В XVII веке мужское имя Зима было нередким,   поэтому   фамилия   моих   предков довольно   распространенная.    Расскажу   о династии Зиминых, к которой принадлежу, известной   в   России   как   одна   из   самых крупных   и   мощных производителей хлопчатобумажной мануфактуры.

Наша      родословная -  генеалогическое древо - досталось мне от прадеда. Потихоньку  от  всех занимался   им   отец. Я   кое-чем    его   дополнила.    Получилось древо из девяти поколений - предо мной   семь    поколений, и после меня - два.

Подобно династии Морозовых,   Зимины в начале   XIX   века также     разделились на   самостоятельные  ветви, но  не   на  четыре, как у Морозовых,  а   на   пять.   Во  главе   каждой   ветви стоял один из сыновей основоположника династии. У каждой ветви Зиминых впоследствии было самостоятельное дело, не связанное  с  другими,  -   свои   фабрики, | свои дома, своя судьба.

Согласно семейной родословной купеческий род Зиминых ведет начало от крепостных крестьян - Семена Григорьевича Зимина   (1760-1840)   и его  супруги Анастасии Григорьевны (1762-1827). Было у них пять сыновей: Киприян, Иван, Павел, Никита, Степан (имена в  порядке уменьшения возраста). Почти          все они были ремесленниками - вырабатывали  у себя  на дому  шелковые  ткани.

Родом Зимины из деревни Зуево в среднем течении реки Клязьмы, в 88 км на восток от Москвы. Ныне известен город Орехово-Зуево - областного   подчинения,   центр   Орехово-Зуевского района, образованный     из    сел Зуево и Орехово.

Впервые в летописи  Ореховской  церкви     встречается     запись    о    существовании   в   1637  году деревни;   земли   вокруг были        церковными, население      состояло из   патриарших   крестьян.   Орехово   возникло     как     поселок при церкви.

На противоположном берегу реки Клязьмы находилась деревня Зуево. Крестьяне ее были крепостными помещика Рюмина. С 1869 года Зуево становится волостным селом Богородского уезда Московской губернии. Орехово же в административном отношении принадлежало Кудыкинской волости Покровского уезда Владимирской губернии.

В 1770 году шесть крепостных крестьян Зуева получили право на владение ткацкими станками. В 1799 году в деревне насчитывалось 25 дворов и  167 жителей.

Два брата - Иван и Киприян - выделились в самостоятельное дело в 1838 году, о Никите расскажу ниже.

Братья Иван и Киприян самостоятельно стали работать на ручных станках, а так же завели раздаточную контору для выдачи пряжи кустарям.

После смерти Киприяна Семеновича делом управлял его старший брат Иван, который     расширил     производство     и     в 1867            году вместе со своим    сыном    Макарием (1844-1871) и       племянниками Петром,   Яковом   и Филиппом    Киприяновичами     открыл фирму,      названную «Торговый  дом   И., М., П., Я.  и Ф. Зиминых».   При   жизни   Ивана,   т.   е.   в 1868        году,     была основана    недалеко от Зуева Подгорная механическая ткацкая  фабрика,  а в  1876  году  и  черная красильня.

После кончины Макария Ивановича его заменили в делах сыновья Иван и Николай. Последний был инженером-механиком, при нем в 1 908 году пущена в ход бумагопрядильная фабрика. Позже, перед самой революцией, во главе торгового дома стояли Яков и Филипп Киприяновичи и их племянник Иван Макарович.

Из всех братьев лишь один Никита продолжал отцовское шелковое дело до пятидесятых годов, когда приступил к ткачеству бумажных тканей, а в 1858 году уже завел и крашение пряжи, а затем и тканей в красный адриапольский цвет, называвшийся еще пунцовым.

Основателю первой Зиминской фабрики Никите Семеновичу Зимину (дедушке Никите, как называли его потомки) братьями Зимиными был создан уникальный  памятник. На станции Дрезна недалеко от Зуева построена фабрика, корпуса которой в плане представляют гигантские буквы «Н 3», что хорошо видно с высоты птичьего полета.

