Долго обдумывал я эту тему. Годы уходят. Уже пошел 73-й. Не хочу умалять роль мамы в своей жизни. Она для меня и моих братьев и сестер также на первом месте. Но, читая прессу, больше всего встречаешь теплые слова в адрес матерей. Это и правильно. Матери дали нам жизнь, на их, в основном, руках мы вырастали. Но все же мне хочется рассказать об отце.

Родом мы со Смоленщины. В шесть лет отец остался сиротой. Воспитывался сестрой, Ксенией Петровной. Отец моего отца был священником. Мать его занималась воспитанием детей, а их было в роду восемь. Как я уже отмечал, он остался сиротой в шесть лет. В восемь лет уже ходил за плугом, в 12 лет валял валенки и одновременно прислуживал у местного священника, познавая азы церковного служения. В 18 лет встретил Антонину, нашу маменьку. Ей было 16.

Дед Фока (по матери) построил им избушку. Так было заведено в тех краях. Родители были обязаны обеспечить своих детей жильем. Жили по хуторам. Представьте избушку. Одна комната с русской печью. Небольшая веранда. К избушке примыкал сарайчик для скотины.

Так и начали жить мои родители в 1930-м году. С этого времени и мы стали появляться, как грибы, с интервалом в два года. 1931 год - Рипсимия, 1933 год - автор этих строк - Кондратий и так далее. К 1940 году нас уже было пятеро.

Сразу отмечу, мои родные не были зарегистрированы гражданским браком, а венчались в Церкви. За это время прошла коллективизация. Хутора ликвидировали, образовали деревеньки. Помню, как это делалось. Подгоняли трактор. Избушку поднимали на сделанные сани и так, не разбирая, доставляли к месту дислокации. Мы даже сидели в избушке, можно сказать, могли пить чай.

Нельзя не отметить и те годы, которые мне запомнились, жизнь в избушке. 1935 год. Нас двое. Мама рожает третьего - Евгения. Роды принимает в этой же избушке бабушка-повитуха. Мы с сестрой на печке, за ширмой. Роды очень тяжелые. Зима. В это время в избушке теленок и свинья опоросилась. И чтобы как-то облегчить роды мамы, папа подерживает ее словами: "Вот и теленочек, и поросята". Слава Богу, все обошлось хорошо.

Несколько слов о тех местах, где мы появились на свет. Кругом лес. И в лесу все, что душа желает. Грибы - косой коси. Ягод в летнее время целое разнообразие. Малина лесная, смородина черная. Орехи (фундук), правда, к началу войны много погибло от мороза. Клюква, брусника, черника и морошка.

До войны папа работал в поселке Днепрово. Это в 3-4 километрах от нашей деревни. А деревню назвали Клин. В Днепрово работал завод по переработке льна. В наших местах хорошо родили лен и рожь. Больница, школа. Отец работал в больнице хозяйственником. "Много лет над страной тишина. Много лет мир не слышит орудий, но жестокое слово - ВОЙНА, наше сердце вовек не забудет"...

1939-1940 год. Война с финнами. Забрали на эту войну и нашего папочку. Нас на руках у матери уже было четверо. А с пятым мама была в положении. Что такое война, мы понятия не имели. Проводили отца, как и все. Правда, он вскоре и вернулся. Мы даже не успели оценить, что же это такое. Конечно, мамочке было несладко с нами. Но жизнь есть жизнь. Только сейчас мы начинаем ее осмысливать.  За это время наша семья увеличилась еще на одного, родилась до войны моя сестра - Агафия.

1940 год. Для меня начало обучения в школе. Сначала мы обучались в старой школе, а к 1941 году уже была построена новая двухэтажная школа в том же центре - Днепрово.

Беззаботное детство. Никакой роскоши. Белый хлеб, как его у нас звали - ситный, попробовали только в 1937 году. Отец привез нам как гостинец из районного центра - Сычевки. Из одежды  до самых "белых мух" бегали в трусах, босиком. Зимы суровые. Снегом заносило по самую трубу нашей маленькой избушки. Игры летом - лапта, жмурки-прятки. О футболе не знали тогда в наших краях.

1941 год. Июнь. Война. Отца забирают с первых дней. Нас у матери пятеро. Провожали мы папочку, можно сказать, хладнокровно, думая, что он тоже вернется быстро, как с финской. Но события, и о них можно написать целую книгу, развивались по другому сценарию, не в нашу пользу.

Буквально в первый месяц войны бомбили нашу новую школу, завод. Правда, ни одна из бомб не взорвалась, видимо в тылу врага уже работали наши.

Вскоре и фашисты были в нашем селе. Пытались мы отступать с нашими войсками, но не прошли и трех километров, как фашисты нас настигли. За это короткое время, в 1941 году, умирает наша довоенная сестренка - Агафия, рожденная перед уходом отца на войну.

