На мою статью «О святости иконы» появились два отклика на сайте «Самарское староверие». Уже одно это вызывает у меня чувство удовлетворения. Значит, среди древлеправославных не умирает интерес к глубокому осмыслению истин нашей веры. И я очень благодарен авторам этих статей за ценные для меня замечания богословского и исторического характера. В силу своей неорганизованности и прочих недостатков (в частности, плохой памяти), я не смог в своей статье всесторонне осветить вопрос, о котором взялся писать. И рад, что другие восполнили мою оплошность. Я должен признать, что, действительно, упустил важный момент, о котором справедливо написал Игорь Кузьмин.

Действительно, χαρακτήρ, то есть внешний облик изображенного,  является важнейшим атрибутом изображения, благодаря которому икона получает связь с первообразом. Так учат свв. отцы, и это мое упущение, что я почти ничего не сказал об этом. Но хочется заметить не по-книжному, а из опыта, что внешний облик не всегда дает нам точное указание на первообраз, и по разным причинам. Поэтому решающим все-таки является именование. Именно поэтому я сделал акцент именно на этом аспекте иконы.

Приведу примеры. Образ св. Анны матери Богородицы, для человека, если он не знаток иконописи, скорее всего, покажется изображением Божией Матери. И если не обратить внимания на имя, то можно молиться перед образом св. Анны Пресвятой Деве Марии, ее Дочери. Я не раз встречал у древлеправославных христиан старые иконы со стертыми или мало различимыми начертаниями имени. Лики были более-менее хорошими, но понять, кто же изображен на иконе, было очень сложно или даже невозможно. Многие свв. жены очень похожи и между собою, и на Богородицу. К этому располагает и иконописный канон. Преподобные и святители пишутся на один манер. Так же и образ Иоанна Предотечи, можно легко спутать с образом пророка Илии, или какого-нибудь пустынника. А бывает, что икона святого напоминает Самого Исуса Христа. И если бы не надписание ИМЕНИ, χαρακτήρ оказался бы бессилен в полном смысле быть образом. А вот ИМЯ дает нам безошибочное указание на Первробраз. Это первое.

Второе, я ни в коей мере в своей статьей не желал поставить под сомнение необходимость канонического иконописания. И, более того,  я сам являюсь ревнителем того, чтобы в Древлеправославной Церкви, в храмах и в домах были иконы только канонического письма. О важности и богословском значении  канонической иконописи я писал вскользь в статье «О истинности  знаменного пения». Приведу оттуда несколько цитат, которые можно почти в той же мере отнести и к пению. и к иконе. Вообще сказать, и в вопросе пения, и в отношении иконы, более всего меня волнует тема Предания.   

«И здесь (т.е. в Предании) все важно, даже микроскопические элементы, технические подробности – все составляет единую картину, или лучше сказать, органическое живое единство, которое есть Божие дыхание в Церкви. Именно поэтому верность Преданию представляет собой исповедание веры перед лицом ересей и безбожия. Церковное же пение является существенной составляющей богослужебного чина Православной Церкви, а самое богослужение в свою очередь представляет собой смысловое и символическое раскрытие, молитвенное и экзистенциальное переживание собором верных бытия причастного Небесному Царствию. Богослужение имеет в своем составе текстуальный элемент, изобразительный, символический, эстетический и другие. Часть этих элементов (а возможно и все) связаны с пением. Пение сопровождает богослужебный текст, поддерживает, оттеняет, расцвечивает и усиливает смысловые акценты. И самое пение по существу воздействует на душу молящегося как смысловая энергия, как мелодийная икона. Поэтому каноничность пения отнюдь вопрос не эстетики, но богословия.» 