После смерти Никиты, его сын Иван Никитич (1818-1867) начал быстро расширять и улучшать производство. С 1868 года фабрика названа им «Зуевская   мануфактура   И.Н.Зимина»,  а в 1884 году создано товарищество на паях, названное «Товарищество Зуевской мануфактуры И.Н.Зимина». Таким      оно     и пришло   к   1917  году, когда с фабрики выгнали     всех    Зиминых  и  началось всенародное  управление.    Ныне   фабрики       обанкротились;  лишь  некоторые из них пытаются      выжить,     хотя корпуса    такие    же крепкие     и     красивые,    как    в   былые времена.     И     даже станки      Зиминские работали до 60-х — 70-х годов. К сожалению,      на      нашу фабрику   в   Дрезне, где   назначен   внешний    управляющий, нашелся новый «хозяин»,  тоже Зимин, но    никакого   отношения      к      нашей фабрике не имеющий. Я уверена, история все расставит на свои места.

Первая супруга Ивана Никитича, Федосья Егоровна Кононова (1829-1871) умерла еще не старой женщиной, оставив двух сыновей: Леонтия и Григория, и двух дочерей: Прасковию и Марию.

Вторая жена - Евдокия Савватеевна (урожденная Козьмина) была моложе супруга на 27 лет. Семья была очень счастливой. На сохранившейся в архиве фотографии сидит в кресле высокий, красивый Иван Никитич, а рядом стоит, положив руку  ему  на  плечо,  миловидная,   невысокая богато одетая женщина. Фотограф сумел передать выражение счастья на лицах супругов.

У   них   было   три   сына:   Иван,   Сергей, Александр и дочь Любовь. Сохранился в семье документ: «Выпись из метрической книги о родившихся Московской     общины     христиан    древлеправославно-кафолического    вероисповедания и благочестия  старопоморского  согласия» за     1911     год,     подтверждающий      факт рождения   моего   отца,  Зимина  Михаила Алексеевича    и    крещения   его   в   нашем храме    на    Преображенской.

Община учреждена в 1907 году. А до этого был приход при Преображенском богаделенном доме.

Мой         дедушка,  Алексей   Леонтьевич  Зимин,   привел   меня в храм,  когда  я,   видимо,  только   начала сознательно    воспринимать   окружающий мир.   Все   помню   до мелочи.   Яркий    солнечный   день,    но    в храме   после    улицы кажется темновато. Я с благоговением   останавливаюсь     возле икон,    дедушка    тихонько поучает меня, как правильно   вести себя.    Кое-что     мне рассказывали     дома. Я уже знаю некоторые молитвы, мне их от руки написали дедушка и  моя  крестная. У бабушки с дедушкой  дома  большой   киот карельской  березы   (остаток   раздаренного ими детям спального гарнитура) с множеством   икон,   с   зажженной   лампадкой.   Я люблю подолгу всматриваться в лики святых, в  их  глубокие   глаза,   глядящие   мне прямо в душу.  Вот отсюда,  наверное,  начинается вера в Бога.

Дедушка с бабушкой   много молились,  часто  я  их  видела стоящими на коленях перед иконами. Моя крестная (папина   сестра)   подарила   мне   маленькую  икону  Божией   Матери   «Нечаянная радость». Мне велели хранить ее в тайне и никому не показывать. Я храню ее под подушкой, завернутой в белый лоскуток. На ночь достаю из-под подушки и молюсь, как учила меня крестная и нянька. В нашей комнате, где папа, мама и мой младший брат, иконы не висят, но поздно вечером, когда все засыпают, я вижу в темноте, как отец молится.

Папа работает на крупном авиационном заводе в конструкторском отделе, в «почтовом ящике». На работе замечательный дружный молодежный коллектив. Но папина жизнь дома - тоже «почтовый ящик».

Пасха и Рожество в нашем доме всегда были самыми радостными праздниками. Приготовление к праздникам в доме всегда чувствовалось заранее. На Пасху в старинных формах пекли куличи, в старинных же деревянных формах делали из творога пасху, потихоньку друг от друга мастерили подарки, что-то клеили, лепили, рисовали, раскрашивали...

