Будущий первосвятитель, в миру, - Александр Капитонович Гусев, родился в 1929-м в Нижнем Новгороде, откуда его родители вскоре переехали в заволжское Лысково, что напротив устья реки Керженец. Это был год "великого перелома", когда та среда, в которой появился на свет Александр, была приговорена властью к уничтожению. Предки Митрополита были довольно зажиточными крестьянами-ремесленниками, коренными старообрядцами, приемлющими "белокриницкое" священство. Очень характерно и место рождения Владыки, - "нижегороцкие пределы" (так в знаменитом "Житии" именовал их священномученик протопоп Аввакум, уроженец практически тех же мест), что с самого начала церковной смуты 17 столетия стали одним из основных центров старообрядчества. Конечно, усердие "строителей нового мира", искоренявших веру как "пережиток проклятого прошлого", в таком регионе не могло не быть особым. По причине весьма заметного числа здешних староверов выдвинутый Н.К. Крупской лозунг "Борьба с кулачеством есть одновременно борьба со старообрядчеством" был весьма актуален под Нижним Новгородом в 1920-е -1930-е. В удушливой обстановке тех лет большая (у будущего Митрополита было пять братьев и сестёр) семья Гусевых, несмотря на занятость отца на тяжёлой заводской работе, твёрдо сохраняла живую, активную веру, хотя зачастую это было откровенно опасно. Так, здесь принимали скрывавшихся от властей старообрядческих священников. Один из них, по имени Иерофей (впоследствии всё же пойманный и сгинувший в неволе), и крестил младенца Александра. А дядя младших Гусевых, Виктор Димитриевич Бармин, даже устроил в сарае во дворе собственного дома тайный храм, где были алтарь, клиросы, и прочее необходимое для службы. Снаружи же, прямо за дверью, церковь маскировали стойла для скота. Безусловно, на всю жизнь запомнились будущему первосвятителю здешние богослужения, в частности, празднику Рожества Христова, когда евангельские слова о "вертепе" и "убогих яслях" оказывались ярко проиллюстрированными окружающей обстановкой. Это суровое, с раннего возраста трудовое, но в то же время, освящённое искренней верой, детство заложило прочные основы формирования личности будущего Митрополита. В частности, впоследствии для него будет характерно особенно положительное отношение к деятелям старообрядчества, вышедшим из народной среды, сохранявшим веру и благочестие в условиях, близких к тем, в которых находилась семья Гусевых в предвоенные годы.

Великая Отечественная, как известно, ознаменовалась "потеплением" в отношениях власти и верующих в СССР. В 1945 г. в Горьком (как назывался тогда Нижний Новгород) был вновь открыт старообрядческий храм. Гусевы, а, следовательно, и отрок Александр, стали активными его прихожанами. Правда, зимой транспорт в областной центр ходил лишь из Кстова, что от Лыскова в пятидесяти километрах, добираться часто приходилось пешком. Но что значили в сравнении со "страхом июдейским" 1930-х эти трудности? Они легко преодолевались, тем более что первые собственные рабочие места юноши были отнюдь не из лёгких: волжский бакенщик, боец лысковской пожарной команды. В тот же период на Александра обратило внимание и руководство Старообрядческой Церкви: в 1946-м он возводится на степень чтеца - стихарного. Но ближайшим жребием Александра Гусева стала срочная служба на базе Балтфлота в Кронштадте, длившаяся, по законам своего времени, четыре года. Будущий Владыка, как "нечлен" комсомола, оказался в "морском стройбате", восстанавливавшем базу после нанесённых войной разрушений. Но и здесь, среди ежедневной многочасовой работы и отнюдь не старообрядческого окружения, он находил время для постоянной молитвы. Определённое воздействие на Александра оказала и флотская дисциплина. Она во многом перекликалась с воспринятыми с детства ценностями, такими, например, как трудолюбие и приверженность к порядку. Любопытно, что потом Владыка тем мужчинам, которые не желали носить бороды, приводил в пример одного из своих флотских начальников. Данный офицер, как ни нехарактерно это для сталинских времён, не брился, и, соответственно, имел прозвище "борода". Его строгость, по словам Митрополита, наводила на подчинённых особый страх.

Как примерный матрос, Гусев был демобилизован несколько ранее сослуживцев. Это произошло в 1953-м, том году, когда в мир иной отошёл "отец всех народов". Начиналась пора "оттепели", ставшая для Александра временем перехода к профессиональному церковному служению. Впрочем, как известно, для Церкви времена наступали неблагоприятные. Новый лидер, Никита Хрущёв, считал составной частью своего курса "ускоренного построения коммунизма" ликвидацию "религиозных пережитков". Политика эта проводилась грубо – административными методами, что отразилось и на судьбе Александра Гусева. В 1959-м он начал служить в качестве уставщика в с. Дурасово Костромской обл., но в 1961-м (напомню, год полёта Гагарина, преподносившегося пропагандой и как триумф атеизма, "в космосе был, Бога не видел") покинул приход из-за прямой угрозы ареста со стороны "уполномоченного". Изгнать молодого служителя было необходимо для того, чтобы небольшой сельский храм, настоятелю которого было уже 85, лишился будущего и мог быть вскоре закрыт. Однако отъезд Александра этому не поспособствовал, церковь в Дурасове продолжала действовать, существует, как известно, и в наши дни.

