Первые самосожжения, произошедшие в конце XVII в. (1), взбудоражили умы современников. Эти «гари» оказались самыми массовыми в истории России, они послужили основой для эпидемии «огненной смерти», продолжавшейся в России в течение всего XVIII в., включая и те благословенные времена, когда преследование старообрядцев заметно ослабло (2). Духовная и светская власти России ответили на новое проявление недовольства в традиционном духе: после краткого замешательства (чем можно напугать стремящихся к смерти?) начались казни проповедников самосожжений и ещё более жестокие гонения. В старообрядческой среде быстрым ответом на этот своеобразный вызов стало внимательное изучение аргументов самосожигателей. Вскоре весьма непростой с богословской точки зрения вопрос о допустимости самосожжений и иных форм самоубийства стал одной из центральных тем в дискуссиях старообрядческих наставников (3).
Заметное место в числе первых произведений, посвященных проблеме массовых самоубийств, занимает «Жалобница поморских старцев против самосожжений» (1691). Авторы «Жалобницы» указывают, что им, несмотря на все попытки, не удалось организовать открытую дискуссию с поборниками массовых самоубийств. По утверждению противников самоубийств, «самосожжению учители» трусливо отказались от дискуссии: «заповедаша учеником своим таковых в домы своя не пускати... паче же яко хулников и мятежников бегати и отвращатися и всячески не слушати» (4). В такой обстановке, как говорилось в произведении, пришлось обратиться за поддержкой ко «всюду рассеянным за имя Xристово пречестным отцам», с «соборным предложением» -просьбой рассудить о «странном учении» «самогубительной смерти» Авторы «Жалобницы» кратко излагают историю распространения на Руси этого «необычного учения» об очищении огнём, называют имена «учителей», проповедников «беструдного спасения», которые «сами бо отнюд не сожигаются», кратко описывают историю возникновения «огненной смерти». Последствия самосожжений, по словам авторов «Жалобницы», ужасны: «И умножиша всюду плач и туга и запустение велико, тмочисленное бо сожжгоша сами себе поселянского рода, и многия села и жилища запустеша» (5), «людем же сожженным бог весть число» (6). «Огненная смерть» оказала негативное влияние и на нравы жителей России: ведь пламя должно смыть любой ещё вчера казавшийся недопустимым проступок. В результате «всюду процвете грех, яко терние, понеже людие от веры уповающее на чистителныи самосожжения огнь, нежели на благая дела» (7).
Самосожжения, как утверждали авторы «Жалобницы», вовсе не вызваны преследованиями со стороны власти. Перед самосожжением, по их словам, происходят трогательные сцены кротких увещеваний: «вси же людие - и воины и поселяне - мирными словесы и жалостными гласы довольно увещевают и всячески молят, дабы отнюд самогубительныя смерти не предавалися, и от судей милостивное прощение получили». Но миролюбивое поведение представителей власти резко контрастирует с высказывани-ми готовящихся к смерти старообрядцев: они «всех анафеме предают», «скважнею клятвенный глаголы отрыгают». В ответ на новые смиренные просьбы «насмертники» высокомерно отвечают: «Яко вы хощете жити на земли и служите антихристу, а мы ныне восходим от вас на небо». Эти сцены завершаются «самоубийственной смертью»: собравшиеся в «храмине» «предаются свирепству огненному и немилостивно на смерть» (8).
Примечательно, что широко распространённые среди старообрядцев в конце XVII в. эсхатологические идеи при критике самосожигателей явно отступают на второй план. Лишь однажды в «Жалобнице» цитируются слова проповедников самосожжений, обращённые к сторонникам «огненной смерти»: «... да не отлучимся правый веры, яко ныне время антихристово есть, а инако спастися отнюд не возможно» (9). Чаще в старообрядческих сочинениях иротив самосожжений использовались аргументы, более понятные простым «поселянам» - «видения», то есть рассказы о пребывании на «том свете». Сторонники «древлего благочестия» утверждали, что предавших себя огню на том свете ожидает позорная и тяжкая участь: они «в саванах лежат скорбны, сетующе и сипяще неподобно и озирающеся вспять, неизреченно трепещуще и яко бы мучения некоего ждуще». Причина их страха вполне объяснима: от севера на них надвигается «облак черен с шумом страшным». «Оне, осужденые», глядя на ужасную тучу, «неизреченно трепетаху и, яко дождь силен, посыпашеся на них искры» (10).
