Перевозчиков М.С. Староверы (фрагменты из книги). Часть 2 - Сибирь - История Староверия (по регионам) - Тематический каталог

Теперь представьте близ озера небольшую поляну, куда почти не доносится таборный шум. Приземистая палатка защитного цвета, натянутая меж сосен, у ствола аккуратный столик, сбитый из жердочек, на нем пишущая машинка "Люкс". А рядышком на пеньке - взлохмаченный бородач. Явно страдая, он зажал ладонями голову, покачиваясь, видать, что не рад белому свету; то ли с похмелья, может быть, очень болен. Одинок, неухожен, что-то бормочет. Разве мимо пройдешь?

Из-под лохматых бровей вскинулся вопрошающий взгляд, с поклоном ответил:

- Доброму человеку рад... - Взгляд потеплел, но в глазах - маята и боль, лихорадочный блеск. Больной, конечно!

Слово за словом мы как бы прощупывали друг друга, пока оба не назвались. Оказалось - заочно знакомы. Несколько лет назад читал его рукопись, отсылал утешительный отзыв-рецензию на сумбурные мысли, якобы лишь христианская крепкая вера может спасти Россию. Н. - старовер, пишет стихи и прозу о верующих, есть светские сочинения.

- Вот, - указал на машинку, - тащил за тысячу верст. Надеялся, поработаю, да бог, видать, против, еле сижу.

- Один? - обычно по одному староверы сюда не ездят.

- С сыном. Один бы и не добрался... Сын давеча убежал в Шиверу. Тама-ка друг у него, вместе служили в армии.

Шивера, староверческое поселение на Бирюсе, от озера километров тридцать.

- Худо мне, ночами не сплю. Невроз, говорят, холера пристала, бессоница. Почитай, год донимает, извелся. Вот и приехал на озеро, посоветовали. Да ничо, поди, не поможет, грешен... - Он неожиданно всхлипнул, брызнули слезы, закрылся руками. Ладони широкие, на узловатых пальцах темнеют подковки ногтей. Таежник! Такие чаще страдают от ревматизма, радикулитом, а тут - невроз. Видать, какое-то нервное потрясение; вроде бы ни с чего, и вдруг - слезы. Да и пальцы дрожат, на покатом лбу жилы набухли, залысины в жаркой испарине.

Не открывая лицо, он причитал о своем недуге, будто жаловался кому-то, а у меня возникла шальная мысль:

- Может, водочки, а? Иной раз помогает. Замер, глянул пытливо, уклончиво выдохнул:

Глотнул из фляжки разок-другой, смотрю: порозовел, залучились глаза, ожил. Дружеское замечание, мол, пьет из чужой посуды, чего староверам нельзя, находчиво отпарировал:

- Я же перекрестился, мил человек, бесы мирские не тронут.

- А что, кроме мирских, есть еще какие-то бесы?

- О-о, бесы кругом, соблазн... На то и крест, чтоб не смущали, молитва.

- Ну, коли веришь. Неверующему сам бог не поможет, сколь ни крестись. Так и всяка молитва...

Коснулись веры - откуда что и взялось! - обворожил красноречием. То ли фляжка подействовала, может, участие, потому как молча ему поддакивал, однако чего не отнять, того не отнять - начитан. Помнит целые выдержки из Евангелия, цитирует апостольские изречения от Луки, Марка, Матфея, Апокалипсис... Вот кому позавидовать нашим атеистам-пропагандистам!

- Не сподобился. У нас свой устав, истинно христианский... - И, знать, не желая вдаваться в подробности, враз сменил тему:

- Мо-ожно... - Видать, стихи для него - стать особая: поднялся из-за стола, огладил седеющие виски, выдержал паузу. - Конь - это образ России, вот:

Добрый верный мой конь, напрягай! Напрягай же последние силы! Знай, под трясиной огонь... Выноси поскорее из этой трясины!..

Загораясь стихами, он наизусть читал еще и еще, поражая памятью, и не верилось, что ему пятьдесят восемь лет -столь энергично и страстно звучал одинокий голос. Не переслушаешь! А когда наметился к вечеру дождик и, спасаясь от назойливых комаров, залезли в его палаточку, прихватив со стола рукопись и машинку, доверительно рассказал о своей судьбе, что привело на озеро.

