- Добрый вечер, отец Никола! Расскажите, пожалуйста, как сейчас живет поморская община в Сызрани? Много ли  сейчас прихожан?

- Начать, наверное, надо с того, что храм наш закрыли еще в 20-х годах. Как закрыли, так мы ушли в подполье, собирались молиться тайком  то у одних, то у других. Тайком – видите, в чем дело. Пробирались  по одному-два человека, чтобы не донесли, что устраиваются сборища.

А теперь перенесемся в современность. Теперь вот говорят: церковь открыли, пожалуйста, идите молиться. Но теперь мы расслабились: то дождь, то мороз, то жара – да нет, я сегодня не пойду. Вот ведь как, запретный плод, видать, сладок. Раньше запрещали –  это не останавливало. А народу приходило много. В обычном доме ведь не так много места. Так молиться вставали кто в комнатах, кто на кухне, а иногда места не хватает – так и в сенях. Особенно много народу  было на Пасху – ведь это праздник великий, его весь год ждут. Приходили даже те, кто в течение года почти не ходил.

Я помню, как нас родители водили, детвору. С детьми тогда многие приходили. Мы постоим немного, но мы же дети, а дети есть дети, нам же утомительно стоять, начинаем отвлекаться. Взрослые скажут: «Ну все, хватит!» Загонят нас на печку, а печки раньше большие были, с полатями, и мы, ребятишки, там до утра.

- Молились  ночами?

-  Ночами, да. Днем было нельзя. И места меняли: то в одном доме, то в другом, то в третьем. Поэтому многие о нас и не знали, не подозревали, что мы еще есть. Тут как-то пришел к нам корреспондент, был очень удивлен: «Как, а разве поморцы еще есть? И в Сызрани? Да вас же не было!» - «Как же нас не было, - отвечаем -  мы были, и мы есть, но ведь мы же были в подполье». Так он написал статью «Поморцы вышли из подполья». Это заголовок.

- В Сызрани ведь было несколько поморских храмов?

- В Сызрани было четыре поморские церкви, а уцелела одна, и то ее до сих пор занимает Горгаз.

- Расскажите, пожалуйста, как Вы стали настоятелем?

- Сразу после закрытия церкви  настоятели  часто менялись. Но потом настоятелем стал  Василий Иванович Поздняков. Это были как раз самые запрещенные времена, а он сумел всех собрать, всех объединить и сохранить общину. Он был наставником лет тридцать.

   А потом так случилось, что сразу два наших наставника ушли друг за другом, прямо на Пасху, на первой неделе. И все, больше никого нет. Община осталась без пастыря.

   На похороны приехал самарский наставник Киприян Николаевич Кукушкин. Мы собрались на молитву, а ведь на Пасху молились каждый день. И начал он меня уговаривать , чтобы я стал наставником. А он знал меня до этого, был моим духовным отцом. Он и раньше меня уговаривал стать помощником наставника, а я все отказывался, говорил: «Когда мне! На мне два дома: свой и матери, ей ведь тоже надо помогать, а дом содержать – это же надо то дров нарубить, то что – то подправить, то воды принести». И потом,  я собирался на пенсию, удочки купил, только все времени не было с ними посидеть. Думал, вот пойду на пенсию, займусь.

А тут община осталась без настоятеля, и Киприян Николаевич стал меня уговаривать снова. Я отвечал: «Да я ведь еще не знаю, не умею, как же я буду?»

Но тут все с земным поклоном стали меня просить, чтоб я дал согласие. И вот с 1990 года я там начал исполнять обязанности наставника. Со временем всему научаются, и я начал осваивать устав, службу. Вот скоро уже пятнадцать лет, как я наставник.

 Когда разрешили наши общины регистрировать,  я подал заявление на регистрацию. Сначала не все это поняли. Столько лет привыкли переходить из дома в дом, молиться то у одних, то у других, что другого уже и не знали. Говорили мне: «Да зачем, мы и так будем». Мы-то будем, а дети, внуки? Нет, думаю, мы еще и церковь попросим себе.

