Книжница Самарского староверия Пятница, 2024-Мар-29, 16:38
Приветствую Вас Гость | RSS
Меню сайта

Категории каталога
XVII в. [17]
XVIII в. [12]
XIX в. [35]
ХХ в. [72]
Современные деятели староверия [20]

Главная » Статьи » Деятели староверия » XVII в.

Авилова Н.Л., Апанасенок А.В., Горюшкина Н.Е. Исчезнувшая обитель: из истории движения "ревнителей старины" в Южной России 2 пол XVII в.
Характерной особенностью отечественной историографии конца XX – начала XXI в. является значительный исследовательский интерес к религиозной истории России. Проявив себя первоначально в области изучения прошлого «официального» православия и церковных институтов, в последние годы этот интерес смещается в сферу изучения «народной» религиозности и разнородных духовных движений.
 
В научное поле все чаще попадают проблемы восприятия и толкования населением церковного учения в XVII–XIX вв., «суеверий», инакомыслия1. Устойчивой популярностью у исследователей пользуется история российского староверия. Последняя к настоящему моменту располагает солидной библиографией, однако говорить об изученности феномена «старой веры» пока рано. В частности, ранняя история русского старообрядчества представлена в литературе преимущественно сюжетами о харизматических религиозных лидерах, после никоновских реформ открыто противопоставивших себя официальной церкви и увлекших на путь раскола своих приверженцев.
 
Гораздо меньше известно об умеренном крыле движения «ревнителей древнего благочестия», длительное время пытавшихся сохранять церковное единство. Предлагаемая статья призвана в какой-то мере способствовать восполнению этого пробела. Ее предмет – малоизвестная история Льговского мужского монастыря, созданного в 1650-е гг. сторонниками «старой веры» на территории Рыльского уезда Московского государства и несколько десятилетий являвшегося важным духовным центром для населения южной России.
 
История старообрядчества в качестве отдельной конфессиональной общности, как известно, началась во второй половине XVII в. В 1654 г. в Москве состоялся церковный собор, на котором патриарх Никон утвердил положение о необходимости приведения русских богослужебных книг и обрядов в соответствие с греческими. Воплощение замыслов Никона в жизнь означало самую значительную в истории русского православия реформу. Чтобы представить себе реакцию подданных московского царя на подобное действо, необходимо иметь в виду, что религия для людей XVII в. была в первую очередь совокупностью обрядов и молитв, твердо усвоенных с раннего детства2. Изменение этих внешних атрибутов веры в глазах православных прихожан могло означать изменение самой веры. Именно поэтому насильственное введение новопечатных книг и обрядов, провозглашение всех русских церковных чинов как «неправых» по сравнению с греческими по определению не могло оставить верующих равнодушными. «Русскому человеку в середине XVII века пришлось проклинать то, во что столетием ранее его учили свято веровать», – писал по этому поводу П. Н. Милюков3. А такие «проклятия», замечал тот же историк, не могли не коснуться совести населения3.
 
Хронологически совпавшие с церковной реформой события – войны с Польшей и Швецией, закрепощение крестьян, рост налогов, эпидемии моровой язвы – придали ей в глазах населения однозначно негативный смысл и способствовали эсхатологическому осмыслению. Согласно распространенным представлениям о Москве как последнем Риме и о приближающемся конце восьмого тысячелетия как грядущем конце мира, она была воспринята многими однозначно: подходит время исполнения числа зверя (1666 г.), заканчивается тысячелетие царствия Христовой церкви. В «Книге о вере» игумен Нафанаил вопрошал: «Кто весть, аще в сих летех 1666-х явственных предтечев антихриста или того самого не укажет?»4. Зримыми признаками «погибели душевной» в глазах людей стало отвержение старых книг, обычаев и правил «святой, соборной и апостольской Церкви». «Не могу быть без рыданья, страх антихристов мир устрашил, милость с лестию в мир пометал, законы градские все истребил», – говорится в одном из Синодиков XVII в.5
Весть о никоновских нововведениях, распространившаяся в 50–60-е гг. XVII в. на обширных просторах Московского государства, редко находила одобрение, зато часто вызывала глухой ропот и даже сопротивление. Наименее склонными к принятию нововведений оказались удаленные от столицы земли. По выражению Г. Хитрова, «в то смутное время раскол быстрым потоком разливался по безвестным краям Руси, уклоняясь далее и далее от Москвы – средоточия грозного для него правительства»6. Началось постепенное переселение староверов из городов и крупных селений в малообжитые или вообще не обжитые места, где можно было не опасаться преследований.

