Как уже отмечалось, эта проблема была для беспоповцев одной из самых сложных. Дело в том, что брак в православной церкви — таинство, совершать которое обязательно должен священник. Беспоповцы в силу вынужденного отказа от священства лишались, по каноническим правилам, возможности вступать в брак. Напомним, что первоначально как поморцы, так и федосеевцы высказались за полное безбрачие. Предпринятая затем Феодосией Васильевым попытка придать законный статус бракам, заключенным супругами до их присоединения к федосеевскому согласию, оказалась неудачной. При жизни Феодосия Васильева «старожены» не только считались состоящими в законном браке, но и имели возможность беспрепятственно рожать детей; однако после его смерти федосеевцы не без влияния критики со стороны поморцев пришли к решению ограничить супружеские права «староженов». При вступлении в федосеевское согласие им предлагалось жить «чистым житием», воздерживаясь от супружеских отношений. В случае нарушения этого порядка и, тем более, рождения детей «старожены» рассматривались как грешники и на них накладывалась епитимья. Что касается поморцев, а затем — филипповцев, то они категорически отказывались признавать законными «старые» браки и при вступлении «староженов» в их согласия требовали от них развода.

«Новожены», т. е. супруги, вступившие в брак уже будучи членами того или иного беспоповского согласия, известны по сочинениям с конца XVII — начала XVIII в. Для заключения брака они прибегали к услугам «никонианских» или старообрядческих священников. Вероучение как поморского, так и фе-досеевского согласия не допускало таких браков. «Новожены» не принимались без развода ни поморцами, ни федосеевцами. Изначально никто из беспоповских идеологов не пытался придать «новоженческим» бракам легитимный характер, каким-то образом оправдать «от Писания» их заключение. Первым такую попытку предпринял Иван Алексеев (Стародубский). Его учение о допустимости «новых» браков нашло свое полное отражение в сочинении «О тайне брака» (1762 г.). По мнению Ивана Алексеева, беспоповцы могли венчаться в «новообрядческой» церкви и такой брак можно считать законным: брак установлен еще в раю самим Богом, благословившим Адама и Еву. Это благословение передается их потомкам. Церковное венчание — освященный древностью «общенародный христианский обычай», введенный для отделения законного брака от «блудного сожития». Оно необходимо, но собственно к таинству брака отношения не имеет, так как, согласно Катехизису большому, «деиственник тайны брака» — сам Бог. Священник же — толь ко свидетель. Необходимыми условиями для заключения брака Иван Алексеев считал взаимную любовь, согласие жениха и невесты, а также благословение родителей. Подобно Феодосию Васильеву, Иван Алексеев утверждал, что древняя церковь признавала браки еретиков и язычников. Поэтому, по его мнению, можно считать законными браки, заключенные в «никонианской церкви», не признавая других ее таинств113.

В 60-х гг. XVIII в. в московской поморской общине стало все больше утверждаться мнение о допустимости «новоженческих» браков. Около 1771 г. в Москве на Покровской улице поморцы построили деревянную часовню; земельный участок с ней и зданием богадельни был закреплен во владение за купцом В. Ф. Мо-ниным, отчего часовня стала называться Монинской, а община — Покровской Монинской. Ее первым настоятелем был Василий Емельянов (1729-1797). Со времени своего основания московская поморская община руководствовалась правилами, принятыми в Выговском общежительстве, и считала выговских отцоз своими духовными руководителями и наставниками114.

Московские поморцы считали необходимым решить про блему брака положительно. С этой целью в 60-х — 70-х гг. XVIII в. они неоднократно обращались на Выг, но получали оттуда резкое осуждение своих попыток легализации браков. До нас дошли: Послание московских поморцев Даниилу Матвееву и Никифору Семенову о браках, написанное в 1769 г.110, и ответ на него Даниила Матвеева от 24 сентября того же года116; письма Даниила Матвеева Ивану Козмину и Максиму Маркову от 18 февраля 1766 г.117, братьям Михаилу и Алексею Кирилловым от 30 сентября 1768 г.118 и 21 октября 1769 г.119, Михаилу и Алексею Архиповым от 8 ноября 1769 г.120, Алексею Архипову от 17 ноября 1768 г.121 Все эти послания Даниила Матвеева были написаны в ответ на запросы его адресатов. Таким образом, можно констатировать, что в конце 60-х гг. XVIII в. в поморском согласии шло интенсивное обсуждение проблемы брака.