- Ведь Вы же занимались возвратом храма? Да и  здание моленной, в котором сегодня собирается община, получено Вашими трудами?

-  Тогда как раз вышел Указ о передаче церковных зданий, и на первых порах власти шли навстречу. Мы обратились к ним, попросили вернуть наш храм. Дали мне постановление, что церковь нам возвращают, уже собрались Горгаз выселять, помещение им за городом подбирали. Хотя Горгаз и грозился  район, и город оставить без газа. А через семь-восемь месяцев, когда постановление было на руках, и я ждал переселения, нам предложили другую церковь – бывший белокриницкий храм. В мэрии мне сказали, что белокриницкая община от него отказалась. В 80-х годах, когда они просили его вернуть, им отказали, и они построили себе моленную. С куполом, с крестом, все, как положено, объемная. Народу у них немного было, им ее хватало. Вот власти мне и говорят: «Во-первых, давайте не будем Горгаз тревожить, а, во-вторых, мы вам эту церковь восстановим». Конечно, неплохо. Только я им сказал: «Вот рядом дом на церковной территории, деревянный. Отдайте его нам, и пока идет восстановление храма, мы там молиться будем». Это был старый дом уже советской постройки, там временно проживали две семьи. Власти пошли навстречу. Первое постановление аннулировали, выдали новое. Начал я оформлять землю, потом, когда получил все постановления, послали меня в Ульяновский институт делать проект храма. Бегал с этими бумагами, ездил то в Ульяновск, то  в Жигулевск, хлопотал. У нас же, например, чтобы оформить и продлить техническую документацию, надо в Жигулевск ехать, в городские организации. Вроде не так далеко, но все равно – другой город. Оформил техпаспорт на храм – тоже была волокита: все документы пришлось восстанавливать заново, потому что ничего не сохранилось. Через год в местной газете напечатали, что на восстановление Крестовоздвиженской церкви (это тот самый белокриницкий храм),  городская Дума выделила полтора миллиарда старыми деньгами. Мы радовались, но все это так и осталось на бумаге, не дали ни рубля.   Какую-то дыру, видно, закрыли этими деньгами. Единственное, что сделали – отселили людей из старого деревянного домика. И  начали мы этот домик  латать. А тут белокриницкие заявили, что храм – их, и они сами его восстановят. Ну а власти и рады были, что белокриницкие сами взялись, и теперь не надо выделять деньги на восстановление. Отдали церковь  им. Уже шесть лет она у них, а денег-то на восстановление нет, и они ее не делают. И когда будут делать, не знаю. У них ведь тоже свои сложности, один священник на несколько приходов, он должен ездить по другим городам, селам.

Долгая это история… Нервы начали друг другу портить – а раньше-то хорошие у нас были отношения.  Мы им предлагали: «Давайте разделим храм, раз вы поповцы – алтарная часть ваша, а нам – притвор, малую часть. Как на Преображенском кладбище – там же две общины храм поделили. И затрат будет меньше, если вдвоем. Но мы так и не договорились. Пришлось снова оформлять документы – уже на раздел земли. Такая была канитель! Ну а мы так и остались в этом деревянном домике. Так что уже семь лет мы на этом месте. Места мало, так мы сломали одну печь, чтоб побольше было, сделали вытяжку, а то дышать нечем было. Обложили здание кирпичом, там, где сенцы, сделали капитальную стену. Поставили котел под газ, сейчас жду газовиков, подключать нас должны. Вот ждал два дня – так и не дождался. Теперь приеду, опять буду заниматься.  После того, как кирпичом стены обложили, теплее у нас стало, не продувает, а то раньше зимой плохо было. Сделали водопровод, теплый туалет, а то народ-то старенький, а все было во дворе. Так постепенно и благоустраиваем.

-  Не тесно общине в этом здании?