Одним из таких «краев» в то время была территория, впоследствии названная Центральным Черноземьем. Здесь имелись все предпосылки для скептического отношения к никоновским реформам – население южной окраины Московского государства традиционно отличалось «своеволием», независимостью и упрямством. Как следствие, степное порубежье начало превращаться в один из центров русского старообрядчества. Переселенцы с севера приносили вести о том, что «учало быть в Российском царствии и в городах в вере и в крестном знамении и в божественной службе и в пении рознь, и старые книги оставили и начали печатать новые <…> и зима хощет быти…»7.
Важнейшим свидетельством влияния «старой веры» в черноземной окраине стало возникновение здесь одного из первых российских старообрядческих монастырей − Льговского. Основателем этого монастыря явился известный русский подвижник Иов. По выражению В. Г. Дружинина, этот человек «представлял из себя тип древнего отшельника, стремившегося провести остаток дней своих спокойно, в вере отцов»8. Иов (в миру – Иван) родился в конце XVI в. в подмосковном Волоколамске, в семье боярина Тимофея Лихачева. Еще в детстве, рано оставшись без родителей, он решил посвятить свою жизнь монашескому служению. Приняв постриг, Иов жил в нескольких монастырях, а затем, прославившись «богоугодными делами» и «жизнью нелицемерной», сам основал две обители − Богородицыну и Никольскую (в тверских пределах). Деятельность преподобного Иова стала широко известна в России, неоднократно русские патриархи (сначала Филарет, затем – Иосиф) звали его в Москву, однако Иов предпочитал жизнь пустынника. Вскоре после начала никоновских реформ (приблизительно в 1657 г.) он вместе с учениками решил уйти на окраины государства и, облюбовав земли у берегов Сейма, на месте старинного города Ольгова (разрушенного в годы монгольского ига), основал новый монастырь. Вот как описано это событие в «Житии» Иова: «И по молитве обойде вся места со святым и животворящим крестом Господним, ограждая и осеняя. И сниде под горие в дебрь и ископа в горе той Льговской пещеру малу на вселение себе, по подобию святых пещер киевских, и на приходящих к себе братии. В то же время прииде к нему от Москвы Чюдова монастыря черный диакон именем Арсений… И нача с ним труждатися и пещеру большую копати и многие улицы пещерные сотвориша… Прочии же иноци выше помянутии леса расчищающее и нивы насевающее и борти делающее в дубровех на вселение пчел. И много прожившее во пещерах сих пяточисленнии отцы… Благоволи создатися и церкви святого Димитрия над пещерами на горах Льговских…»9.

Первоначально монастырь был пещерным, напоминая раннюю Киево-Печерскую Лавру. Вокруг располагались временные жилища поселян, сочувствующих «старой вере» и желавших жить под началом Иова. Спокойная и относительно безопасная жизнь среди лесов не была тайной ни для служилых людей из порубежных городов, ни для крестьян, живших в окрестных поместьях. Желая остаться «в вере предков», а попутно и избежать тягот государственной службы или труда на помещиков, они уходили к «держателям старинного благочестия». Их прибежища возникали в виде землянок, а их обитатели постепенно обзаводились собственными хозяйствами – ловили рыбу, выращивали овощи, пытались вырастить свой хлеб. Их жизнь во многом напоминала историю раннего русского монашества, занимавшегося колонизацией и хозяйственным освоением окраин Руси10. Местное население к монахам относилось сочувственно.
 