«Церковное пение неотъемлемая составляющая Предания, - одна из самых значительных - его называют поющим богословием, - в  нем посредством мелодии раскрывается духовная сила и смысл христианской веры. Поэтому вопрос об истинности крюкового пения  касается не только области церковной культуры, психологии, эстетики, но и аскетики, и даже, в самом непосредственном смысле – является вопросом догматики. Петь знаменным распевом значит исповедовать истинное христианство. Петь партесом, или так называемым киевским распевом, или в любом другом стиле основанном на западной тональной аккордной музыке – значит проповедовать ересь и обольщать людей. Это зло не меньшее, чем иконоборчество или монофизитство».

«Такой итог постепенного падения (новообрядческой церкви) вполне закономерен, если смотреть на внешние проявления религии серьезно и богословски. Пение нужно воспринимать не иначе, как богословие в звуках, а иконопись – как богословие в красках. Конечно икона и пение не во всех смыслах тождественны, но некоторые аналогии очевидны. Пение и икона сравнимы по своему воздействию на сознание человека с языком. Они проповедуют едва ли в меньшей степени, чем слово. Например, икона в древности для неграмотных людей была основным источником информации богословского характера. В самом способе изображения, в стиле, иконописном каноне содержатся характерные смысловые черты проповеди.

Похоже дело обстоит и с пением. Мелодия – это своеобразный язык, несущий в себе энергию не только и не столько эмоциональную, сколько смысловую, духовную, онтологическую. В мелодии запечатлено конкретное бытие, и с помощью певческого искусства это бытие проживается поющими и слушающими - молящимися.Это подобно тому, как пророк или святой описывает божественную реальность посредством языка вербального, как иконописец живописует духовный мир с помощью языка художественного, образного, символического, так и пение посредством мелодического языка сообщает небесные истины.

Но очевидно, что всякий язык, всякое культурное явление произрастает на определенной духовной почве. Человек ограниченное существо и потому всякое его творение несет на себе печать этой ограниченности. Заблуждение души проецируется на все, к чему эта душа прикладывает свои творческие силы. Эту мысль высказывали многие выдающиеся мыслители, в том числе и принадлежащие христианской и библейской традиции. «Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что из него источники жизни.» Прит.4:23

«Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые.  Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые.  Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. Итак по плодам их узнаете их».  Мф. 7:17,20

«Порождения ехиднины! как вы можете говорить доброе, будучи злы? Ибо от избытка сердца говорят уста.  Добрый человек из доброго сокровища выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое». Мф. 34,35

«Течет ли из одного отверстия источника сладкая и горькая [вода]?  Не может, братия мои, смоковница приносить маслины или виноградная лоза смоквы. Также и один источник не [может] изливать соленую и сладкую воду».Иаков3:11    

Понятно, что всякое явление культурной и религиозной реальности коренится в некоем духовном бытии, которое питает, напояет и вдохновляет его. Соответственно во внешнем выражении будет отпечатлеваться истинность или ложность внутреннего содержания той почвы на которой произросло то или иное явление. Свет рождает свет, а тьма остается тьмою. Еретическое латинское богословие получает свое выражение в искаженном искусстве, в извращенной аскетике, в недуховном чувственном пении перенесенном на церковный крылос. Знаменное унисонное пение зародилось и развивалось в монастырях. Святые иноки, творящие непрестанному умную молитву выражали свое благоговение пред Сладчайшим Исусом в величественных, строгих, аскетических песнопениях, в которых обитала сила священного безмолвия. В знаменном распеве очевидно точное соответствие мелодии и текста. Мелодия помогает воспринимать богословские или молитвенные мысли и чувства песнопения. В отличии от партесного пения, где чуждая православию музыка, отвлекает молящегося от подлинного смысла текста и навязывает не-приемлемое христианской аскетике чувственное восприятие мелодии.