Идеи «Жалобницы» развиты в другом старообрядческом трактате XVII в., направленном против самосожжений: «Отразительном писании о новоизобретенном пути самоубийственных смертей». Бывший строитель Курженской обители близ Повенца, старообрядческий наставник Евфросин - автор ряда произведений, направленных против распространения «гарей» (11), - считал главной целью развенчание немногочисленных аргументов самосожигателей. С этой целью он собрал вокруг себя всех наиболее заметных противников самосожжений, вёл устные беседы с проповедниками самоистребления, создал основной труд, направленный против «гарей» - «Отразительное писание» (12). Для борьбы против массовых самоубийств ему, в частности, потребовалось доказать, что крупнейший старообрядческий идеолог - протопоп Аввакум - был введён в заблуждение своими учениками и только по неведению благословил «гари». Как писал Евфросин, один из учеников протопопа, Сергий, «зазре сам себе и раскаяся рек: аз де виновен вопросом своим - Протопопову ответу слишком возвестих беду и не так сказал есми, что сами самоволно збираются...; но поведах, яко от рук мучительских урываются и сожигаются» (13). Введённого в заблуждение Аввакума, указывал далее старообрядческий писатель, не поддержали даже ближайшие сподвижники - пустозерские узники: «отец Аввакум со страдалцы и со юзники о том не думал и не советовал, но ему одному так разсудилось» (14).
Кроме суждений авторитетного современника, проповедники «гарей» опирались на пример мученицы антиохийской христианки Домнины и 2 её дочерей, которые, спасаясь от разнузданных солдат императора Диоклетиана, бросились в реку и таким способом совершили самоубийство, но избежали осквернения. Самосожигатели, «на Домнину, яко на образ, зря», подталкивали своих сторонников к «гарям». Но Евфросин и здесь находит путь опровержения. Он обращает внимание на сомнения христиан в обоснованности причисления Домнины с дочерьми к числу мучеников: «бысть сомнению ... между верными: „нарекут ли ся в мученицех"?» (15). Страх самосожигателей перед властью антихриста и вовсе становится предметом простонародных язвительных насмешек Евфросина. Об одном из наставников самосожигателей он пишет: «порты посмрадил, трепеща от Антихриста» (16).
Манера изложения и, в особенности, аргументация Евфросина существенным образом отличается от доводов против самосожжений, приведённых в трудах православных полемистов - представителей «господствующей церкви» (17). В то время, как для них первоочередным аргументом стала душепагубность «гарей», для старообрядческого писателя оказалось важнее существование человека на «этом» свете: «писатель встаёт на защиту человеческого тела». Он «не принимает смерть, так как она несёт с собой уничтожение, разрушение, чудовищную деформацию живой плоти» (18). Движимый чувством негодования, Евфросин создал впечатляющие образы сторонников самосожжений, каждый из которых стал жертвой обмана. Это дети, без страха идущие на жуткую смерть в надежде получить после краткого страдания в огне воздаяние на «том свете»: «золотныя» рубахи, «сапоги красныя, меду и орехов и яблок довольно» (19). Это девушка, погибшая в огне. Осматривая место, где ещё недавно бушевал огонь, современник видел «умилен позор и слезам достоин: едина лежит дева, а плоть вся цела, повержена огнем» (20). Евфросину принадлежит одна из наиболее жутких картин самосожжений, созданная им специально для того, чтобы оттолкнуть заблудшие души от самосожигателей: в момент смертных мук они «языки изо уст на пядь вон изсоваху и друг с другом объемшеся вкупе упадаху» (21).
Кошмарные картины гибели простых людей служат у Евфросина фоном для портретов наставников, учителей «самогубительной смерти» (22). Перу старообрядческого публициста принадлежит набор эпитетов, характеризующих «водителей на гари». Это «мрачные детины», «истлители», «юноши наглые и свирепые», которые пользуются имуществом и даже запасами продовольствия погибших в огне людей: объедаются «маслами и сметанами, сырами и яйцы, присно и всегда без меры», носят нарядную одежду «аки женихи от браку» (23). Они цинично призывают к самосожжениям. Евфросин негодует: «Не болно вить вам и не жарок огонь, не нашему телу и не нам в нем кипеть, а чюжая та болеснь легка сотворена и мочно нам подвизатися в чюжих телесах» (24). Организаторами самосожжений, полагал Евфросин, повторяя расхожее обвинение, движет похоть: они соблазняют «бедных дев», поясняя им, что грядущее самосожжение смоет грех. Зачатые в грехе дети, по его словам, «обидимы» ещё до появления на свет: они гибнут в огне (25). Евфросин обвинял лицемерных старообрядцев - проповедников самосожжений и в других грехах: корыстолюбии («животишка бедныя (сгоревших. - М.П.) на розживу себе емлют»), уничтожении редких церковных книг и икон (26).
Резюмируя свои возражения, Евфросин предписывает своим сторонникам терпеть любые мучения от «никониан», но не совершать самоубийство во имя веры: «гонимым бегати, самем не наскакивати, ятым (схваченным. — М.П.) же не отступати но мужески о Христе страдати». Самосожжения объявлялись совершенно неприемлемыми: «убийства же самоистреблением всякий путь, а наипаче самосожигательный, отнюдь да отсечется» (27). Произведение Евфросина «не было единоличным выступлением самого инока, но общим решением традиционалистов» из старообрядческой среды. Они решительно отмежёвывались от «страшных миссионеров религиозного самоубийства» (28). Примечательно, что в дальнейшем, особенно во второй половине XVIII в., иногда для предотвращения самоубийств, предпринимались попытки отправлять к старообрядцам, готовым к самосожжению, не священников-увещевателей, а тех старообрядцев, которые являлись противниками самосожжений (29).