Его предки с Урала, на одном из заводов Демидова работали углежогами. Притесняемые как старообрядцы, целой общиной бежали оттуда в глухую тайгу Пермской губернии, жили среди пермяков и зырян, хозяйствовали. В конце прошлого века, опять же гонимые церковниками и начальством, перебрались на Обь, затем - Красноярский край, осели на берегу канала, соединившего Обь с Енисеем. Здесь и родился, воспитываясь в строгости и послушанию вере,в 1943 году на глазах милиционеры забрали отца и деда, сожгли иконы и книги, к чему он тянулся с детства.

Промаявшись без кормильцев, мать и старшие сестры вскоре ушли по Касу в глухой монастырь, скрываемый от властей, его забрал дядя, увез на далекую речку Дубчес, куда устремились многие единоверцы. Здесь, рассыпавшись по притокам, кормились охотой-рыбалкой да огородами, жили спокойно до марта 1951 года. А в тот памятный день с братаном они закрывали ловушки, заканчивался промысловый сезон. Вот и заметили чужих лыжников, молчаливой цепочкой те двигались меж деревьев; вел их с собакой ярцевский милиционер Бакулин, знакомый еще по Касу. Беда! Они растерялись: то ли бежать к своим, то ли выждать, надеялись - пройдут мимо. Не прошли! Вернулись назавтра, глядят: изба догорела, бревна еще дымят, снег кругом черный, поодаль жались под стогом сена тетка с детьми. Рядом коровы и овцы, тоже остались без крова. И без хозяина. Его увели силком, заставили тащить нарту с поклажей. Забрали запас сохатиного мяса и битую дичь, три пары лыж; вместо камусовых, широких и легких, подбитых оленьим мехом, взамен кинули узенькие голицы. Да строго-настрого пригрозили: никому ни слова!..

Даже сейчас, спустя почти сорок лет, у Н. дрогнул голос, машинально глотнул из фляжки.

Дальше - как детектив. Смекалки и силы не занимать, парни здоровые. Монатки с постелями, что не сгорело, быстренько перетаскали в таежную зимовьюху, километров за двадцать, где, промышляя зверя, случалось зимовать, попутно добыли сохатого, чтобы тетка с ребятишками не голодали, сами на третьи сутки скрытно выследили незнакомцев. Настигли под утро, возле костра, спящими. Наблюдая издали, за дымком под развесистой елью заметили часового с собакой, иначе бы подползли. Хотелось узнать, куда и зачем направляются эти люди, главное - вызволить дядю! Однако, таясь по-прежнему стороной, день за днем с горечью убеждались: помочь не могут. И с каждым днем крепла догадка: незнакомцы идут в сторону Томской области, приближаются к тайным скитам, мужским и женским; с тридцатых годов там живут божьи люди, правит службой отец Симеон. Надо бы упредить, да по молодости не знали, где расположены эти монастыри.

На заимках, куда заходил отряд, человек тридцать, пепелища оплакивали бабы с детьми, из охотников - никого! Все они, как и дядя, под охраной тянули груженые нарты, не смея без разрешения даже оправиться, чуть в сторону от лыжни - сразу окрик. И по ночам строгий догляд. Человек десять при автоматах, остальные - с винтовками да наганами; не подступишься, страшно. Видели, как вчетвером из берлоги выгнали медведицу - изрешетили! Заодно и собаку, угодила под очередь. Вот и нарвись!..

Дядя все-таки убежал. Позднее, спустя месяца полтора, уже по воде. Рассказывал - жуть! - всякий раз обливался слезами. Из шести обнаруженных скитов согнали монахов с монашками под запоры с охраной, стариц и старцев, около ста человек; обыски и допросы с пристрастием, кто откуда, нет ли оружия или золота. Зачем божьим людям оружие и драгоценности? Одеваются скромно, лишь бы прикрыть грешное тело, птиц и зверей не трогают, им мясное есть не положено, а молочное, что скапливается от коров, масло и творог употребляют в редкие праздники. Отрешились от мирских радостей, служат Богу.

