Правда, как теперь выяснилось, это произошло вовсе не по инициативе рабочих фабрики, а исключительно благодаря удобному стратегическому положению в центре Москвы.

Представитель первого поколения Прохоровых, Василий Иванович, во время войны 1812 года остался в Москве, охраняя свои производственные помещения и запасы продовольствия от разграбления. Его мужество и смелость вызвали чувство уважения даже у французского полковника, командовавшего частью, занявшей Пресню. Праправнук Николай Иванович Прохоров во время вооруженного восстания и осады в 1906 году оставался на фабрике и днем, и ночью. Тронуть его никто из оккупантов не посмел. В самый разгар восстания Прохоров поехал к городскому голове, чтобы передать письмо от рабочих с просьбой прислать войска и освободить их от дружинников.

Поведение Прохоровых было естественным для старообрядческой среды. Хотя в начале XX века купцы-староверы, утонченные, по-европейски образованные меценаты, мало напоминали своих предков, носивших окладистые бороды, главное оставалось неизменным и столетие спустя — все та же этика «русского хозяина» и религиозность.

Перелетова Елена

Опубликовано в журнале «Топ-менеджер»