Ускоренное строительство социализма в СССР в конце 1920-х - начале 1930-х годов сопровождалось человеческими трагедиями и репрессиями. Они коснулись в этот период всех слоев населения Советского Союза, но особенно тяжело отразились на самой многочисленной части населения страны - крестьянстве. Мы попытаемся осветить лишь некоторые моменты разыгравшейся в этот период драмы среди части дальневосточного крестьянства - локальной группы русского этноса - старообрядцев.
Наступление на крестьян во всех регионах страны, в том числе и на Дальнем Востоке, началось в конце 1920-х годов. На рубеже 1927-1928 гг. в стране разразился хлебозаготовительный кризис: зажиточное крестьянство, окрепшее в период нэпа, придерживало хлеб до весны 1928 г., надеясь на повышение на него цен. Это создало угрозу темпам социалистического строительства, намеченного ВКП(б) и Сталиным. По стране разъехались специальные уполномоченные («тридцатитысячники»), в задачу которых входило безоговорочное выполнение хлебозаготовительной кампании. Хлеб, нередко даже семенной, забирали не только у зажиточных, но и у середняков и даже бедняков, оставляя крестьянскую семью на грани голода. Владельцев излишков или спрятанного хлеба, зачисляли в «кулаки» и судили по статье 107 УК РСФСР (спекуляция), а пытавшихся осуждать такое насилие и по ст.58-10 (контрреволюционная агитация). Нередко забирали не только зерновые, но и скот, описывали всё имущество, обобществляли его. Многих крестьян-дальневосточников стали высылать семьями в отдалённые районы дальневосточного региона. В некоторых деревнях глав семейств забирали на общественные работы - лесозаготовки, рыбалки и др.; их семьи, лишившись всего хозяйства, оставались практически голодными. К социально-экономическим мотивам давления на крестьян присовокуплялись и гонения за религиозную принадлежность, которые в условиях развернувшейся атеистической пропаганды, коснулись, прежде всего, наиболее стойких в вере приверженцев староверия.
Таким образом, установления и действия советской власти конца 1920—начала 1930-х годов практически свели к нулю все усилия конфессиональных групп русского крестьянства по функционированию некогда крепких и зажиточных хозяйств. Введённые в этот период в Советской России для крестьян немалые налоги, хлебозаготовки и мясопоставки, твёрдые задания, начавшееся затем раскулачивание, кооперирование и коллективизация, послужили причиной возникновения взрывоопасной ситуации, спровоцировали ответную реакцию крестьян, принявшую разные формы: ответный террор в отношении органов советской власти, открытые крестьянские выступления (так называемое Кхуцинское (Улунганское) вооружённое выступление старообрядцев 1932 г. в Приморье и др.), бегство в глухие таёжные районы, эмиграцию. В этот период по указанным выше причинам усилилась внутренняя миграция старообрядцев: они перебирались в более глухие таёжные места как на побережье Японского моря (долины рек Самарга, Единка), так и в центральную часть горной области Сихотэ-Алиня (реки Иман, Бикин, Хор).
Иные тайно уходили за рубеж, в Северный Китай, в частности, в соседнюю Восточную Маньчжурию. Некоторые семьи староверов за несколько месяцев до побега поселялиь в приграничных населённых пунктах, устраивались там работать на производстве, преимущественно рыболовами или охотниками, заводили даже огороды, но в удобный момент, ночью уходили за кордон. Так перебрались за границу ряд семей из таёжных приморских деревень, расположенных в бассейне р. Уссури (Архиповка, Варпаховка, Виноградовка, Каменка, Лазаревка, Лужки, Халаза др.) и даже в бассейнах северных рек (Единка, Перетычиха).
В Китае многие приморские крестьяне-старообрядцы селились первоначально в Трёхречье, где ещё в конце Х1Х-начале XX вв. сформировалось несколько казацких и крестьянских, в том числе старообрядческих, поселений, или недалеко от г. Харбина. Здесь их какое-то время материально поддерживало Главное бюро 0 делам эмигрантов в Манжурии (ГБРЭМ). В Харбине - узловом пункте Китайской Восточной железной дороги (КВЖД) и под Харбином и 1930-е годы уже было сосредоточено многотысячное русское население, сформировавшееся здесь как в дореволюционные, так и в первые послереволюционные годы. Вблизи Харбина, недалеко от КВЖД, семьи дальневосточных староверов основали деревни Массаловку (Чиншу), Медяны, Коломбо, Силинхэ, Романовку, названную так в честь последнего русского царя. Сюда стали стекаться дальневосточные староверы, поселившиеся отдельными семьями в разных уголках Маньчжурии, в том числе в Трёхречье, Синьцзяне, куда мигрировали в основном старообрядцы Алтая. В частности, в Коломбо обосновались Гостевские и Басаргины, в Селинхе — Мартюшевы, в Романовке - Гуськовы, Селедковы, Калугины, Кустовы, Одинцовы и другие.