Западная музыка вводит человека в прелесть. А знаменный распев организует молитву верующего, как умное делание. Хорошо об этом сказал выдающийся духовный писатель 19 века еп. Игнатий Брянчанинов: «Весьма справедливо св. отцы называют наши духовные ощущения «радостопечалием»: это чувство выражается знаменным распе-вом…Знаменный напев подобен старинной иконе. От внимания ему овладевает сердцем то же чувство, какое и от пристального зрения на старинную икону, написанную каким-либо святым мужем. Чувство глубокого благочестия, которым проникнут напев, приводит душу к благоговению и умилению. Недостаток искусства очевиден, но он исчезает перед духовным достоинством.  Христианин, проводящий жизнь в страданиях, борющийся не-престанно с различными трудностями жизни, услышав знаменный напев, тотчас находит в нем гармонию со своим душевным состоянием. Этой гармонии он уже не находит в ны-нешнем пении православной (новообрядческой – о.С.) церкви.»

Отсюда у меня нет и никогда не было разногласий с тем, что постановили наши благочестивые предки о иконописном каноне. Я только хотел подчеркнуть важнейший аспект в богословии иконы и указать, на опасность уклонения в своего рода скрытое иконоборчество.

По этому поводу замечу, что не все то, что утверждалось нашими предками, было совершенным и соответствовало истине. Были и ошибки, или, скажем мягче, перегибы. Например, что касается латинян, то многое писанное о них имело источником слухи и домыслы. А в некоторых претензиях русские христиане копали яму под самих себя. Например, в вопросах о пищи. У нас до сих пор можно встретить вполне жидовское понимание относительно чистой и нечистой пищи. И конечно, сторонники ветхозаветной диеты найдут в средневековых источниках множество подтверждений тому, что нельзя есть зайцев и сомов и т.д. т.п. 

Из Кормчей писменой от послания Исидора пустынника, ко Евсевию епископу Полисийскому, глава 126. «От неверных иностранных римлян, и германов немец. иконнаго воображения православным христианом приимать не подобает, аще по некоему прилучаю от древних лет обрящутся в наших странах верных греческих рекше, или руских, а вообразуема будет после расколу церковнаго, еже греком с римляны. и тогда аще и зело иконное воображение есть по подобию, и хитро. поклонения же им не творити. понеже от рук неверных воображени суть. аще и по подобию, но совесть их нечистоте подлежит. о таковых бо Павел, божественный апостол. к Титу посылая сице: вся бо чиста чистым. оскверненным же и неверным ничтоже чисто, понеже осквернися их ум и совесть. Бога исповедают ведати, а делы отмещут Его, мерзскии суще и непокоривии. и всякому делу благу неискуснии. а неверным иностранным, паче же рещи нечистым и по-ганым арменом. святых икон не писати. и на сребро и на злато не меняти. понеже не в почесть, но в поругание святыня предавати грех есть. писано бо есть не дадите святыя псом».

Вот пример слегка прикровенного иконоборчества, в котором нет и намека на богословие иконы.

Если абсолютизировать букву иконописного канона, то получается именно такое иконоборчество. Я никогда не пойму человека, который прежде чем молиться будет проводить следствие, кем, когда, при каких обстоятельствах написана икона. А некоторые начнут еще выяснять, кропили ее водой или нет (Это очень распространено как раз у никоновцев). Разве для того, что возвести умный взор к Богу, взирая на икону, необходимы все эти сведения о ней? Разве теперь кто-то может дать гарантию, что все иконы находящиеся в нашем пользовании написаны, изготовлены древлеправославными (да еще и нашего согласия)?

Мне кажется, буквальное следование требованиям канонов может привести к тому, что мы начнем подобно Никону или иконоборцам выбрасывать  иконы не соответствующие этим канонам. Но кто даст вам свои любимые образа? Я видел немало икон в деревнях весьма неискусного письма, почти детские, что-то намазано кое-как, лики едва различимы. Что же мне надо было заставлять старушек выбрасывать эти иконы? Да они посчитали бы меня еретиком! И правильно бы сделали!

Вот я и предлагаю задуматься моим оппонентам об этом. Не буквалистски, но духовно.