По скитам кормятся в основном рыбой да теми дарами земли, что отдает тайга, огородики с пашней. Не гневаются, по трудам и достаток. Хлеба хватает, еще придерживают запас, не выводится и картофель с капустой, репа и редька, другие овощи. Соли порой не бывает, так притерпелись, мыла давно не видели - пользуются золой в виде щелока, вместо свечей - лучина. Зато в лампадах всегда кедровое масло, долгими вечерами зимой по кельям не утихают прялки и кросна; в перерывах между молитвами женщины ткут, шьют, вяжут, благо что своя шерсть, конопля и лен. Все свое, мужики поставили даже мельницу, срублена без единого гвоздика. Благословясь да с молитвой, чего ни коснись: ухаживают ли за скотиной, ладят ли что по хозяйству, посуду какую из бересты или дерева, рыбную снасть, а меж делами беседы о книгах, кому что любопытно из жизни святых апостолов и Христа, книг и икон в молельне - от пола до потолка!..

Пришельцы быстренько навели свой порядок. Рыская по округе в поисках тайных скитов, выявленных монахов с монашками согнали в тесные кельи, словно в тюрьму, мужчин и женщин отдельно, под неусыпный конвой. Молельни порушили, книги с иконами - на растопку; сухие, горят хорошо. Жгли у верующих на глазах, как бы доказывая, что бога нет и не может быть, иначе, дескать, при виде костров он бы враз наказал. "Накажет, - твердили старцы, не в силах что-либо изменить. - Господь всевидящ, помяните: он еще покарает..."

С наступлением оттепелей тайга становилась непроходимой и, вынужденно задерживаясь до весеннего половодья, более месяца орава безбожников питалась запасами божьих людей, прирезали даже овечек. Страшась, чтобы монашки не отравили, под строгим контролем их заставляли стряпать и печь, монахов - валить лес и вязать плоты; сами умели только командовать. И вот, когда в день отплытия пленников сгрудили по плотам и очалили, позади ярким огнем полыхнул монастырь, пламя кроваво заотсвечивало на воде. Печальный знак! С причитаниями верующие обреченно попадали на колени, знали: дальние скиты "антихристами" сожжены, горит последнее здесь пристанище...

- В этой сумятице дядя и убежал, - заключил рассказчик. - По затопленным тальникам выбрел на берег, тайга укрыла...

- Их приплавили в Ворогово, там ожидало начальство. Кого куда, сортировка: одних в райцентр, других увезли в Красноярск.

- Судя по Солженицыну, в "Архипелаге ГУЛАГ" есть такой эпизод...

- Читал! Все так. Судили, правда, не всех, только тридцать три человека... Срок намотали каждому - не дай бог! -дело-то повернули как политическое, целый процесс... Знаю, в вашем городе сохранился архив, там все дела. Да подступиться нельзя, не пускают.

Не испытывая судьбу, тем же летом, как и знакомые семьи, они тайно перебрались на Чуну, приток Ангары, no-соседству с единоверцами облюбовали таежный берег. Н. по-прежнему охотничал и рыбачил, окреп телом-духом, женился. И, как прежде, не расставаясь с книгами, по округе прослыл грамотеем, за что старики общины доверили читать проповеди, был наставником.

Тяжела эта ноша, о-ох, тяжела, признался теперь. Многим не по плечу, только скрывают. Вдумайтесь: духовный наставник! Это же просветитель и лекарь душ, учитель и проводник. Начетчикам проще. Отбарабанил готовый текст, ну и весь сказ, а тут - разумей, буди ответные мысли, ответствуй. Вот, собственно, от чего и возникли его сомнения в некоторых постулатах веры, душевный разлад. Как же так, рассуждал наедине и в беседах: по священным писаниям человеческое бытие - сплошной грех. Выходит, греши да отмаливайся? А для чего мудрость книг? В чем смысл самой жизни?..

В поисках истины, чаще летом, когда охотничать не сезон, он превращался в странника, гостил по Сибири в общинах различных толков; был на Урале, в местах своих предков, бродил по Казахстану, где тоже есть поселения единоверцев, встречался с ними в пермской тайге. И, возвращаясь с новыми впечатлениями, каждый раз в общине своей чувствовал отчуждение. Особенно хмурились старцы. Не нравилось им, что толкует по-своему некоторые каноны, тщится оспаривать даже заповеди старинных книг. Да и с женой разлад, хозяйство забросил, сыны вырастают без праведного наставления и догляда. Отлучить! - такой наставник не нужен. А он, терзаясь, как доказать свою правоту, обратился к творчеству, последние годы занят писательством. Так что, выходит, причина болезни - поиски истины, семейная драма...