После отступления мы вернулись в родную деревню. Как таковой ее уже не было. По стечению обстоятельств, или как было угодно Богу, уцелел только наш тлевший домик, который взрослые успели потушить. Это было где-то в конце августа 1941-го. Жили в нашем домике все, кому не было где временно перебывать, хотя и осталось-то всего несколько семей. Большинство не вернулось, а кто вернулся - вскоре умерли от тифа и голода.

Мы же стали готовиться встречать зиму. Надергали овса, оставшегося неубранным на поле. Рядом лес: ягоды, грибы. Грибов заготовили и сухих, и соленых в бочках. Собрали картофель, свеклу, морковь, редьку. Так и жили. Были заготовлены дрова.

Наша деревня Клин была расположена вдоль Днепра, трудно назвать ее рекой в наших местах. Буквально в нескольких километрах она брала свое начало. Но папа в свое время даже умудрялся ловить в ней щук.

Война тогда уже была далеко от нас. Не слышно было разрывов. Но нам жилось неспокойно. За нами лес, там партизаны или подобие партизан. За рекой, напротив, деревня Безыменка. В ней немцы. Не могу назвать сколько, но были. Моментами через наши головы пролетали снаряды, мины. Со стороны леса и в обратом направлении. Даже помнится такой момент, когда что-то огненное пролетало над нашими головами. Как мы потом уже поняли, это были первые залпы "Катюш" со стороны пгт Дугино. Это было что-то страшное. Все горело в районе Безыменки.

На носу зима 1941-1942 года. Ночами к нам стали приходить "гости" из леса. Говорили. что они партизаны. Забирали все, что попадало им под руки и что мама не успела припрятать.

В одну из ночей партизаны напали на гарнизон фашистов в поселке Днепрово и хорошо потрепали их. Это или что-то другое, но наш домик привлек внимание фашистов. А в один из дней, когда уже выпал снег, мы увидели цепочку вооруженных людей на лыжах, двигавшихся со стороны Безыменки к нашему домику.

По стечению обстоятельств, в это время с нами не было мамочки. Она ушла добывать соль. С солью были проблемы. Мы были под присмотром Ксении Петровны. Она для нас всех была крестной. Так мы ее все звали. Это папина сестра, которая его воспитывала после смерти родителей. Выяснилось, что к нам пожаловали фашисты, которые выгнали нас из домика, в чем были одеты, кое-что разрешили взять с собой. Облили на наших глазах хатынку керосином и подожгли, а нас этапом погнали в Безыменку.

Как я уже раньше писал, в домике было несколько семей. И были такие, что не хотели расставаться со своими вещами, и взяли ноши, непосильные к такому переходу. Наша же Ксения Петровна была более мудрой и рассудительной. Думала о нас четверых. Трое могли идти самостоятельно, четвертого - Анатолия усадила на саночки. И что она еще взяла – икону - благословение родителей, Псалтырь и Часовник (церковные книги). И, вспоминая то время, мы только благодаря этому остались живыми. Кто не мог расстаться со своими вещами, фашисты расстреливали на наших глазах, без суда и следствия.

Сколько времени мы добирались до деревни Безыменка, уже не вспомнишь, но пригнали нас как раз к обеду. И даже нас, детей, угостили гороховым супом с консервами, тушенкой. Запах и вкус его до сего времени не забыт. Такого в детстве мы не ели. Оказывается, мир не без добрых людей и среди немцев были такие, кто помнил своих детей.

Слава Богу, мы здесь встретили свою мамочку. И жить нам стало веселей. Пока мы немного отдыхали, в это время со всей округи еще подогнали таких, как мы. Фашисты собрали колонну и погнали этапом в сторону районного центра пгт Сычевка (откуда в свое время наш папочка привозил нам ситный хлеб и тульские пряники до войны). Железнодорожная станция. Это где-то в 30 км. от нашей бывшей деревни. Сколько мы были в пути, один только Бог знает. Вроде была попытка нас освободить партизанами, но в итоге мы оказались в Сычевке. Помню ночь, как раз перед Новым 1942 годом. Фашисты встречают Новый год. Пьют. Хотя и обстановка вокруг была не новогодняя. Слышна была канонада. Прожекторы. Где-то что-то горело. Даже видели ночной воздушный бой, масса самолетов с одной и другой сторон, рев, скрежет металла. Смерть. Не помню поэта, но эти стихи касаются нас, познавших ужасы войны:

Где-то на кордоне,

Где-то на границе,

Садик в огороде,

Во дворе криница.

На горе церквушка,

Где свята водица,

Прямо через душу,

Там прошла граница.

Далеко ли, близко

Хата, что с ней сталось,

Не моя ль колыска,

В хате той качалась?

Украино-ненько,

Матушка Россия,

Защемило серденько,

У родного сына.

Соловей затенькав,

Сердце онемело,

Украино-ненько,

Матушка Россия.

