Мы все чтим святых. Одного святого мы считаем своим особым покровителем, носим его имя. Но достойно ли наше почитание их святости и их чистоты?

Начну со святого, имя которого мы носим. Я спрашивал нескольких старообрядцев (о синодских, конечно, не может быть даже и разговора): какой ваш святой? Когда он жил? В чем его житие? И со смущением видел, что они не знают или знают плохо.

Но тогда как же вы молитесь ему? Можете ли вы молиться горячо и сознательно, не имея пред собой живого облика святого, не представляя его себе в его житии, в его подвигах? Очевидно, что в таком почитании есть какая-то прореха — грустный недостаток. Я обращал внимание на то, что в святцах очень часто совпадают в один день несколько святых одного имени. Иногда это случайность, но часто думаю: случайность ли?

Христиане прошлого часто до такой степени близко подходили душой к одноименному им святому, так «очаровывались» его обликом, что, следуя по стопам их всю жизнь, и уходили ко Христу в новую жизнь в день их смерти, воспоминая об их «исходе». Умирали в день, когда особенно помнили своих святых. Вот это было истинное почитание святых святыми. Но что говорить о Пименах Печерских, следовавших до конца Пименами Великими. Это люди необыкновенные.

Я даже знал одного полуязычника-христианина, совсем невежественного, который умел, однако, идти за своим святым (о нем недавно рассуждал с моих же слов,  записанных мной лет пять назад, один журналист). Человек этот был безграмотный, не то чуваш, не то черемис, отцы которого были язычники. И который в одном захолустном старообрядческом приходе узнал о Христе. Звали этого человека Никола. Мало знал он и о Боге, и о Христе, и о св. угоднике Николе. Но вот кто-то внушил ему, что он — Никола и что, значит, самый ближний его святой — святитель Никола, что ему надо знать жизнь святого Николы и ему подражать.

Никола нарочно сходил на базар — верст за десять пешком. За гривенник купил книжку про Николу и за пятак «нанял» мальчика-школьника прочесть ему два раза. Слушал Никола книгу, как, наверное, слушала когда-то Мария слова Господни у ног Господа. И сразу как-то переменился; даже лицо стало другое: светлое и осмысленное. Я бы сказал — стало из языческого, полузвериного, христианским, человеческим.

Пленило его душу то, что вообще всех пленяет в угоднике Николе. Его милостивость. Недаром св. Николу и зовут милостивым. Он покоряет именно своим полным любви и милости обликом. Вот в одном сказании он останавливает руку палача, спасая троих от лютой смерти. Вот   он ночью крадется, чтобы подкинуть в бедную хижину мешок с деньгами, и этим спасает от гибели трех девушек. Далее... Он спасает погибающего на море.

Он весь милость. И этот особенный милостивый облик втесняется в душу дикого Николы. Все «слова», какие по складам читал школьник, он складывал в душу свою. И вот прошло с неделю, может больше, началось в деревне странное. Два мужика в самую страшную минуту, когда за подати хотели свести коровенку (лошади не было), нашли на окне по пятнадцати рублей. Решили, что Бог послал; но через кого?

Как-то узнали, что Никола одну из своих лошадей продал. И догадались.

—        Да что ты, с ума что ли сошел?

—        А как же. Это он бачка (отец) Никола велел.

И говорит просто и без всяких сомнений, уверенный, что иначе поступить не мог. Николу прозвали «дурачком», но он остался при своем мнении: как принял имя, то делай, как твой «бачка-ангел» велел. Вот это подлинное следование за святыми.

Но есть ли, часто ли такое следование за святыми? Я еще видел такое подражание святым, желание подражать у детей. Но у взрослых, увы, ничего не остается от этого детского, чистого и подлинно христианского отношения к памяти святых.

Я говорил о святом, имя которого носим, но и все святые для нас — указатели пути, проводники, за которыми мы должны идти. И в этом — лучшее их почитание. Прикладываться к их иконе, к их мощам необходимо с одной мыслью: а иду ли за ними, подражаю ли им, не есть ли мое лобзание — лобзание Иуды, чтущего святых устами и предающего и их, и Учителя их делом. Вспоминаю один случай.

Мученик Внифантий был грешник. Но вот, по поручению своей госпожи, с которой он делил тяжкий грех, Внифантий пошел в чужой город за мощами свв. мучеников. Одна мысль, что он должен коснуться такой святыни, изменила Внифантия. Он начал думать: «Да достоин ли я коснуться святыни, не оскорблю ли я своим прикосновением святых?» И он решил бросить грех и покаянием смыть с себя скверну, дабы достойно коснуться устами свв. останков. Но далее стал думать и еще: я чту свв. мучеников; вот я хочу дом свой освятить этой святыней. Но ведь почитание есть подражание. А я думал ли когда о подражании святым? И в результате этих мыслей рабы принесли Аглаиде остатки самого Внифантия, около свв. мощей мученических себя отдавшего на муки за исповедание Христа (память 19 декабря).

Помолимся и мы святым, чтобы они помогли нам чтить их не одними устами и свечечками...

Свечечка? Святое это дело. Но представьте себе, что вы в память св. Спиридония (память 12 декабря) ставите свечечку от труда неправедного, от торговли нечестной. Не будет ли такой дар только оскорблением святого, который при жизни своей столько раз проповедовал о честной торговле. Ясно, что рядом со свечечкой нужен еще дар послушания заповеди его.

* * *

Святые? Но зачем нам почитание святых, — скажет кто-нибудь. Они умерли, и как они могут помочь нам?

Мы в позапрошлом году писали, что святые не мертвы, а живы. «Веря в жизнь души после смерти, мы не можем не верить, что умершие сильные и святые, познавшие правду жизни, с нами, около нас, смотрят на землю жалеющими очами, смотрят и видят. Мы не верим даже, а знаем, что это так, что это правда, что с этими умершими должно говорить, как с живыми, и услышат они и нас, и скорби наши.

Не было ли бы нелепостью отрицать, что душа живая, хотя оставившая тело, может   подойти к нашей душе, говорить с  ней, помочь и спасти? Что может  мешать этой беседе двух человеческих душ, когда допускают, верят   (одинаково и толстовцы, и протестанты) в возможность беседы духа человеческого с Богом».

«Святые — это люди и потому не могут пройти мимо душ страдающих, озлобленных, до безобразного падения ослабевших и уступивших пороку, — они идут прямо туда; спешат на бессловесные зовы гибнущих душ. Не для земли зажжены далекие звезды, но светят в бесконечных пространствах, они и земле шлют свой блеск; так и святые, светлые душой, пребывая в Духе в мире ином, в светлом мире, они не остаются не внимающими глухой борьбе гибнущих здесь в позоре».

Они идут на крики, поднимают падающих, направляют в новое русло их жизнь. Берут за руки, как детей, не умеющих ходить, и ведут туда, куда пришли