Вот вы видите случайно живописного письма икону  (никонианскую), это образ Христа. Что мешает вам возвести ум к Самому Христу? Вы видите Его образ, и знаете, что это именно Его образ. Как же вы будете отрицаться от образа Христа? Мне кажется, только заядлый и мертвый буквоед может так поступить. Тот кто любит Христа, кто призывает как-то возможно часто Его пресладкое Имя, тот любит и Его образ, любит его даже если написан он неканонически! Странно, что тут может быть непонятного.

Я убежден, что раскол в Русской Церкви случился по причине духовного оскудения, которое стало причиной очень внешнего и буквалистского понимания Предания. Никон был человеком плотским, он не знал ни опытно ни теоретически умного делания, его подвиги были по большей частью атлетической гимнастикой, питавшей тщеславие и гордыню. Увы, так подвизались тогда очень многие. Духовная традиция прп. Сергия, Нила Сорского, Андрея Рублева постепенно была оставлена и забыта монашеством и мирянами. Почему, это вопрос отдельный, и я не могу на него ответить. Но факт остается фактом.

Вследствие духовного оскудения, уже в 16 веке в русской Церкви далеко не все было благополучно и многое требовало исправления. Достаточно судить по ответам Стоглава.  Но сам Стоглав нет никаких оснований идеализировать и приравнивать его деяния к деяниям Вселенских Соборов. Не все важные вопросы были на нем рассмотрены, и не все из тех, что обсуждались на нем, были в полной мере разрешены.

И вскоре после Собора появилось т.н. дело дьяка Висковатого. За что Висковатого объявили еретиком? За то, что он отстаивал учение свв. отцов об иконе, пусть и не во всем последовательно и точно излагая это учение. А за что сидел 20 лет в монастырских тюрьмах прп. Максим Грек? За что гнали и хулили архимандрита Дионисия  в начале 17 века? Удивительно, как можно не видеть всех этих проблем. Святая Русь – была мечтой, идеалом, которым жили русские христиане. Китеж-град – это важная для нашего духовного самосознания красивая легенда, но в реальности жизнь средневековой Руси была полна обыденным человеческим, «слишком человеческим». И весьма опасно и душепагубно строить иллюзии начет некоей Староверской Атлантиды. Тех, кто спасается, всегда было меньшинство. Христово стадо – малое стадо. И потому ссылаться на то время и на документы того времени, как на истину в последней инстанции, по меньшей мере, небезопасно. (О западном влиянии в русской Церкви рекомендую смотреть труды и статьи о. Г. Флоровского, на эту тему у него глава в «Путях русского богословия», есть отдельная статья.)

Это я уже отвечаю о.Александру Панкратову. Мы почитаем протопопа Аввакума как мученика, страдальца и мужественного борца за веру Православную. Но это не значит автоматически, что его богословские высказывания заслуживают безусловного доверия. Что касается его критики в адрес икон фряжского письма, - с ней нельзя не согласиться. Но вот фраза «предание священномученика» - явно не аргумент, ибо св. Аввакум допускал в своих писаниях явные ереси, как впрочем и его сотоварищи. Оппонент Аввакума его духовный сын Феодор, замечал справедливо о неправославном мудровании в отношении Св. Троицы у своего духовного отца. Но сам Феодор в свою очередь учил неверно относи-тельно способа рождения Христа от Девы Марии.

Так что, если уж приводить аргументы, то из свв. отцов согласных между собой. Так отчасти поступил Игорь Кузьмин,  отвечая на мою статью. Правда, подметив, что я черпал мысли и цитаты из инославных источников, сам, тем не менее воспользовался работой католического кардинала Кристофа Шёнборна. Книга этого автора действительно очень хорошо раскрывает богословие иконы и заслуживает доверия. Но зачем же подозревать авторов из новообрядцев в предвзятости или недобросовестности? Да, я, не имея под руками необходимых книг, воспользовался работами имяславцев, которые довольно глубоко раскрывают вопрос о святости имени Божия и обращаются при этом к богословию иконы и учению свт. Григория Паламы о сущности и энергиях. Я полагаю для нас эти вопросы тоже весьма важны, ибо спор об Имени Божием на Афоне в начале ХХ века, по сути касался самого м.б. важного вопроса (особенно для нашего времени) – вопроса о Предании Церкви.