Пока странствовал да отстаивал в спорах свои доказательства, сыновья меж тем выросли, отслужили в армии, в прошлйм году - скорбный итог: вместе с матерью отрешились от мира, оба ушли в монастырь. Жена оказалась сильнее духом, сумела внушить взрослым детям, что мир захватили антихристы и конец не за горами, спасение - только на службе богу! Да и сыны, хватившие в армии лиха, уже с материнским настроем: семейная жизнь их не прельщает, обречены на безбрачие. Красивые, кровь с молоком - господи!.. Значит, внуков ему не дождаться, век доживать бобылем. Почти в шестьдесят-то лет - каково?

- Что посеял, тем и кормлюсь... - вроде бы подытожил судьбу. - Не нами сказано, в святом Евангелии господь наставляет так: "Тот, кто оставит отца и мать, жену и детей, братьев и сестер, дом и имущество свое имени моего ради, тот сторицею примет и жизнь вечную наследует". О! Моим сыновьям, знать, така воля божья...

Далекий таежный скит нынче он. навестил, о сыновьях и жене тоскует. Было решил остаться, надеясь, что рано ли поздно, rio сыновья образумятся, уговорит, однако опять со старцами вышел спор. Они выставили условие, дескать, примем к себе, только дай зарок: отныне и навсегда бросишь свою писанину. Вдобавок за все грехи вынесли епитимию-наказание: в уединенной келье год отбивать поклоны, по тысяче в день. Шутка ли! Имей здоровье, поклоны осилил бы, пусть тысячу в день, беда - тяжко болен, при наклонах кружится голова.

- Вот и спровадили к озеру, дескать, лечись, усмири гордыню, подумай. Сына младшего отпустили до осени, пока не постригся в монахи. Досматривай-де за отцом, обиходь, ежели что...

Напоследок, когда зашла речь о рукописи, над чем работает, сконфуженно тронул листы. Действительно, отпечатаны всего две страницы, остальное - стопка чистой бумаги.

Зато оживился, когда из хозяйственной сумки, видавшей виды, достал картонную папку, обернутую в целлофан, крест-накрест перетянутую резинкой.

- Тут, что касаемо божьих людей, кто пострадал в далекие годы. Накопилось по документику, помогли добрые люди. У меня ить знакомых полно, в разных чинах, когда-то •*• всех обеспечивал соболями... Было, чего уж греха таить! Зато помогали. Никому досель не показывал, мало ли что... Кому попадя не доверишься, мир изменчив. Тут копии приговора, предсмертное слово отца Симеона, есть адреса свидетелей, кто ходил на Дубчес с оружием, кто пострадал... Глянь опытным глазом, надеюсь, поможешь, как использовать, эти факты. Сам не смогу, сколь перепортил бумаги - нет! - чувствую: что-то не то...

Ночью его поразил инсульт, отнялся язык, лежал недвижим. На палаточку в стороне мало кто обращал внимание, до обеда никто из табора не подошел, не хватились. В суматохе пока отыскался врач (узнали случайно, что отдыхает на озере), затем уговаривал знакомого лесника, чтобы послать его в Шиверу за сыном, о папке забыл: вечером сунул в рюкзак, не на глазах. Да и что изменишь?..

По возвращении в Красноярск папку хотел отослать, пока то да се - горькая весть: сын отца домой не довез, в начале августа Н. скончался в районной больнице.

Вот и гадаю теперь: что на него повлияло в тот вечер?.. Выпил немного, граммов сто пятьдесят, от этого не умирают. Скорее всего, был на пределе, к тому же взвинтил себя воспоминаниями. Да и ночью, видать, накалился эмоциями, заново пережил всю печальную исповедь. Единоверцы отозвались так: наказал Господь!..