- Тесновато, конечно. Особенно на большие праздники. Места немного, поэтому у нас один клирос – нет правого и левого. Так я уже привык, и мне кажется, что у нас даже лучше, более слаженно. Скажем, тут, в Самаре, клироса сходятся – расходятся, много движений. А у нас как-то плавно все. Есть, конечно, разница небольшая и в пении. Это норма, каждая община имеет свои особенности, и каждая считает, что у нее все более правильно. Такая уж это система.

- А прихожане – это коренные поморцы?

- Да, в основном наши, потомственные староверцы. Но ведь даже из них – только одна десятая часть регулярно в храм ходит. Вот ведь насколько вытравили из них… А что с них взять? Если отец – коммунист, хотя и староверец по рождению, даже иконы были за занавесочкой, чтоб не видели, чтоб не выгнали из партии. А дети дубели, совсем отходили от веры. Уж на что правители наши – краснее их книжки ни у кого не было,  - а сейчас со свещой в церкви стоят. А в низах настолько одубели… Они стесняются -  даже крестик, и то -  в бумажке, в кармашке держат. Хотя сейчас за это не преследуют, даже вон смотришь – по городу идут, а крестик, как медальон, напоказ.

Очень туго приходят. Приходили тут к нам два полковника в отставке, из бывших старообрядцев. Видать, зерно, все же посеяно. Пора бы уже присоединиться, в храм ходить – а все никак. Пришли, поговорили: надо-надо, - и опять ушли. А почему? - Да семья-то у него половинкина. Жена уже не наша. Была бы она староверкой – тоже что-то подсказала бы мужу. А так – веры-то у них разные. Наши же иконы нельзя ставить рядом  с новообрядными,  вместе молиться нельзя. А то, что ж это за молитва получится? Одна насмешка.

- Браки староверов с  нестароверами –  это всегда проблема?

-  Да ведь так тоже сказать нельзя. Есть же, которые из никониан, но хотят быть с нами. Иногда у них понятия больше, чем у наших. Вон, смотришь иногда,  сын прихожан - поморец, вроде наш – а родителей не поминает, не молится. А сноха из никониан, но идет к нам поминать. Сыну-то бы прийти – так нет! Так что и из никониан к нам переходят, да...

- Переходят, в основном, если вступают в брак с поморцами?

- Большинство, конечно,  если соединяются с поморцами. Но молодежи, конечно, мало. Скажем,  мои внучки, племянницы приезжают всегда на праздники, на исповедь – они к этому привыкли, им без этого нельзя. А если  Божие слово не слышали  - кто им подскажет?

Хотя,  ведь  Господь приводит. У нас был случай, когда  парень в армии служил. Зашел к нам с другом, за компанию. Раз пришел, два пришел, посмотрел, и крестился – ему эта вера понравилась. Отец был полковник, мать тоже – какой-то чин. А он говорит: «Я еще отца и мать приведу». Приходит, а на поясе сумочка – та, в которой документы носят. Спрашивает: «Думаете, что там у меня?» - Ну что – бумажки какие-нибудь. Он открывает – а  там у него лествица наша. Всегда с собой. Видите, случайно зашел – и остался. Значит, какое-то зернышко проклевывается.

- А есть случаи, когда поморцы уходят к никонианам?

- Редко, но бывает.  Некоторые уходили, приживались. Но чаще все же возвращаются, так и не приживаются у никониан. Одна наша прихожанка так ушла. Никонианский храм рядом, удобно, ну и ушла. А потом говорит: «Не могу. Стою на службе, и не могу». Рассказывала, идет к дому, а в окне – образ Пресвятой Богородицы и голос: «Вернись назад!» Замучилась она – и все же вернулась.

- Их принимают через покаяние?

- Да, покаяние, епитимья. И они выносят епитимью с удовольствием, только чтобы вернуться назад.

- Отец Никола! Расскажите, пожалуйста о себе.

- Ну что сказать? Вся семья, все родство – староверцы. Помню, как ни проснешься ребенком, или спать ложишься – а бабка с дедом молятся в углу. Все ходили в храм, курящих не было.