И, уважаемые о. Александр и Игорь, разве Предание это всего лишь буквальное следование каноническим нормам? Если мы посмотрим на историю Церкви, то увидим, что часто такой подход был разрушительным. Те же беспоповцы довольно убедительно показали, что буквальное понимание Писания и Предания ведет к тупиковым, неразрешимым ситуациям. Прп. Феодор Студит говорил, что если бы мы строго-настрого применяли все каноны, то лишились бы иерархии. (Дословно я не помню, но смысл, кажется, такой.) Дух дышит, где хочет. Об этом тоже не надо забывать.

Но вернусь к вопросу об ИМЕНИ. Игорь Кузьмин пишет: «Следует привлекать источники и цитаты, где ясно и однозначно показан доказываемый тезис, а не отвлеченные, в коих свв. отцы желали подчеркнуть совсем другую мысль, не связанную с доказываемым автором тезисом». Но разве ответ свв. отцов 7 Собора не есть ясное указание на то, как освящается икона? Прочитаем еще раз: "Над многими из таких предметов, которые мы признаем святыми, не читается священной молитвы; потому что они по самому имени своему полны святости и благодати. ...Таким образом и самый образ животворящего креста, хотя на освящение его и не полагается особой молитвы, считается нами достойным почитания и служит достаточным для нас средством к получению освящения. ...То же самое и относительно иконы; обозначая ее известным именем, мы относим честь ее к первообразу; целуя ее и с почтением поклоняясь ей, мы получаем освящение" (Деяние 6-е VII Вселенского Собора. Опровержение коварно составленного толпою христиано-обвинителей и лжеименного определения. Том 4-й)

По моему,  ясно написано «по имени своему полны святости». А вы, Игорь, какой здесь еще смысл усматриваете? Между прочим цитируемый Вами Шонборн пишет следующее: «Правда, у Иоанна (Дамаскина – о. С.) также можно найти более «персоналистический» подход к иконе. Так, он подчеркивает, что икона освящается именем изображенного на ней лица, надписанным на иконе. (Выделено мною – о.С.) Отсюда верующий, взирая на икону, видит само изображенное лицо. К словам Исуса: «Ваши же блаженны очи, что видят» (Мф 13,16) он прибавляет: «Также и мы стремимся к тому, чтобы видеть, насколько возможно». И однажды Иоанн заявил даже следующее: «Я видел человеческий облик Бога, и душа моя спасена». Тут даже комментировать нечего. Странно, что кому-то что-то неясно.

Наверно, потому, что я затронул вопрос о возможности почитания образа неканонического. Но я не предлагаю ходить к еретикам и чему-то учиться у них, я так не делаю и других так не учу. Единственное, о чем я в данном случае говорю, так это, что бы ненароком не стать богохульником. Вопрос о том, где и в какой мере пребывает благодать, весьма непрост. И заявления некоторых из древлеправославных христиан в адрес священных изображений и таинств инославных часто звучат как богохульство, а не как ревность о чистоте веры.

Теперь не 17 век, мы уже не мученики и не преподобные. А те другие, ненаши, они порой и не знают о том, что было. Для того, чтобы свидельствовать об Истине, нужно любить людей. Помните случай с тем иноком - учеником великого наставника монашества, который похулил языческого жреца? Что было результатом такой ревности? То-то! А как поступил святой отец? Оказал идолопоклоннику почтение!

Можно понять Аввакума, воистину великого страстотерпца, но я не могу понять сытых, живущих в неге и уюте, нынешних христиан, расточающих проклятия в адрес того, о чем они мало что знают, хотя бы из-за того, что опытно не проходят духовной жизни, а как попугаи повторяют затертые штампы. Писать и говорить ответственно может только тот, кто делает это своими потом и кровью, и не только и не столько физически, но более всего духовно.