Большинство из перечисленных глав старообрядческих семей переправились в Маньчжурию разными путями: через р. Уссури и её притоки, р. Иман, оз. Ханка и др. Обратимся к примерам - информации самих старообрядцев-эмигрантов и архивным материалам БРЭМ. Отметим, что во всех личных карточках староверов, заведённых на них БРЭМом, в качестве основной причины эмиграции указывается «бегство от советской власти». По политическим убеждениям они все обозначены как монархисты.
Известный в Романовке начётчик Ксенофонт Петрович Бодунов до 1925 г. жил в д. Каменка, откуда из-за начавшихся советских преобразований переехал в глухую тайгу, на хут. Перевал. Но и здесь смог продержаться только до начала 1930-х годов. В юле 1931 г. тайно, с семьёй, перебрался в Маньчжурию в район г. Хэйцдзуицзы. Первоначально поселился в Селинхе, затем некоторое время жил в Трёхречье, и в 1937 г. окончательно обосновался в Романовке.
Родственные семьи Мартюшевых начали перебираться в Северный Китай ещё в 1920-х годах. Некоторые из них состояли в тот период в вооружённых отрядах, делавших набеги на органы советской власти. Ивана Савича Мартюшева, жившего в д. Каменка, в 1925 г. призвали на службу в Красную Армию. Явился на призывной пункт и оттуда эмигрировал в Маньчжурию. Весной 1931 г. бежали в Маньчжурию вместе со своими семьями жители Каменки и Лужков братья Григорий и Иосиф и их племянник Николай Мартюшевы. Сплавляясь по притокам бурной реки Сихотэ-Алиня, Ното и Фудзину, они попали в залом. В результате Николай и двое детей утонули; жена Николая вернулась обратно, остальные проследовали но намеченному пути и перешли границу через р. Уссури. Андрей Лазаревич Мартюшев жил в Приморье в деревнях Петропавловке, затем Каменке и оттуда через д. Ильинка на оз. Ханка, бежал в Маньчжурию в 1932 г.
Семья Ивана Трофимовича Селедкова (Селеткова) жила в Приморье в Петропавловке, Анучино, Таёжке, хут. Халаза и других местах бывшей Ивановской волости Южно-Уссурийского края. В 1931 г. их собрались раскулачивать. Ивану Селеткову удалось продать основное хозяйство в рисосовхоз. Семья перебралась в Лазаревку, где жили до 1933 г., когда их всё же раскулачили - забрали последнюю лошадь, корову, охотничьи ружья. Оставшаяся практически без ничего семья перебрались 1 мая 1933 г. на р. Подхоренок - приток р. Уссури, в пос. Дормидонтовку. недалеко от границы с Китаем. Здесь Иван Селетков, его зятья Иван Фефелов и Николай Одинцов устроились работать на местный лесопильный завод - кто непосредственно на производство, кто - ловить рыбу для заводской столовой; посадили огород. Через полтора месяца тайно, ночью, на лодках, заплатив китайцам, перешли границу. Вначале поселились в мое. Селинхе, затем - в Романовке.
Будущий муж младшей дочери Ивана Селеткова Агапеи Агафон Корнильевич Гуськов прибыл в Маньчжурию с родителями в сентябре 1935 г. тоже через Дормидонтовку, но в этот посёлок семья попала не по своей воле. Его отец, Корнилий Софонович Гуськов, занимавший в 1940/1941 гг. должность представителя отделения БРЭМа по пос. Романовка, жил в Приморье в разных местах - в деревнях Красноярово, Каменушке, Варпаховке, Петропавловке. В Петропавловке в 1934 г. хозяйство его раскулачили, а его отправили на принудительные работы на лесопильный завод пос. Дормидонтовка, откуда семья и бежала в Маньчжурию. Братья Басаргины с конца XIX в. по 1924-1926 гг. находились в д.Каменка Южно-Уссурийского края. В 1924-1926 гг., уходя от мероприятий Советской власти, они и их потомки перелились на север Приморья, на побережье Японского моря и отделившимися семьями поселились в деревнях Единка и Перетычиха. Так, Фотий Михайлович Басаргин, поселившийся в д. Перетычиха в 1926 г., в 1933 г. был вместе с семьёй выслан в совхоз ОГГТУ (под Владивостоком), затем переведён работать на лесопильный завод в пос. Дормидонтовка, откуда в 1935 г. бежал с семьей в Маньчжурию. Семья Василия Абрамовича Басаргина, также жившего с 1926 г. в д. Перетычиха, в 1932 г. перебралась в с. Раздольное под Никольск-Уссурийском, и уже оттуда в 1933 г. бежала в Маньчжурию. Эти примеры можно продолжить.