Видя, с одной стороны, «праведную жизнь» пустынников, а с другой – постоянную угрозу преследований, висящую над ними, окрестные жители смотрели на «ревнителей старины» как на «гонимых христиан, Христа в себе носящих», «проповедников благочестия, поборников православия»11. Сочувствие местного населения обусловило быстрый рост монастыря. Появилась подмонастырная слобода с многочисленным населением; были воздвигнуты мощные укрепления, способные защитить окрестных жителей от врагов. «Преподобный же по созданию церкви и украшения иконном и всея лепоты, многи созда келий своими руками, и трапезу велию и ограду устрой около обители зело крепкую, и башни и бойницы поддела ради частого нахождения крымских татар, пленующих села и деревни, разоряющее православных християн. И иная многая труды полагая; озера и пруды копая и мелницы поставляя на упокоение братии, и рыбные ловли устрой на Семи реце в лето 7170 (1662 г). И множество братии собравшася к нему от далних мест, слышащее житие его святое и ревнующее последовати стопам его»11. В Российском государственном архиве древних актов сохранился план монастыря и его описание начала XVIII в.: «монастырь, который имеет вокруг каменную стену, с двух сторон (восточной и западной) ограничен натуральными оврагами, с полуденной (южной) − крутою горой, а с северной стороны ровным и немного гористым местом. С одной стороны имеются два входа. В монастыре соединенная с оградой стоит церковь каменная»12.
В 1667 г. монастырь выдержал осаду трехтысячного отряда крымских татар, причем в сознании современников успех оказался связан со святостью места и самого Иова. По свидетельству упомянутого «Жития», «по некоем же времени в лето 7175 (1667 г.) бысть нашествие иноплеменных за умножение грех рад наших, приидоша ратию безбожнии варвари крымския татарове на Русскую землю и на Рылския пределы. Изгоном пленующе многих христия погубиша, а иных без милости мучащее и домы их огнем попалиша, иных в плен во свою землю с собою взяша. Тогда же рыльския вес много народа, мужен и жен и детей, от тех злых зверолютых безбожны бусурман крымскых татар збегошася ко преподобному отцу во Лговску пустыню и пресецаху ему безмолвие. Святый же моляше всесилнаго Бога и в молитве призывая християнскую Заступницу Пречистую Богородицу дабы всемилостивый Бог молитвами Пречистыя Владычицы нашея Бого родицы сохранил род християнский от нашествия безбожных агарян. Тогда же окаяннии варвари покушахуся идти в пустыню святого, и со брашася трех тысящ татар и придоша близ обители его. Преподобный ж вооружився силою крестною, пойде из монастыря з животворящим крес том Господним, призва в помощь себе святаго великомученика Димитри Победоносца, низложити сопротивных... И егда же свитый нача ограж дати крестом агарянов, и многи от християн видеша, и невернии послед поведаша, яко изыдя пламень огненный от креста Господня и многи попали и ослепи их, и смяте кони невидимая сила святого»13.

Следует отметить, что, являясь центром паломничества приверженцев «старой веры» едва ли не со всей южной России, располагая солидной экономической и оборонительной мощью, монастырь никогда открыто не противопоставлял себя господствующей церкви (как это было, например, в случае с Соловецкой обителью). Сам Иов, называя себя «ревнителем старины», тем не менее, уклонялся от диспутов и полемики относительно православного культа. Используя в богослужебной практике старопечатные книги и дониконовские обряды, насельники монастыря, тем не менее, старались поддерживать хорошие отношения с центральной властью, выказывая ей свои верноподданнические чувства. Так, после описанной победы над татарами было решено «с низким поклоном» отослать в Москву пленных. Реакция царя Алексея Михайловича оказалась положительной – он щедро наградил монахов. «Великий же Государь, слыша таковое побеждение сопротивных от преподобного отца нашего, зело удивися, яко при его державе такое чюдо бысть. И за сие посла в монастырь ко преподобному милостыню довольну зело на утешение братии, и бранных оружии пушек болших 6, снарядов и мушкетов болших с три ста, и пороховой казны и свинцу довольно, и четыре знамян золотых по атласу шитых ради преди будущих незапных татар опасения обители святого старца Иова своих богомолцов»13.