Игорь, Вы пишите: «Посему мне видится, что зело полезно лобызать, зреть и поучаться от древних образов чрез кои наши благочестивые предки предали всю истину православного благочестия, и зело опасаться новых и неопасных «иконописцев», которые во множестве своем не ведая истинного православия по самомнению своему пишут св. изображения, и чрез них соблазняют малых сих верных». И я абсолютно с вами согласен. Я не согласен только в одном, что невозможно, глядя на икону неканонического письма, умом вознестись к Богу.

Строго говоря, икона не необходима для молитвы и спасения, и в келиях иноков час-то не было икон. И вообще практика молитвы многих подвижников вообще не предусматривает молитву перед иконой. Почитайте древних отцов. У них почти невозможно встре-тить наставлений, как молиться с помощью иконы. (Но замечу, что именно иноки были самыми ревностными поборниками и защитниками иконопочитания. Причина этого в том, что смысл иконы вытекает из догмата о Боговоплощении. Икона необходимое следствие того, что Бог стал человеком. Христос освятил материю. Об этом много и проникновенно писал прп. Иоанн Дамаскин, что хорошо освещено у Шоборна). Зато есть указания, что нужно опустить голову, прижать подбородок, закрыть глаза, упасть ниц, обнять колени руками. То есть в основном должно смотреть вниз, на пуп, или на грудь. За это еретики Акиндин и Варлаам называли исихастов пуподушниками. Так вот при такой молитве икону и не увидишь.

А вот, если не ошибаюсь, в «Красном Уставе», есть рекомендация: если иконное изображение как-то отвлекает или смущает фантазией, то лучше не смотреть пристально, но изредка, на икону. Отсюда видно, что в молитве перед иконой все-таки важнейшим фактором остается умение умно сосредоточиться на Первообразе, а не на деталях образа. Хотя, еще раз оговорюсь, изображения в светской манере, в строгом смысле не являются иконой, и потому, скорее могут мешать правильно молиться. Но тоже можно сказать и о неискусных образах или старых, затертых, почерневших, где плохо различимы лики. Поэтому, главным остается умное предстояние, а не физическое взирание (каковое важно, но не первостепенно). А в умном предстоянии мы как раз и имеем соприкосновение с ИМЕНЕМ, не с чем-то иным. Я уже говорил: стерлось имя, и лик цел, есть характир, но нет именования. Как узнать, кто изображен, кому молиться, к кому возводить ум. Что делать с иконой? Сжигать? Или попытаться восстановить именование, начертать имя на иконе и тем самым вернуть ей статус ОБРАЗА?

«Бог не может быть объят ни именем, ни мыслью, никакой-либо другой постигающей силой ума. Он пребывает выше не только человеческого, но и ангельского и всякого премирного постижения, - неизглаголан, неизречен, превыше всякого обозначения слова-ми и имеет только одно имя, служащее к познанию Его собственной природы, именно, что он выше всякого имени» (св. Григорий Нисский «Против Евномия»). Но как же тогда нам возможно обратиться к Нему, как молиться, и какое имя произносить? Бог непознаваемый и потому неименуемый в своей сущности открывается миру в своих действия (энергиях), которые имеют определенные именования. «...Превысший всякого имени у нас получает многоразличные наименования по различию благодеяний: Он называется Светом, когда рассеивает тьму неведения, жизнью, когда дарует бессмертие, путем, когда руководит от заблуждения... и всем таковым именуется Он у нас, многоразлично разделяя  Себя в Своих к нам благодеяниях». (Там же) Человек и ангел приобщаются Божиим действиям, а не Его существу, а так как эти действия имеют именования, чрез них совершается умное восхождение к Богу.