- Воспитывали строго?

- Да нет, не больно и строго. Мы мальчишками по двору бегали, в лапту играли, в чижика, бегали гурьбой. Все было, и баловство тоже. Даже учился курить – хоть и не научился. Денег-то не было, мальчишки собирали окурки, расшелушивали. Ну и я взялся. А тут из дома кричат: «Ужинать!» Мы сразу все бросали и бежали. А на двери у нас были гвоздочки, туда вешали головные уборы. Ну,  я забежал, кепку на гвоздь, а под козырьком у меня окурки. Они  - фыр-р-р – и рассыпались. Тут отец – батюшки! – увидал. Ремень взял, подбегает: «Проси прощения!» А я с испугу язык проглотил. Мне, конечно, дали,  и вместо ужина  - на печку. А старший брат заходит, видит, что такое дело – вешает кепку аккуратно. Отец подходит, смотрит: все аккуратно упаковано. Выбросил все. Брат сразу: «Папа, прости, больше не буду» - «Садись, ужинай». Ну а я так и лег голодный.  Вот так и отучили. Хотя я и не научился. До сих пор, даже если случайно дым почувствую – не терплю. Так что все было понемногу. И баловство, и праздники отмечали, ходили в компании, на вечера, на танцульки.

   Годы голодные были, все по карточкам. Мы, дети, с ночевой уходили стоять за хлебом. Ночью несколько раз перепись. Бывало, все руки испишут, чтобы хлеб получить. Военное и послевоенное время тяжелое.

   Да и до войны тоже… Мать держала корову, лошадь была – так мы чуть в кулаки не попали. Дед был столяром, сделал небольшую каменную мельницу, чтобы зерно молоть. Так из-за нее чуть кулаками не назвали. А то бы сразу – в лагерь, а то и похуже…

- Отец Никола! Вам приходится быть не только настоятелем, но и заниматься хозяйственными делами…

- Ой, вот в том-то и дело. В апреле 2005 года будет уже пятнадцать лет, как я настоятель. За это время уже два председателя общины, мужчины, умерли. Сейчас председатель общины – женщина, она часто болеет. Но хоть как-то помогает, и то хорошо. До этого председатель общины в другом городе жил, в Октябрьске. Конечно, когда же ему ездить, да и тяжело. Поэтому мне приходилось с документами по доверенности от него ходить. Мы тогда как раз землю оформляли, бумаги на храм, часто приходилось ходить в администрацию. Да и сейчас, вся эта отчетность…

- Приходится готовить много бумаг?

- Много! Налоговая сейчас требует отчеты – до 60 листов. Это непостижимо! Каждый квартал они прибавляют что-то и прибавляют. Один экземпляр отчета – это 17 листов. А их три таких – вот уже 51 лист. А ведь у нас никакой хозяйственной деятельности нет. Но мы вынуждены покупать эти бланки каждый квартал и ставить в них прочерки. Пишешь, пишешь – очень канительно.

А, например, в Петербурге этого нет. Я показывал о.Владимиру Шамарину наши отчеты, когда он был у нас. У них такого нет. И в Москве нет. У нас,  говорят, нулевой отчет. - Да у нас тоже нулевой, а заполняем пачку бумаг. Да еще стали дискету требовать. Покупайте, говорят,   компьютер. Зачем нам компьютер, да еще ведь и обучать кого-то надо работать на нем! А еще в юстицию отчет сдаем. Да мало того, прислали еще такой лист – запрос. Требуют давать им сведения на каждого: возраст, адрес, место работы, какие собрания проводили, по какому вопросу, что обсуждали, что решили. Это прямо слежка какая-то начинается. Недаром, у нас в Поморской Церкви есть общины, которые не стали даже регистрироваться, когда перерегистрация началась.

Спаси Господи, отец Никола! Помощи Божией в Вашем служении, и душевного спасения всем членам общины!