«Гражданская» лояльность льговских монахов вкупе с несомненной ценностью монастыря как приграничной крепости обеспечили обители временную неприкосновенность со стороны церковных реформаторов и местных помещиков, чьих крестьян-староверов монахи периодически укрывали. Однако в 1667 г. вышел царский указ об отсылке церковных отступников «к градскому суду», в котором предписывалось «воеводам и приказным людям в города и в села, которые ныне есть на воеводствах, послать грамоты, а впредь всем воеводам и приказным писать в наказы, чтоб то дело было под его, государевым, страхом в твердости; а вотчинникам и помещикам и их прикащикам, у кого такие противники есть и будут, по тому же объявлять в городах архиереям и воеводам, а которые раскольники где объявятся, и по присылкам архиерейским учинятся сильны и им воеводам и приказным по тех раскольников посылать служилых людей»14. В 1672 г. Иову еще удалость защитить крестьян-старообрядцев от воинской команды С. Нащекина, прибывшей в Рыльский уезд для поимки беглых крепостных и «раскольников»15. Однако в последующие годы сохранять автономию монастырю стало все труднее.
 
В 1674 г. Иов, не желая стать участником назревавшего конфликта, покинул созданный им монастырь и вместе с ближайшими учениками направился на Дон. Остановившись на берегах реки Чир – одного из притоков Дона, – Иов положил начало существованию старообрядческой Чирской мужской пустыни16. В 1681 г. старец умер, а через три года после этого события ученики открыли его мощи: «И раскрыта гроб, и видеша тело его честное цело и нетленно, блгоухание велие испущающее… Ризы же и схима на главе все целы же…»17. На протяжении последующих десятилетий захоронение преподобного Иова на р. Чир являлось местом паломничества сочувствующих «старой вере» (пока гроб с останками не был взят посланными за ним казаками в 1731 г.)18.

Льговский же монастырь, лишившись наставника, начал постепенно клониться к упадку. Особенно тяжелым положение его обитателей стало после выхода в свет указов царевны-правительницы Софьи 1685 г. Согласно этим указам, полагалось: жечь в срубе «упорствующих раскольников»; «казнить смертью тех, кто перекрещивает людей в свою секту»; бить кнутом и ссылать в дальние города «раскольников, скрывающих принадлежность свою к расколу, хотя бы после и раскаялись». Последнее наказание полагалось и тем, кто просто укрывал в своем доме старообрядцев и не доносил о них властям19. В результате, последние годы XVII в. ознаменовались самыми суровыми преследованиями старообрядчества в России: «костры горели, резались языки, рубились головы, удары кнута раздавались в застенках и на площадях, тюрьмы и монастыри были полны староверами»19.
 
Патриарх Иоаким в 1689 г. велел «смотреть накрепко, чтобы раскольники в лесах и волостях не жили, а где объявятся – самих ссылать, пристанища их разорять, имущества продавать, а деньги присылать в Москву»20. Митрополит Макарий в своей «Истории раскола» говорит, что «раскол решительно был запрещен в России, и никто ни в городах, ни в селениях не смел открыто держаться его. Потому старообрядцы или таили веру свою, или убегали в пустыни и леса, где заводили для себя приюты. Но и там их отыскивали, жилища их разоряли, а самих приводили к духовным властям для убеждений, а в случае нераскаянности предавали градскому суду и часто смерти». Из этих слов видно, в каком тяжелом положении оказались староверы в конце XVII в. По словам известного «расколоведа» XIX столетия П. И. Мельникова, старообрядцы «скрывались, но их ловили, и если они объявляли о своих убеждениях, но не отказывались от них, готов был сруб или костер. Если не сознавались в «расколе», готов был кнут, а затем ссылка. Если же они все-таки обращались в господствующее вероисповедание, им все-таки на основании статей 1685 г. «чинили наказание», после чего отправляли в дом епархиального архиерея "ради исправления” на тяжелые работы»21.
 