Имя  это и есть мысленный образ. Или. по-другому, словесное смысловое описание есть имя. Когда мы молимся,  мы произносим ИМЯ. Без ИМЕНИ нет молитвы, она невозможна. Даже безмолвный, из сердца идущий молитвенный вопль, в котором нет слов, а лишь воздыхание, безсловесно и безмысленно произносит ИМЯ. ИМЯ это место встречи энергии Божией и человеческого порыва. Это есть точка возникновения си-нергии, соработничества воли человека и Божия действия.  Настоящее, подлинное ИМЯ Христа это Его Евангелие, это и Его подлинный ОБРАЗ. Об этом писали отцы 7 Собора: "Не изобретение живописцев производят иконы, а ненарушимый закон и предание Православной церкви; не живописец, а свв. отцы изобретают и предписывают: им принадлежит сочинение, живописцу же - только исполнение".

По сути,  Предание, как действие Святаго Духа в Церкви и есть исконное ИМЯ Божие, и значит исконный ОБРАЗ Бога. Если человек не воспринял умом и сердцем Предание, он еще не знает, как должно Бога, еще не видит Его Образ. Для непросвященного светом Евангелия, икона, по большей части и в лучшем случае, просто изображение каких-то святых людей. А для человека дышащего Духом Предания икона место теофании, место присутствия Божией благодати, а значит, Самого Бога. Ведь Бог всецело присутствует в своих действиях. Так учил свт. Григорий Палама и все отцы Церкви.

Но ИМЯ  есть исконный смысловой ОБРАЗ Бога и потому также место присутствия Божией благодати. Это особенно должно быть понятно тем, кто опытно проходит молитвенный подвиг. И здесь надо заметить, что понять Предание, как действие Духа, можно только с помощью Самого Духа, как об этом говорит ап. Петр: «...зная прежде всего то, что никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собой» (2Петр. 1,20). Не рациональное только исследование, но непрестанный подвиг Богообщения ведет к Истине. Многие вещи не могут быть поняты правильно через подборку цитат. 

И еще одно словечко батюшке Александру. Помните случай, когда свт. Иоанн Златоуст обронил крест в емкость с нечистотами, все ужаснулись о том, что делать с крестом. На что святитель ответил: подумайте, что делать с этой водой, ибо она стала свята. Неужели Вы, не понимаете, что икона свята не от руки иконописца и не от материала, и не от воды которой ее покропят? Она в этом в любом случае не нуждается, что бы ни говорили требники. Икона сама и всегда является источником освящения, ибо в ней присутствует Бог Своею благодатию, по причине того, что это Его ОБРАЗ, в котором очевидно обнаруживаются и χαρακτήρ и именование.

Икона в полном смысле становится иконой в момент надписания ИМЕНИ, ибо имя есть последний и самый определяющий «шрих» в χαρακτήρе образа. И думать иначе, значит умалять силу Божию, и ставить святость Образа и Имени Божия в зависимость от преходящих факторов. Крест – уже место присутствия благодати, даже если это две палочки лежащие на земле, или если это начертание на стене или в воздухе. И какой крест? Да, хотя бы, и «латинский крыж»! Увы, увы, наши предки доходили и до хуления креста. Нам бы надо исправиться, а мы продолжаем верить в «бабушкину веру», а не в Предание Церкви.

Крест свят, ибо он образ Креста Господня, без всяких условий! Так же свята и икона, как образ Бога или святых Его. Искажение образа может доходить до таких пределов, когда исчезает необходимый χαρακτήρ, и тогда даже имя на этом образе становится чуждым изображению. Имя остается именем именуемого, а образ уже не является иконой, но ложью о Первообразе. Но если только мы узнаем существенные черты и сходство внешнего облика, и имеем подтверждение именованием, и тем более, если это образ исполнен канонически, не почитать и не поклоняться пред такой иконой есть чистой воды иконоборчество, чем бы оно не прикрывалось.

Священноиерей Сергий Себейкин