Сохранившаяся переписка, чем дорожил покойный, сперва не тронула. Поклоны и пожелания от каких-то старцев, кто-то из них болеет, кто умер, другие уехали... Писано бережно и тактично на всяких клочках бумаги, чаще тетрадной, но явно малограмотными людьми. Да еще, как правило, на старославянском; корявые строчки с обилием древних слов трудно сразу понять и осмыслить. Это потом мелькнула догадка, что за "отцами" и "матерями" скрыты гражданские имена; "мать Феонея", к примеру, или "отец Киприян" - так наречен каждый затворник, кого накрыли монашеским саном. Скажем, бывший игумен-наставник таежных монастырей отец Симеон - это Симон Яковлевич Лаптев.

Среди документов пожелтевшая копия судебного приговора. Вот! Тридцать три человека. Имена и фамилии, кто где родился и жил. В чем обвиняются. Наказание. Боже, какая жестокость! "... 25 лет... 25 лет... 25 лет...". Да еще добавок, каждому по пять лет поражения избирательных прав, у всех конфисковано их имущество. За что?..

Не торопись, сдерживаю себя, они были покорны и терпеливы.

Захотелось узнать и сверить, насколько правдивы воспоминания Н., ведь наша зыбкая память с годами несовершенна. Первым делом решил постучаться по адресам, какие хозяин пометил крестиком, они подчеркнуты: Тюмень, Чита, Кемерово, Красноярск, города на Волге... Может, кто-нибудь отзовется? Заодно направил запрос в красноярские управления МВД и КГБ, просьба почти одинакова.

"Работая над романом "Чалдоны", где речь идет о первопроходцах Енисейского Севера, о ссыльных и староверах, очень хочется посмотреть документы из архива Вашего управления. В частности, что касается староверов, кто проживал в .бывшем Ярцевском районе в годы войны и позднее, когда по рекам Касу и Сыму сжигались дома и заимки, скиты-монастыри, что подтверждают ныне живущие старики, в том числе потерпевшие. Дайте мне возможность, познакомиться с материалами тех лет, чтобы осмыслить минувшее; в моем представлении рассказы свидетелей обретают картину таежной трагедии.

Где-то через неделю позвонили из МВД, в архиве материалов о староверах нет. Отозвалось КГБ: сотрудник вроде бы обнадежил, дескать, ждите официальный ответ. А с Волги меж тем неожиданно быстро откликнулся В.Н.Макаров, бывший солдат (далее письма и документы привожу дословно. - М.Ш.).

Очень рад вашему письму. Мне самому хотелось знать всю правду о староверах далеких лет. Я писал об этом в Комитет государственной безопасности СССР. А из Красноярска прислали ответ за подписью начальника УКГБ. Вот содержание. "Описываемые Вами события действительно имели место в 1951 году. В это время в Ярцевском районе проводилась операция по розыску с целью последующего привлечения к уголовной ответственности дезертиров и лиц, совершивших уголовные преступления. По имеющимся данным, часть этих лиц укрывалась в старообрядческих монастырях. После завершения операции верующие из монастырей были переселены в пос.Ярцево. В результате осуществленных мер была оздоровлена обстановка в этом регионе, а население ограждено от преступных действий уголовного элемента".

Вот такой мне прислали ответ. Кроме меня здесь проживает еще Гусев Василий Васильевич, он был кодировщиком (шифровальщик - М.П.) в этой операции, стал инвалидом первой группы, отнялись ноги. Видимо, сказалось купание в ледяной воде речки Дубчес, которая впадает в р.Енисей, это было весной 1951 года. Еще с нами был Демичев Василий Иванович, тоже рождения 1927 года, где он живет - не знаю. Нас воинов было 15 человек во главе с капитаном Валовым. И вроде бы оперативных работников (из Красноярска и один из Ярцево) было не менее 15 человек. Все они были в штатском, какие у них звания - не могу сказать, но все они были офицеры. В этом письме описывать не буду о тех событиях. Если у вас есть возможность приехать, буду рад чем-то помочь. А если нет возможности приехать, то постараюсь описать. Сообщите, что вас интересует в первую очередь. Макаров Виктор Николаевич. 1 сентября 1990 г,"

Значит, в тайге проводилась целая операция. Раз уж участвовал шифровальщик, была и рация. Возможно, пулеметы и минометы. Не случайно ведь Солженицын пишет, что один из каких-то монастырей брали штурмом. Как Соловки, еще при Петре... Свою крепость в те времена тамошние монахи защищали отчаянно. Может, так и по Дубчесу? В годы войны, помнится, в Ярцево говорили, что по Касу видели отряд лыжников-красноармейцев. В маскхалатах, с винтовками и "максимом", с радиостанцией. Выходит, спустя шесть лет после войны снова охотились за дезертирами?..