В таких условиях ученики Иова вместе с тысячами других староверов постарались перебраться туда, где государственная и церковная власть еще не успела укрепиться – за условную порубежную черту или в густые леса порубежья. Так, верховья рек Хопер и Медведица, ранее пустовавшие, наполнились многочисленными переселенцами. «В которых городках, по Хопру и Медведице, – говорится в документе 1685 г., – не в давних летах было человек по 20 и по 15, и в тех городках ныне человек по 200 и по 300 и женского полу много»22. Судя по другим документам, найденным В. Г. Дружининым, здесь были выходцы из Льговского монастыря, а также многих российских городов, причем в большинстве своем «ученые грамоте»23. По течению одной только Медведицы в 1686 г. насчитывалось 17 укрепленных старообрядческих поселений с более чем 2 тысячами жителей23. Как следует из документов РГАДА, немало подобных поселений находилось и к западу от упомянутых рек, на южной границе России (территория Белгородского разряда). В описаниях этих поселений упоминаются выходцы из Рыльского уезда24.

В конце 1680-х гг. Льговский монастырь покинули последние сподвижники Иова, обитель перешла под полный контроль местных церковных властей. Перейдя в разряд «новообрядческих», монастырь потерял ореол святости в глазах своих прежних жертвователей и паломников и постепенно лишился как многолюдного прихода, так и земельных владений. В начале XVIII в. Льговская обитель была приписана к Спасско-Севскому монастырю, а затем к московскому Высоко-Петровскому. В 1764 г. в ходе проводившейся Екатериной II секуляризации Льговская обитель была закрыта. К этому моменту здесь было три монаха и «поп-расстрига»25. Впрочем, монастырь не исчез бесследно. В 1779 г. был издан императорский указ об учреждении Курского наместничества, в котором предписывалось переименовать урочище «бывшего монастыря Льгова со слободкою при оном» в одноименный город. Так появился существующий ныне город Льгов, своим рождением обязанный старообрядческому движению. Администрация нового уездного центра постаралась освободиться от «старообрядческого» наследия, в результате чего все наземные монастырские постройки, за исключением каменной церкви, были снесены. Последняя была разрушена уже в 1932 г.26 С тех пор о существовании обители напоминают лишь периодически появляющиеся провалы на месте вырытых первыми монахами пещер26.
 
Историографическая судьба Льговского монастыря оказалась также довольно драматической. Связь со староверием сделала его малопривлекательным для православных авторов, в результате чего прошлое одной из крупнейших обителей южной России второй половины XVII в. оказалось практически не освещено в исторической литературе XVIII–XIX вв. Так, уже в «Новом и полном географическом словаре Российского государства», выпущенном в 1788 г., говорилось, что «Льгов, город Курского наместничества <…> быв до того пустынею сегож имени, в ведомости Епархии Севской, и находился в уезде Рыльском. В ней был настоятель и несколько монашествующих, которые и переведены в штатные монастыри. Когда ж основался он пустынею, не известно нигде»27. Впоследствии интересовавшийся этой проблемой Н. П. Сенаторский ограничивался ошибочным утверждением, что «малоизвестный в истории Ольгов монастырь был основан Иовом в октябре 1669 года», а также описанием плачевного состояния обители в середине XVIII в.28 Лишь находка московскими археографами в 1971 г. «Жития преподобного Иова Льговского» и его последующая публикация в 1992 г. дали импульс для воссоздания истории исчезнувшей обители посредством анализа этого источника и поиска соответствующих архивных документов.
 
Анализ сюжета о Льговском монастыре дает возможность сделать несколько выводов. Во-первых, территория современного Центрального Черноземья, в XVII в. являвшаяся южной окраиной России, оказалась средоточием большого количества людей, сочувствующих «старой вере» – об этом свидетельствует быстрый подъем основанного Иовом монастыря. Во-вторых, движение «ревнителей старины» отнюдь не всегда оказывалось связанным с открытым церковным протестом (по крайней мере, термин «раскольники» явно не применим к сторонникам Иова Льговского, до конца жизни пытавшегося сохранить духовное единство в православной среде). Наконец, в-третьих, история «забвения» Льговской обители дает возможность предположить существование других (пусть и менее влиятельных) старообрядческих центров, исчезнувших в XVIII в. и до сих пор не попавших в поле зрения исследователей.