Но   вернусь   в   наш храм. Мы с дедушкой возле  окна.     Здесь светло  от  яркого солнца.  Маленькие,  в черных одеяниях,  в платках, низко на лбу повязанных,  матушки  окружили  дедушку. Он всем кланяется в пояс.  И они ему кланяются.  Одна старушка  пытается   поцеловать  дедушке   руку,   говоря:   «Благодетель ты    наш!».    Дедушка    страшно    смутился, помню его испуганный  взгляд в мою сторону. Я видела, что его очень любят, некоторые   старушки   прослезились,   вытирают глаза.   Дедушка   подозвал   меня.   -   «Это Мишенькина?    Старшая?    Такая    же   темненькая, похожа». И смотрят на меня добрыми   ласковыми   глазами.   Тихонько   расспрашивают: «Как Мишенька? Как барыня Елизавета Сергеевна?» - это в 30-е то годы! Дедушка пугался, оглядывался, что-то тихо отвечал.

Мы идем с дедушкой на кладбище, на наш фамильный участок. Но тогда для меня было там все как-то непонятно и не трогало душу. Это много позже я поняла, что те глубокие корни, которые связывают меня с Родиной, начинаются здесь, где покоятся дорогие для меня близкие люди.   И наш храм. Здесь крестили меня, всех моих братьев и сестер. Здесь и отпевали всех уходящих от нас наших близких. Первое страшное потрясение в жизни - смерть моей сестры двадцати пяти лет - все связано с нашим храмом.

В памяти остались отдельные картины из детства, отдельные, не связанные между собою фрагменты. Все разделилось на «до войны» и «после войны».

Мне, наверное, лет пять, а брату - три года. Нас взяли на пасхальную службу. Папу моего хорошо знают в храме. Нас встречают тепло и радушно. Мы с братом  долго  стоять   не можем. Я знаю, что стоять нужно прямо, не переминаясь с ноги на ногу. Папа дома будет обсуждать с дедушкой, кто как себя вел. Я всегда хотела папе угодить. И готова была стоять. Но нас с братом провожают в здание рядом с храмом - узкие длинные палаты. В конце длинного коридора на сундучке, покрытом опрятным самодельным ковриком, мы будем кемарить. Помню даже запах этого помещения - пахнет, наверное, свечами, старыми вещичками. Запах мне нравился, но очень был необычным. Мама с папой нас изредка навещали и уходили. Долго и томительно тянулась ночь.

А если нас не брали на службу и оставляли дома, то рано утром, придя из храма, родители нас поднимали, и мы были рады. что   вместе   все   за   столом   разговляемся. Стол был  красиво убран.  На столе - куличи, творожная пасха пирамидкой, разноцветные яйца. Все это делалось при нашем участии,   хотя   мы   были   только  как «болельщики». Бабушка была большая мастерица по части пирогов, куличей. Мама переняла ее  мастерство.  А  самое радостное - это счастливые, какие-то просветленные лица родителей и то, что мы все вместе.

Помню первую после эвакуации, еще в военное    время,   пасхальную   службу,    наверное, 43-й или 44-й год.   В   храме   нашем столько    народу,   что негде     даже     встать. Очень   душно.   Очень тяжело стоять. Видимо, еще и потому, что мы   истощены   в эвакуации.    Все    церкви позакрывали, не знаю, как      Господь     спас наш   храм,   как  удалось       выстоять      в лихую   годину. А   потом   мы с папой       вдвоем      идем пешком    до    ближайшего     метро    «Семеновская».   Еще  темно и очень холодно. Метет поземка.  Трамвай не ходит.  И я думаю: как бы  нам  не заблудиться  на этих  неуютных,  холодных улицах.  Путь  был  очень  долгим,   переходили какой-то   мостик,   папа   говорил  - через Яузу. Тогда это было такое захолустье! Я очень   холодно   одета:   из   всего   выросла, пальтишко   короткое,   чулки    коротки,   на ногах какие-то ветхие туфли. Промерзла.

Наш храм - это «с чего начинается Родина». Я задаю себе вопрос: когда я поняла и осознала, что не могу жить вне Москвы? И откуда эта любовь к Родине? Это звучит как-то нарочито, высокопарно. Но, однако, я думаю, что полюбила Москву еще до рождения. Наверное, это еще от матери.

И, вот с годами пришло это осознание: начало Родины - Москва, а в Москве - наше Преображенское.