Полетели на Волгу письма, теперь уже по двум адресам. Появилась надежда, может быть, откликнутся и другие, кто-то из староверов. Однако из Кемерово и Читы письма вернулись с пометкой "адресат выбыл". Тут уж мирись, время неумолимо: могли выехать, умереть, поменять квартиру-КГБ отмалчивалось. Зато Макаров с очередным ответом не задержался.

"... Очень уж много времени прошло, что помню - постараюсь описать. Призван я был в армию 1 декабря 1944 года. Служил в Западной Украине. В 1948 году нашу часть 3257 расформировали на два отдельных батальона. Один находился в Новосибирске, а этот, в котором служил я, перевели в Красноярск. Командир батальона был подполковник Якимов, нач.штаба капитан Валов. Батальон разбили по ротам, которые находились в разных городах: Канске, Ачинске и наша третья рота в г.Енисейске.

В марте месяце 1951 года наш год рождения готовился к демобилизации, но меня, Демичева В.И, и Гусева В.В., моих одногодков, задержали с демобилизацией до особого распоряжения, мы были лыжники-разрядники. Кроме нас троих • было еще трое, фамилий не помню, и прибыли 9 человек из других рот. Всего из нашей в/части было 15 человек, из них 13 солдат и 2 офицера, старший командир - капитан Валов.

В марте 1951 года в авиапорту г.Енисейска нас собрали и сказали, что будем выполнять особо важное задание. Выдали нам фуфайки, ватные штаны, шапки-ушанки, рукавицы. Продуктов на несколько дней: сухари, консервы, сахар. Оружие - винтовки и автоматы, полное снаряжение боеприпасов, словом, были вооружены до зубов. Оружие было зачехлено, была рация, Гусев В.В. был кодировщик, он шифровал радиограммы.

Из Енисейска на самолетах, их тогда звали "кукурузники", нас погрузили по 2 человека в самолет, перелетели в Ворогово. Там снабдили лыжами, каждому из солдат дали длинные узкие сани, их звали нартами. Погрузили в эти нарты выданные нам пожитки и перед самым походом сказали, что в глухой тайге далеко от населенных пунктов находятся люди, возможно, вооруженные, кем-то засланные противники Советской власти. И вот рано утром из Ворогово в .количестве 30 человек (один местный житель - оперативный работник МГБ из Ворогово, проводник) мы вышли на лыжах в тайгу. Каждого солдата запрягли в нарты тащить поклажу, как бурлаков. Все офицеры, а их было 17 человек, одетых в гражданское, шли налегке, у них только пистолеты. А все остальное, в том числе сухой паек, топоры, пилы, оружие, боеприпасы, рацию - все это тащили солдаты. В сутки мы проходили по тайге не более 10-15 км. Ночевали под открытым небом. Обычно спиливали сухое дерево, дожили бревно на бревно, под бревна клали сухие ветки. Таким образом разжигали костер, бревна горели медленно. Этот очаг звали нодьей. Около нодьи расстилали ветки от елок на снег, так и ночевали. Спать приходилось мало. В те дни стояли крепкие морозы, да еще выставляли посты, охраняли покой офицеров.

Хотя мы были закаленные парни, но все равно под от-; крытым небом в тайге на морозе было не по себе. Таким пут, тем мы добирались до места назначения примерно 18 суток., По пути в тайге встречали таежных людей, жили они в землянках, в домах и бараках. У них было много мяса из диких животных и птиц. Таежные люди из монастырей мясного ничего не ели, а эти имели большой запас копченого, свежего и соленого мяса, сохатого, медвежье, глухарей и куропаток.

Всех, кого мы встречали в тайге, забирали с собой, хотя им очень не хотелось идти с нами. Всех допрашивали офицеры МГБ. Жилища ихние сжигали тоже сотрудники МГБ.