Будущий Владыка вернулся в родной Нижний. А здесь в том же 61-м власти уничтожили (взорвали под предлогом "реконструкции города") Успенский старообрядческий храм, построенный ещё в начале 20 века, тот, что был вновь открыт после войны. Взамен общине было передано меньшее по площади, почти полуразрушенное здание одной из кладбищенских церквей. Александр Гусев активно участвовал в его восстановлении и благоустройстве, в том числе и как рабочий - маляр, благо опыт стройбата имелся. Несколько позднее, в 1966-м, он стал уставщиком этого новоосвящённого (также Успенского) храма. Но гораздо более важное событие произошло через год, когда Архиепископ Московский и всея Руси Иосиф (Моржаков) возвёл 39-летнего чтеца, давшего обет безбрачия, в сан диакона. Это был уже почти прямой намёк на возможное в будущем архиерейство. О "горьковском дьяконе" как кандидате в епископы стали говорить уже в начале 1970-х. Это было связано с двумя обстоятельствами. Во-первых, благодаря крайне строгому образу жизни (домом будущего Митрополита тогда преимущественно была келья под колокольней, где он истово исполнял, ещё, не будучи постриженным, полное иноческое правило) диакон Александр приобрёл среди старообрядцев значительный духовный авторитет. Во-вторых, политика государства в отношении Церкви вновь переменилась, став "брежневской" вместо "хрущёвской". Хотя сохранялись многие ограничения, верующих уже не преследовали столь массово и непримиримо. Органы, контролировавшие деятельность религиозных организаций (в том числе спецслужбы), препятствовали в основном распространению веры, и особенно среди городской интеллигенции, ещё при Хрущёве давшей первых диссидентов. Выходцы именно из названного социального слоя были тогда особенно нежелательны в качестве служителей Церкви, тем более высшего ранга. Диакон же Александр имел совершенно иное происхождение, поэтому особых проблем при абсолютно неизбежном в те годы "утверждении наверху" возникнуть было не должно.

Однако епископская хиротония священноинока Алимпия (с таким именем Александр был пострижен) состоялась только в 1986-м, 5 января. Это был период, когда Старообрядческая Церковь в нашей стране вновь переживала время тяжёлых испытаний. Около середины 1980-х при до сих пор не прояснённых полностью обстоятельствах ушло из жизни несколько активных священников, происходивших как раз из образованного слоя. Среди них был и известный протоиерей Евгений Бобков.

В феврале 1986-го умер Архиепископ Никодим, а в марте, - его местоблюститель, более чем 90-летний владыка Анастасий (именно он, в сослужении с ещё одним престарелым архиереем, Евтихием Киево-Винницким, совершил вышеупомянутую хиротонию Алимпия). Количество старообрядческих епископов, таким образом, в России приблизилось к критическому. В этих условиях и пал жребий на нового архиерея, ставшего в том же 1986-м Московским Архиепископом, а 24 июля 1988-го, - Митрополитом всея Руси.

Учреждение Старообрядческой Митрополии на Рогожском в Москве было, конечно, событием знаковым. Оно ознаменовало новый этап продвижения нашей страны к религиозной свободе, будучи сознательно приуроченным к празднованию 1000-летия Крещения Руси. И хотя ещё существовавший Совет по делам религий пытался говорить о "несвоевременности" данного действия, эти "рекомендации" были уже бессильны. Времена решительно изменились, и наша Церковь вошла в современность с Митрополитом во главе.

Деятельность же Владыки Алимпия на первосвятительской кафедре, как уже говорилось, не является предметом настоящей статьи. Попытаюсь подвести лишь некоторые её итоги по состоянию на сегодняшний день. Все шесть архиереев юрисдикции Московской Митрополии рукоположены почившим. Им же за годы служения освящено несколько десятков храмов, поставлено примерно такое же количество священников и диаконов, около сотни чтецов. Владыка посетил лично, как правило, сопровождая свои приезды богослужениями, подавляющее большинство приходов , число которых сегодня равно примерно 250-ти на территории бывшего СССР. Кстати, на всём этом пространстве, не в последнюю очередь, - благодаря авторитету Митрополита, между старообрядцами не произошло никаких разделений по новым госграницам. Установились и контакты со староверами дальнего зарубежья: Румынии, Австралии, США. Свидетельством отношения к Владыке со стороны светской власти явилось его включение (единственного из руководителей российских старообрядческих конфессий) в нынешний состав Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при Президенте страны. Однако при всей высоте своего сана и положения Митрополит оставался вполне доступным почти для каждого посетителя, не отгораживался от людей непроницаемой стеной бюрократии. Это обстоятельство, конечно, в значительной мере было обусловлено происхождением Владыки: сам будучи "из простых", он хорошо понимал, как важно для прихожан и священников, чтобы с архипастырем можно было вести обычный человеческий разговор. Не стеснялся Митрополит и собственных недостатков, к которым в первую очередь относил малую светскую образованность. Он старался компенсировать привлечением "в помощники" старообрядцев с университетской выучкой. Однако приходится констатировать, что интеллектуальный голод, наследие советской эпохи, у нас ещё только начинает преодолеваться. Но и это начало связано с именем почившего неразрывно.

Всё вышесказанное, думаю, вполне объясняет, почему 4 января текущего года Покровский собор на Рогожском, вмещающий почти десять тысяч молящихся, был почти переполнен, а на глазах у некоторых были заметны нелицемерные слёзы. Мы простились со своим глубоко чтимым предстоятелем, а вместе с ним, - с целой эпохой перехода от СССР к новой России. Можно твёрдо сказать, что в наше время старообрядчество (и в том числе наша Русская Православная Старообрядческая Церковь), является одним из наиболее уважаемых вероисповеданий среди существующих в стране, несмотря на сравнительную малочисленность приверженцев. Что впереди, - покажет будущее, но уже вполне ясно, что дальнейший путь Церкви будет в значительной мере связан с духовным наследием Митрополита Алимпия.

диакон Александр Панкратов