Таким образом, в конце XVII в. формирующееся учение о самосожжении стало предметом оживлённых дискуссий: образованные противники «гарей» разработали систему богословских аргументов, призванную предотвратить распространение эпидемии массовых самоубийств. Их решительный ответ поборникам самоубийств стал уникальным этапом в истории формирования старообрядческой идеологии (30). Как показало развитие трагических событий, богословские аргументы не смогли поколебать решимость сторонников «огненной смерти» и, тем более, не оказали влияние на проповедников самоубийств. Самосожжения продолжались и в XVIII в., а отдельные рецидивы имели место и в XIX в. (31).
ПРИМЕЧАНИЯ
1. См. об этом подробнее: Зеньковский С.А. Русское старообрядчество: духовные движения XVII в. М., 1995. С.272; Барсков ЯЛ. Памятники первых лет русского старообрядчества // Летопись занятий Императорской Археографической комиссии за 1911 год. СПб., 1912. С.335; Пругавин А. Самоистребление. Проявления аскетизма и фанатизма в расколе // Русская мысль. 1885. Кн.1. С.86—111; Юхименко Е.М. Каргопольские «гари» 1683—1684 гг. (К проблеме самосожжений в русском старообрядчестве) // Старообрядчество в России (XVII—XVIII вв.). М.,1994. С.64 и др.
2. Пулькин М.В. Самосожжения старообрядцев в XVIII веке. По материалам Европейского Севера России // Одиссей: Человек в истории. М., 2003. С.105-121.
3. Пулькин М.В. Огненная прелюдия Империи (старообрядческая дискуссия о самосожжении в конце XVII в.) // Человек между Царством и Империей. М., 2003. С.318-327.
4. Демкова Н.С. Из истории ранней старообрядческой литературы. «Жалобница» поморских старцев против самосожжений (1691 г.) //Древнерусская книжность. По материалам Пушкинского дома. Л., 1985. С.60.
5. Там же. С.49.
6. Там же. С.59.
7. Там же. С.57.
8. Там же. С.57.
9. Там же. С.49-50.
10. Отразитсльное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей: Вновь найденный старообрядческий трактат против самосожжений 1691 г. СПб., 1895. С.73.
11. См. о нём подробнее: Елеонская А.С. Гуманистические мотивы в «Отразительном писании» Евфросина // Новые черты в русской литературе и искусстве (ХП-начало XVII в.). М., 1976. С.263-276.
12. Смирнов П.С. Внутренние вопросы в расколе в XVII в.: Исследование из начальной истории раскола по вновь открытым памятникам, изданным и рукописным. СПб., 1898. С.68.
13. Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей. С. ПО.
14. Там же. С. 110.
15. Там же. С. 109.
16. Там же. С.88.
17. О проблеме самосожжений в разное время высказывались иерархи церкви. См., например: Прокопович Ф. Объявление со увещанием к народу о иредерзателях неразсудно на мучение дерзающих. СПб., 1722; Димитрий Ростовский. Розыск о раскольнической брынской вере, о учении их, о делах их, и изъявление, яко вера их неправа, учение их душе вредно, и дела их не богоугодны. М, 1855.
18. Елеонская А.С. Указ. соч. С.269.
19. Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей. С.22.
20. Там же. С.22.
21. Там же. С.25.
22. Подробно о них см.: Пулькин М.В. «Славнии учители самогубительныя смерти» и их последователи (о самосожжениях старообрядце» в конце XVII—XVIII в.) // «Мужское» в традиционном и современном обществе. Вып.2. М., 2004. С. 189-196.
23. Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей. С.37; Елеонская А.С. Указ. соч. С.272.
24. Отразительное писание о новоизобретенном пути самоубийственных смертей. С. 17.
25. Там же. С.57.
26. Там же. С.70.
27. Там же. С.П4.
28. Зеньковский С.А. Русское старообрядчество. С.427.
29. Так, в частности, поступили «увещеватели» в 1760-х годов перед самосожжением в Зеленицком монастыре. Однако успеха эта попытка не принесла.
30. В дальнейшем трактаты противников самосожжений появлялись значительно реже и отличались меньшим объёмом. См. например: Бывшего беспоповца Григория Яковлева извещение праведное о расколе беспоповщины. М., 1888.
31. См. об этом подробнее: Пругавин А. Указ, соч. С.86-111
Пулькин Максим Викторович - к.и.н., Институт языка, литературы и истории Карельского научного центра Российской академии наук, г. Петрозаводск.
|