Позиция Даниила Матвеева, а в его лице выговцев — от рицание возможности брачной жизни для истинного христианина. Обращаясь к москвичам, он пишет: «Знатно и ныне не познаваете своей неудачи и безчестия в своем вами ново-дерзнутом новоженстве и браках неслыханных. <...> Яко не точию от умных и целомудренных, спастися желающих, сла-быя ваши замахи и необычныя настоящия свадьбы и пирушки винным напойством и тонцеванием бесовским многозазорным, и дерзновенно творимыя, под крайним зазрением находятся и суть от умных и Бога боящихся братии, но и от святых и богоносных отец и от церькви соборныя тяжчай-шим судом ограничены и осуждены показуются». «Новожен-ство» характеризуется как «дерзость», «безпамятство крайнее», «слабость», «срам и стыд», «безумие крайнее» и т. д. Даниил Матвеев напоминает, что за свои действия любителям брака придется держать ответ: «Аще ли во своем мнении остатися изволите и путь самоизвольнаго вами новобрачия необычнаго... держатися изволите, заграждающаго путь и в-ход к Небесному Царствию, то — воля твоя — яко же хоще-ши, да твориши. Человек бо есть своея воли, сам за себя и грядет ответ дать»122.

В другом послании в Москву Даниил Матвеев напоминал адресатам о «последнем и горькоплачевном времени», в которое им всем приходится жить: «Изыти повелевает Божий глас из нея, си есть из Вавилона — мира сего, а не брачитися в нем; целомудрствовати, а не жен и браков многозазорных искати и детей наживати». Выговский наставник подает следующий совет о приобщении к церкви «староженов»: «...старопоженив-шияся по вам и венчавшияся у церькви... да исцелятся достой ным покаянием четыредесятидневным, постящеся и поклоны деюще — по две лестовки (по 200 поклонов. —А. М.) [в] сутки, с кротким и смиренным помыслом и со слезами. И по совершении времени покаяния — исповедию отцу духовному навершит-ся, по сих — общему всех християн молению да сообщены будут». Если же «старожены» будут продолжать супружеские отношения, то с ними общения иметь не следует. Что же касается «новоженов», то они считаются «неприобщенными», т.е. находящимися вне церкви123.

Эсхатологические аргументы обильно приводятся и в Послании Даниила Матвеева московским поморцам от 24 сентября 1769 г. Он пишет, что наступило время исполнения пророчества Даниила о «разсыпании руки людей освященных», что «мнози убо желающий таковаго (священства. — А. М.) ищуще, многи страны чуждыя — и восточныя, и полуденныя — желаемаго ищуще, и Туркогрецию и Палестину, иже есть Иерусалим, обтекше трудившеся, ничто же успеше, точию в безместных волокитах живота своего лишившеся»124. Даниил Матвеев советует московским поморцам не искать брака, а украшаться целомудрием125.

Дискуссия о браке вскоре вышла за пределы отношений поморской общины Москвы и выговцев. В 1771 г. с вопросами к московскому поморцу Ивану Козмину (Меднику) обратился саратовский поморский наставник Иван Федоров. Его — противника браков — интересовало отношение адресата к этой проблеме, а также к выговцам, в связи с защитой последними допустимости «царского богомолия», с чем саратовский наставник также был не согласен. В ответном послании Иван Козмин уклонился от четкой характеристики выговцев, высказавшись о поморском согласии в целом126: «Поморская церковь есть православна. <...> От поморскаго согласия приходящаго к нам за крещеннаго приемлем и исправы в крещении не полагаем, как и они от нас приходящих к ним приемлют же за крещенных»127. Относительно возможности брачной жизни Иван Коз-мин, подобно Ивану Алексееву (Стародубскому), считал, что древняя церковь признавала браки еретиков и язычников, поэтому можно признавать законными браки, заключенные в «никонианской церкви», и «староженческие», и «новожен-ческие»128. Впоследствии московский и саратовский поморцы продолжили обсуждение темы брака, оставаясь каждый на своей позиции129.