С Сычевки начались наши мытарства, как я уже писал. Домик в районе станции. Фашисты встречают Новый 1942 год. Мы, забравшись подальше от них, ждем своей участи. И опять же нельзя не отметить один момент, что среди немцев были такие, кто оставил своих детей по месту жительства и помнил о них, как и наш папочка, в чем я нисколько не сомневаюсь. Так один из немцев, приняв дозу шнапса, подошел к нам, достал фотографию и показал своих детей, заплакав. Принес тюбик, подобие современной зубной пасты, предложил нам его, а там оказывается сырковая масса, причем по вкусу незабываемая до сего времени, мы в селе такого не пробовали. Были и среди немецких солдат лица, имеющие чувство отцовства такое, как и наш папочка.

Мы же ждем своей участи. Одни говорят, нас применят, как щит впереди наступающих, другие говорят, что разместят в вагонах товарняка и пустят где-то под откос. Разместили в вагонах - получился целый состав. Немцы с собаками - овчарками везут нас в неизвестном

направлении. Старики, матери, дети.

В итоге нас привозят в город Слуцк, что в Белоруссии. Выгоняют из вагонов. Построение на разгрузочной платформе. Зима. Холод. Сортируют. От 12 и старше - отделяют от близких и родных. Их судьба - прямо в Германию. Ничто не помогает, никакие доводы. Плач детей, близких.

Нас же, маленьких, матерей и стариков этапом гонят, мне сейчас кажется, в правую сторону платформы, на окраину города, где были подготовлены места для нашего дальнейшего пребывания. Размышляя о прошлом, это были хранилища и коровники какого-то хозяйства довоенного, огражденные колючей проволокой в три ряда, со сторожевыми будками. Внутри этих помещений оборудованы нары.

Прежде чем туда попасть, нас остановили около двухэтажного здания. Говорили, что это была школа. Подходя к этому зданию, мы услышали истерические крики. Оказалось, в этом здании были собраны евреи, и фашисты нам приготовили сюрприз. Они остановили нас около этого здания и на наших глазах его подожгли. Тем самым показали, что и нас подобное может ожидать. Для чего я это пишу? Быть может кто-то не знает о судьбе своих близких, проживавших в то время в Слуцке, а там тоже были дети и старики, заживо сожженные и ни в чем невинные.

Мы в концлагере. Зима, морозы (в этих местах в то время зима была суровая). Казармы забиты, только этим мы и спаслись от холодов. Кормили какой-то баландой. Хлеба - крохи, да такого, что трудно было его назвать хлебом. Начался повальный мор. В центре лагеря был выкопан ров, куда и бросали замороженные трупы. Может быть меньших масштабов, но все это напоминало про Бабий Яр в Киеве, но было меньше зверства и, в основном, все умирали своей смертью. Правда, были и растрелянные, кто не подчинялся их режиму и кто пытался совершить побег.

Надо было как-то выживать. Зная молитвы, мне, как старшему, не считая сестры, которая болела водянкой, пришла идея пойти на проходную прочитать "Отче наш..." и попросить, чтобы полицай выпустил меня за пределы лагеря, чем я и воспользовался не один раз. Когда вернулся с подаяниями (брюквой, свеклой, капустой кислой, зерном и кое-чем другим, т.е. что мне подавали), полицаи поверили мне и стали пропускать.

Так я спас своих и других от голодной смерти. Кто же пытался это сделать нелегальным способом - расстреливали или травили собаками. В лагере мы пробыли до начала весны. Кто выжил - опять построение и этап на станцию, откуда нас пригнали зимой. Отбирали только тех, кто мог трудиться. У нас же была проблема с Рипсимией (мы звали ее Риммой, это имя собрано из трех мужских: Римма, Пина, Инна), по крещению - Рипсимия. Болезнь ее не оставляла - водянка (ходила, как "колода"). Но с Божией помощью мы не оставили ее и выбрались из этого пекла в полном составе. Здесь же отмечу о судьбе этого лагеря. Где-то в 60-х годах я писал в Слуцк об этом. Мне ответили, что когда начали наши войска наступать, фашисты, чтобы замести следы своих злодеяний, сравняли те места с землей. Поэтому, когда начал искать правду об этом лагере в конце 90-х годов, из Слуцка ничего положительного не ответили, а там, как мне сообщили комсомольские работники, осталось лежать в земле до 30 тысяч стариков, больных и детей, закопанных во рвах.

Везли в сторону Германии, но не довезли. Остановка на станции Юрятишки. Это недалеко от города Лиды. На платформе нас ожидали люди, которые оказались жителями окрестных хуторов и станций. Они и разобрали нас, как рабочую силу. Мы их звали панами. Так мы и жили. Ксения Петровна с Евгением, братом моим. Мама, я и Анатолий – на другом хуторе. Рипсимию забрали на третий хутор смотреть за престарелой бабушкой-калекой. Мы, дети, пасли коров, овец. Старшие работали на разных работах.

Что можно сказать? Мы были рабы, но все же нам было лучше, чем в том лагере смерти. Кормили, в основном, картошкой с кислым молоком. Иногда готовили затирку, клецки на муке, сваренные в молоке. Иногда и этого не давали, особенно когда волк загрызет овцу или ягненка, но это было редко. Веры они нашей не признавали, но все же отношение их к нам, как верующим, было неплохое.