По рыхлому снегу мы попеременно прокладывали лыжню, шли друг за другом. Помнится, когда подошла моя очередь идти последним, спускались с большой горы, все проехали благополучно, а я зацепился за что-то и угодил в рыхлый снег вниз головой, да еще придавило нартой. Сам выбраться никак не мог, торчали сверху только ноги с лыжами. Сколько был в таком положении - не помню, мои напарники уехали далеко, ведь я был последним. Когда хватились и вытащили , меня, уши и нос оказались обмороженные, потерял сознание. Оказался в строю только благодаря нашему фельдшеру.

Так мы пробирались в тайге 18 суток, все это время ночевали под открытым небом. Продукты кончились, горячей пищи не было, питались сухарями да иногда убивали глухаря или куропатку. Убили медведя, мясо ели без соли, а двух медвежат, Мишку и Машку, как их назвали, взяли с собой, шкуру - тоже. Когда охотились на медведя, по неосторожности убили собаку, взятую из Ворогово.

Помню, когда мы подошли к монастырю (типа большого барака), увидели много людей. Мы приготовились к бою, думали, что эти люди тоже вооружены. Но когда подошли ближе, так эти таежные люди все как по команде стали молиться, присели на колени и кланялись до земли, не обращая на нас никакого внимания. Так продолжалось с утра и только к вечеру кто-то из них заговорил. Они заявляли, что их покарал бог, что они до нашего прихода, видать, мало молились, поэтому в наказание нас дослал бог, их ожидает кара господня. Потом они показали еще несколько монастырей, в каждом проживало по 15-20 человек. Женщины жили отдельно, у них на плечах были мантии, как у монашек. Связь между монастырями они имели только зимой, когда можно ходить на широких лыжах, а летом пройти невозможно, кругом болота и речки, по их рассказам. В тайге на небольших полянах они сеяли рожь и вроде бы лен, коноплю, носили домотканую одежду. Выращивали они картошку, другие овощи, а вот соли не было, вся пища была без соли. Еще помню небольшую мельницу, на которой мололи муку, в том числе и черемуховую. Много было кедровых орехов, хранили их в небольших деревянных кадушках, из орехов делали масло. Посуда была в основном деревянная и глиняная. Хлеб пекли типа больших лепешек, сажали в печку прямо на кирпичи. Около монастыря был родник, небольшой водоемчик, откуда брали воду для питья и приготовления пищи.

Эти люди не употребляли мясного, не охотились на зверей и птиц.

Женщины покорно подчинялись мужчинам, при разговоре они опускали вниз головы и отводили глаза, смотрели в сторону, лица старались не показывать, но называли друг друга всегда ласково, между собой были внимательны и учтивы.

У них был, видимо, старший, глава всех монастырей, звали его отец Симеон. Когда он появлялся, все мужчины и женщины на коленях кланялись ему до земли, молились. Никто не смел его ослушаться. У него была длинная, до пояса борода, такие же длинные волосы на голове. С его слов, он находился в тайге с начала революции в России, остальные монахи позднее. Как очутились они в такой глухой тайге? От ближних селений сотни километров. Ведь мы, в ту пору молодые и закаленные парни, с таким трудом добрались, а среди них было много .женщин. В монастыре была моленная комната, обставленная множеством икон и книг, ходили они туда молиться. До обеда молились, питались один раз в день после молитв.

Я заметил, что во время еды они пользовались только правой рукой, т.е. брали ложку, хлеб и т.п. только правой. У каждого была своя посуда, никто другой не смел ею пользоваться. Нам, непрошеным гостям, тоже не позволяли пользоваться своей посудой, и если кто-то из наших хотя бы напился их ихней кружки - кружку просто выбрасывали.

Долго мы прожили с таежными людьми, так как снег стал таять и в обратный путь на лыжах мы бы не успели добраться. Свои продукты кончились, питались за счет монастырских, в основном хлеб да картошка. Конечно, офицеры не голодовали, как "солдаты, да и не ишачили как мы, подчиненные.

Таежные люди мало что знали о войне с Германией в 1941-1945 гг. Видимо, у них не было связи с населением. Мне думается, что это были дружелюбные люди, жили мирно, никому не мешали. Вот только что заставило забираться в такую глушь? Во всех монастырях детей не было. Занимались они только своим ремеслом и молились. Ихние монастыри находились вроде бы на границе с Томской областью. Я был только в одном монастыре, в других не был. Неподалеку протекала речушка, ее называли Дунчес, она впадает в Дубчес.