Новые обращения московских поморцев к выговским отцам с просьбой одобрить «новоженческие» браки относятся к осени 1771 г.130 и к 1775 г.131 Отрицательный ответ на первое из них написан Никифором Семеновым 20 ноября 1771 г.132 Выговский киновиарх был настроен в отношении москвичей не так жестко, как Даниил Матвеев. Он подчеркивает, что московские поморцы сами должны сделать свой выбор и не сти за это ответ перед Богом. В то же время, по его мнению, одобрение москвичами браков не может быть причиной церковного раскола. Если кто-то, пишет Никифор Семенов, не смог вынести «тяготы» безбрачия «и поял еси себе настояща-го времяни жену — никто же тя за сие злословит, никто же оглаголует, никто же хулит, если вы во страсе Божий и в любви нелицемерной с женою своею провождаете жизнь свою в душеспасительных християнских добродетелех и плод чрева вашего воспитываетет в святоцерковных обычаях. <...> А кай-те себе в том и потерпите со всяким смиренномудрием до време-не. Врачество сие душеспасительно есть, а не укорительное, братия наши есте и удове тела церьковнаго»133.

Отрицательный ответ на второй запрос москвичей напи сан Андреем Борисовым 2 августа 1775 г.134 Выговский собор 12 января 1777 г. подтвердил «бракоборную» позицию, хотя определенное «послабление» «новоженам» все же было сделано135. В декабре того же года московские поморцы обратились на Выг с новым обширным посланием, где подвергли критике решения этого собора: «...нам сие ваше уложение, в пяти правилах узаконенное, оказывается сумнительно... потому, что вы изволили за неимением священства православнаго уничтожить и законный брак, и как до познания православныя веры, так и по познании брачившихся, по крайнему нужному случаю, изволишя судить как блудников»136.

Московские поморцы уведомили выговцев, что федосеевцы Преображенского кладбища осуждают их за оправдание «новоженческих» браков: «...у нас в Москве согласия Федосея Васильевича Илья Алексеев претыкается на образе и судит нас... паче всех язык... Видит нас по самой нашей крайней нужде брачившихся без священных молитв и православнаго иерея. И зрит в нас образ един со оными, кото-рыя и в присудствии православнаго священства дерзали кроме священных молитв брачитися. <...> За что злословит еретиками, и хуже блудников именует нас, и намерение имеет от нас, смиренных, покрещевати, приходящих к нему в согласие»137. Действительно, И. А. Ковылин был жестким противником «новоженческих» браков. Конечно, его угрозы в адрес московских поморцев, слова о необходимости их повторно крестить, именование еретиками — все это было на уровне повседневного общения. Здесь И. А. Ковылин не стеснялся в выражениях и не особенно заботился о соответствии своих слов православным канонам.

Московский поморец Федор Аникин (Зенков) в письме наставнику Василию Емельянову, написанному в 1779 г., приводит любопытный рассказ об отношении И. А. Ковылина к «новоженам»: «Ибо и сам их учитель Илья Алексеив сказал по их званию некоему новожену: „Я, де, от вас никакова книжнаго свидетельства не приемлю, и не представляйте мне ни седми вселенских соборов, ни девяти поместных, ни апостолских правил. Или вконец вам сказать: аще бы и сам Христос с небеси сошел со архангелы и велел бы мне: Илья, приими, де, новоженов в согласие себе. А я бы ему сказал: Не послушаю Тебя, Христе". Рече: „Мне, де, так отец мой — Илья Иванов — при смерти своей приказал: Как, де, ты научен, в том и стой". Рече: „Аще он будет во аде — и я с ним, аще во Царствии — то и я с ним. Того ради я ево учению не отъстану и не изменю. И еще скажу вам: Аще вы будите и чюдеса творити или мертвых воскрешать, не прииму вас в сообщение себе. Еще же мне и хороши люди не присужают. Как, де, я был в Питере, и случилось мне быть у енерала Потемкина. И он мне говорил: Илья, как, де, ты научен, в том и стой, а своево толку не заводи. И я, де, ему за то в ноги поклонился: Благодарствую, батюшка, на добром твоем совете"». Впрочем, констатирует далее Федор Аникин, «и сам (Илья.—A.M.) явился ныне во обетех своих непостоянным и лъживым, ибо разорил и изменил своего отъца приказание в миротворении своем з дуниловцами, с Тимофеем Андреевым, и с Иваном Петровым, и с прочими138. И на том мировании подписался, аки завязав глаза, чтоб приказание и содержание Ильи Иваныча, отъца своего, въпредь не содержать и не оправдать прежнее отъца своего предание, за свидетельством многими руками. И тако сам себя обличил своеручною подпискою, о чесом явствует основателной им предел в 14-ти главах»139.

Из книги: Мальцев А.И. Старообрядческие беспоповские согласия в XVIII - начале XIX в. - Новосибирск: ИД "Сова", 2006