Примечания
 
1 Обзор соответствующих направлений дан в статье С. А. Штыркова. См. : Штырков, С. А. После «народной религиозности» // Сны Богородицы. Исследования по антропологии религии / под ред. Ж. В. Корминой и др. СПб., 2006. С. 7–18.
2 На эту тему имеется довольно много исследований, причем авторы с разными методологическими позициями единогласно признают указанный факт. См., напр.: Никольский, Н. М. История русской церкви. М., 1988. С. 114–140; Милюков, П. Н. Очерки по истории русской культуры : в 3 т. Т. 2, ч. 1. М., 1994. С. 43–55; Левин, Ив. Двоеверие и народная религия в истории России. М., 2004. С. 11–114.
3 Милюков, П. Н. Очерки по истории русской культуры : в 3 т. Т. 2, ч. 1. С. 54.
4 Петухов, Е. В. Из истории русской литературы XVII века : Сочинения о царствии небесном и воспитании чад // Памятники древней письменности. ХCIII. 1893. С. 13.
5 Цит. по: Щапов, А. Земство и раскол. СПб., 1862. Вып. 1. С. 62.
6 Хитров, Г. Историко-статистическое описание Тамбовской епархии. Тамбов, 1861. С. 9.
7 Цит. по: Дружинин, В. Г. Раскол на Дону в конце XVII века. СПб, 1889. С. 90.
8 Дружинин, В. Г. Раскол на Дону в конце XVII века. С. 72.
9 Житие Иова Льговского // Церковь. 1992. № 2. С. 34.
10 Это признает и В. Г. Дружинин, отмечая, что «описаниями такого рода заселений наполнены древнерусские жития святых». См.: Дружинин, В. Г. Раскол на Дону в конце XVII века. С. 87.
11 См.: Субботин, Н. Материалы для истории раскола. Т. VII. М., 1885. С. 231.
12 Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 210. Приказной стол. Д. 481. Л. 218.
13 Житие Иова Льговского. С. 35.
14 Цит. по: Смирнов, П. С. Патриарх Иоаким. М., 1881. С. 66.
15 Житие Иова Льговского. С. 36.
16 См.: Дружинин, В. Г. Раскол на Дону в конце XVII века. С. 71.
17 Житие Иова Льговского. С. 39.
18 Российский государственный исторический архив (РГИА) Ф. 796. Оп. 12. Д. 373. Л. 4 об. – 5.
19 Мельников, П. И. Очерки поповщины. М., 1976. С. 222.
20 Там же. С. 223.
21 Там же. С. 224–225.
22 Этот документ приводит в своей книге В. Г. Дружинин. См.: Дружинин, В. Г. Раскол на Дону в конце XVII века. С. 96.
23 Дружинин, В. Г. Раскол на Дону в конце XVII века. Приложение №5.
24 См., напр.: РГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 1519. Л. 18–20, 69, 195; Приказной стол. № 1431. Л. 97–99, 372–373, 428–430; № 1753. Л. 1–52.
25 Сенаторский, Н. П. К истории заселения северо-западного района Курского края // Изв. Кур. губерн. о-ва краеведения. Курск, 1924. № 4. С. 54–59.
26 Лагутич, М. Провинциальная хроника : Льгов в истории Курского края. Курск, 2007. С. 91.
27 Новый и полный географический словарь Российского государства. СПб., 1788. Ч. 3. С. 37–39.
28 Сенаторский, Н. П. К истории заселения северо-западного района Курского края. С. 44–59.
Н. Л. Авилова
А. В. Апанасенок
Н. Е. Горюшкина
 
Категория: XVII в. | Добавил: samstar-biblio (2011-Ноя-11)
Просмотров: 1575

Форма входа

Поиск

Старообрядческие согласия

Статистика

Copyright MyCorp © 2024Бесплатный хостинг uCoz