И вот на берегу, Дунчеса таежные мужчины с нашей помощью построили плоты, а когда Дунчес в половодье вышел из берегов, мы стали готовиться к отплытию. В дорогу нам напекли лепешек, еще чего-то, все без соли. Все собрались на плотах. А перед самой отправкой кто-то из сотрудников МГБ поджег монастырь. Мне и остальным солдатам было не по себе. Зачем было сжигать так добротно построенное жилье? Кому оно мешало? Что было в душах таежных людей? Что они думали о нас? Возможно, среди них были дезертиры и другие лица, но ведь все-то не виноваты, особенно женщины. Вот мне бы и хотелось знать правду. Ведь кто-то из сотрудников МГБ еще жив, могут рассказать. Мы, солдаты, были у них за тягловую силу.

Сели мы на плоты и поплыли по Дунчесу до Дубчеса, а там была другая группа, которая нас поджидала. На берегу стояли готовые плоты больших размеров, штук 6 или 8. Помню, когда готовились к отплытию уже по Дубчесу, умерла одна старушка, ей исполнилось 100 лет. Похоронили ее на берегу Дубчеса.

В половодье на реке было много воды, плыли льдины. Всего на плотах было примерно 130 человек, плыли мы по течению вместе со льдинами, плыли днем и ночью. Погода стояла холодная, дождливая, иногда гремел гром и сверкала молния. Так плыли несколько суток, все промокли до костей. Да еще как на грех наш плот задел за корягу, рассыпался, люди очутились в воде, мы стали их спасать, а вода была ледяная. С большим трудом плоты причалили к берегу, разожгли костры, немного согрелись. Во время стоянки два или три человека попросились оправиться в лес и не вернулись, ушли опять в тайгу.

После ремонта плотов мы продолжали плыть по Дубчесу, а когда добрались до Енисея, по которому шел ледоход, мы на этих же плотах по левому берегу спустились до Воро-гово. Так вернулись обратно через три месяца странствий, закончился наш изнурительный поход, что запомнилось на всю жизнь. За эти месяцы мы так обросли, что тоже походили на староверов. В Ворогово прибыл высокопоставленный полковник МГБ из Красноярска, его заинтересовали таежные люди. А в начале июня на пароходе "Мария Ульянова" мы вместе с таежниками направились вверх по течению в Красноярск.

Еще мне запомнилось, что на пароходе все люди из монастырей отказывались принимать, как они говорили, грешную пищу от грешных людей, она вроде поганая. Они ели каждый только из своей посуды и приготовленную пищу из своих продуктов.

Я вышел в г.Енисейске, где проходила моя служба, вместе со мной все остальные, кто служил в этом городе. Остальные поплыли в Красноярск. После демобилизации мне кто-то писал домой, что отца Симеона из Красноярска отправили самолетом в Москву, какая судьба остальных таежных людей - мне неизвестно. Двух медвежат, которых мы всю дорогу таскали с собой, сдали в зверинец г.Красноярска, медвежью шкуру взял на память капитан Валов.

Итак, мне и моим товарищам пришлось служить по 6 лет и 7 месяцев. По прибытии домой я сильно заболел, видимо, сказалось пребывание в тайге и купание в ледяной воде Дубчеса. Все это отразилось на здоровье, в 45 лет стал инвалидом. Гусев В.В. тоже инвалид, отнялись ноги, даже не выходит на улицу. Десятый год сидит на диване, даже в туалет не может ходить, все приборы туалетные стоят под диваном. Все это мне рассказала по телефону его жена Анна Петровна, которая за ним ухаживает. И все эти годы он получал пенсию всего 85 руб. Правда, сейчас как участнику войны добавили еще 35 рублей. Вот и попробуй поживи в наше время на пенсию нищих...

Может быть, это письмо поможет Вам найти еще кого-нибудь из солдат. Да и офицеров МГБ, кто в живых. Они-то, несомненно, рассказали бы более подробно, что произошло дальше с таежными людьми, за что сжигали ихние монастыри...

	Книжница Самарского староверия	Суббота, 2024-Апр-20, 00:31
		Главная Регистрация Вход