Созданные в Маньчжурии русские деревни быстро разрастались. Некоторые старообрядческие населённые пункты достигали нескольких десятков хозяйств. Например, к лету 1945 г. в Романовке насчитывалось более 40 дворов и свыше 200 жителей. Старообрядческие деревни были заселены преимущественно беспоповцами-часовенными.
В Маньчжурии, как и на Дальнем Востоке, конфессиональная община слилась с сельской - традиционным для русских крестьян органом, регулирующим общественную, духовную и бытовую жизнь деревни. Все дела общины, традиций которой строго придерживались в религиозной, общественной и семейной жизни, решались общим собранием взрослых мужчин - «миром». Немалую роль в повседневном руководстве общиной играли выборные сельский староста и начётчик.
Хозяйство староверов-харбинцев было натуральным, основанным, по традициям русских, на землепашестве и скотоводстве, которые дополнялись охотой на диких животных. По сообщениям старообрядцев-реэмигрантов, сходные природные условия Маньчжурии и Дальнего Востока позволяли перенести в новый регион используемые на прежнем месте жительства способы жизнеобеспечения, но кое-что всё же было заимствовано у китайцев.
В хлебопашестве и скотоводстве придерживались земледельческого календаря. Способы обработки земли - экстенсивные, то есть поля засевались ежегодно, без отдыха и внесения удобрений: из-за обилия земель использованную пашню можно было бросить и взамен распахать сколько угодно новой. Пашни были небольшие, по 2-3 десятины. Из зерновых выращивали пшеницу, гречиху, овёс, ячмень, кукурузу. В «огородине» сажали различные овощи, культивировали некоторую садовую ягоду; развито было и пчеловодство.
Продукция натурального хозяйства была рассчитана исключительно на внутреннее потребление. Главным же источником наличных денег была охота на боровую птицу, пушного (колонок белка, заяц) и мясного (тигр, медведь, кабан, изюбрь, косуля горный козёл) зверя. Добывали старообрядцы и живых тигрят, которых за хорошую плату продавали через Харбин для зоопарков и цирков Китая и других стран.
Придерживались традиций русского крестьянства и в бытовом укладе, материальной культуре, семейной и календарной обрядности. Так, в брак вступали исключительно со старообрядцами, с учётом брачных запретов до 8 степеней по кровному, а также по духовному (кумовья) родству.
Жилые и хозяйственные постройки рубили, как и в России, из дерева, применяя традиционную технику русского зодчества. Интерьер избы также был традиционно русским. Его основу составляла так называемая «русская печь», служившая для приготовления пищи, обогрева помещения, спального места для стариков и детей, медицинских целей. По диагонали от печи располагался «красный угол» с иконами; там же стояли обеденный стол и лавки.
Основу питания составляла традиционная русская еда - хлеб и мучные изделия, дополняемые мясом домашних и диких животных, рыбой, свежими и заготовленными впрок овощами, различными дикоросами, мёдом. В приёме пищи строго придерживались еженедельных постных и «молосных» дней, а также «великого» и «малых» постов в течение года. Традиционной оставалась и практически вся нательная одежда старообрядцев.
Так протекала жизнь дальневосточных старообрядцев до августа 1945 г. Больших неудобств в иноэтничном китайском окружении старообрядцы не испытывали. Некоторые из них ещё в Приморье жили рядом с китайцами-отходниками и неплохо знали обычаи и язык. В Маньчжурии староверы осели на никем занятых пустующих землях; поддерживали торгово-обменные отношения с китайским населением. Некоторые незначительные заимствования староверами в хозяйственном и материальном быту не повлияли на развитие традиционной русской культуры, и старообрядцы и в условиях принимающей стороны оказались её хранителями.
С приходом в Маньчжурию в 1945 г. Красной Армии многих русских деревень, в частности Романовки, практически не стало. Часть мужчин увезли в СССР и подвергли репрессиям. Они были отправлены в лагеря Свердловской, Новосибирской, Оренбургской и Магаданской областей. Так было разрушено немало семей. Некоторые из них после смерти Сталина намеревались вернуться в Россию, другие, наоборот, были тверды в своих намерениях уйти от неё подальше. Оставшиеся в Китае старообрядческие семьи расселились в разных местах Маньчжурии, в 1950-1960-е годы некоторые из них вернулись в Советский Союз, но большинство с началом создания коллективных хозяйств в Китае эмигрировали в Австралию и Бразилию, откуда позднее перебрались в США и Канаду. В настоящее время между бывшими старообрядцами-харбинцами - реэмигрантами и их потомками, проживающими на Дальнем Востоке и в странах Азиатско-Тихоокеанского региона существуют тесные родственные отношения, осуществляются гостевые поездки друг к другу.
Юлия Викторовна Аргудяева, доктор исторических наук, зав. отделом этнографии, этнологии и антропологии Института истории, археологии и этнорафии народов Дальнего Востока ДВО РАН
Старообрядчество: история, культура, современность. Вып.1 - М.: 2005
|
