Общая либерализация курса государственной конфессиональной политики по отношению к старообрядцам, наступившая, как ни странно, в период контрреформ императора Александра III, на практике выразилась в принятии 3 мая 1883 г. закона «О даровании раскольникам некоторых прав гражданских и по отправлению духовных треб». Несмотря на жесткое сопротивление обер-прокурора Священного Синода Константина Петровича Победоносцева, Государственный Совет одобрил закон, который, по сути, декларировал новое отношение к староверам и закладывал основу для положительного решения «старообрядческого вопроса», которое, тем не менее, последовало лишь в начале XX в. Не признавая за староверами права называть своих попов священнослужителями и запрещая пропаганду раскола, к которой относились также изготовление и продажа старообрядческих книг, закон 1883 г. все же подтвердил все ранее дарованные права: входить в купеческое сословие и в некоторых случаях занимать общественные выборные должности; а также устанавливал новые – право осуществлять закрытые богослужения без уголовного преследования и строить молитвенные дома без крестов.

По справедливому замечанию О.П. Ершовой «Закон 3 мая 1883 г., декларировавший наделение старообрядцев равными с остальными подданными Российской империи гражданскими правами, на деле не внес в жизнь данной конфессии каких либо изменений, т.к. он не имел конкретных последствий: постановлений, изменений в законодательной базе». На уровне государственной конфессиональной политики дело обстояло именно так, однако при новых условиях, когда государственная власть официально несколько абстрагировалась от борьбы с расколом, деятельность Православной церкви по отношению к старообрядчеству не могла не измениться, что отразилось, прежде всего, на активизации миссионерского служения среди староверов.

В июле 1887 г. в Москве прошел Съезд противораскольнических миссионеров, на котором присутствовали и епархиальные архиереи. На основании результатов работы Съезда в следующем году были разработаны «Правила об устройстве миссий и о способе действий миссионеров и пастырей церкви по отношению к раскольникам и сектантам», которые затем были разосланы в епархии, в том числе и в Самару со следующим сопроводительным указанием:

«Копия

Консистория представляет свои соображения

2) Прилагается экземпляр правил для такой цели

Указ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, САМОДЕРЖЦА ВСЕРОССИЙСКОГО… из Святейшего Правительствующего Синода, Преосвященному Серафиму, епископу Самарскому и Ставропольскому.

По Указу ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА,… Святейший Правительствующий Синод слушали: представленный преосвященным митрополитом Московским при рапорте, от 17 декабря 1887 года за № 354, отчет о занятиях бывшего в том же 1887 году в Москве съезда противораскольнических миссионеров, назначенного по определению Святейшего Синода 7-12 июля 1887 года.

И по справке: приказали: рассмотрев представленный преосвященным митрополитом Московским отчет о занятиях бывшего в прошлом 1887 г. в Москве съезда противораскольнических миссионеров и по обсуждении мероприятий, выработанных съездом для борьбы с расколом и противодействия сектантству, Святейший Синод нашел, что некоторые из постановлений, начертанных съездом, могут быть обращены в руководственные правила об устройстве миссий и о способе действий миссионеров и пастырей церкви по отношению к раскольникам и сектантам. Посему, выделив сии постановления съезда и изложив их соответственно цели в виде определенных и руководственных правил, Святейший Синод определяет: одобрив эти правила для всеобщего руководства и повсеместного применения по епархиям, где имеются раскольники или сектанты, напечатать эти правила в потребном количестве экземпляров и разослать при указах епархиальным преосвященным для распространения таковых правил по всем церквям епархии. При этом 1) поручить ближайшему усмотрению Преосвященным сделать надлежащие распоряжения к приведению… правил в действие и озаботиться, согласно требованию этих правил, учреждением в епархиях, где еще нет, миссионеров и устройством миссионерских библиотек по изложенным в этих правилах основаниям, 2) возложить на особую архипастырскую заботливость преосвященных попечение о том, чтобы в приходы, зараженные расколом и сектантством, были назначены священники и прочие члены причта, обладающие умственными и нравственными качествами, необходимыми для успешной борьбы с расколом, а несоответствующие таковым требованиям, были заменены другими вполне достойными и более благонадежными лицами. Вместе с сим Святейший Синод выражает уверенность, что в виду особых обстоятельств вызывающих настоящие мероприятия, преосвященные независимо от напоминания подведомственному духовенству о лежащей на нем обязанности охранения православных от совращений, и сами примут непосредственное участие в миссионерских трудах духовенства, участвуя и личными внушениями на православных и заблуждающихся при обозрении епархий и письменными посланиями по поводу появления того или другого лжеучения, а также развития каких либо нравственных недугов в среде православных. Равным образом, находя соответствующим цели и полезным составленное на бывшем съезде противораскольнических миссионеров слово к глаголемым старообрядцам, Святейший Синод признал необходимым и это слово, напечатав, разослать при указе епархиальным Преосвященным для распространения по церквям в руководство приходским священникам при собеседованиях с раскольниками. Июля 18 дня 1888 года.

Обер-секретарь Т. Барсов

Секретарь П. Ивановский»

Согласно Правилам в каждой епархии, где наблюдалось распространение старообрядчества и сектантства, необходимо было утвердить одного или двух епархиальных миссионеров (если действовало два епархиальных миссионера, обычно их компетенция различалась – один служил в старообрядческой среде, другой – среди сектантов), а также, по усмотрению архиерея, уездных (по уездам) и окружных (по благочиниям, составлявшим в церковно-административном отношении один уезд).

24 пункта Правил включали в себя не столько предписания конкретных действий по отношению к староверам и сектантам, сколько регламентацию миссионерской службы и поведения в ее рамках православного духовенства. Миссионеры не исполняли никаких священнических обязанностей, не имели собственного прихода и, соответственно, финансировались из епархиальных средств «в размере, определяемом епархиальными преосвященными, по соображению с условиями, трудами и успехами деятельности миссионеров». Для обеспечения миссионеров богословской и антираскольнической литературой в епархии создавались главная миссионерская библиотека под управлением архиерея, благочинническая и окружные библиотеки, финансирование которых предполагалось производить из «местных средств». Кроме того, в миссионерском служении должны были принимать участие не только специально отобранные священники или подготовленные специалисты без духовного сана, но и все приходское духовенство, которому вменялось в обязанность регулярно проводить внебогослужебные чтения и беседы с паствой, особо обращая внимание на неукоснительное соблюдение ритуальной части богослужения – «истовое совершение крестного знамения, … вразумительное и внятное чтение и пение церковных молитвословий и с приглашением к участию в таковых песнопениях самих молящихся». На будущее Правила предусматривали подготовку миссионеров из крестьян, преимущественно перешедших из раскола, для чего следовало повсеместно открывать церковно-приходские школы и школы грамотности. В пример ставилась школа, организованная в Вятке епархиальным миссионером протоиереем Стефаном Кашменским, который несмотря на жесткое противостояние вятского архиепископа Аполлоса, сумел также открыть в 1883 г. Миссионерское братство Святителя Николая.

Вполне осознавая за православным духовенством черты, которые могут свести на нет все усилия миссионерского служения, создатели Правил предписывают крайнюю строгость в поведении приходского причта: запрещается пьянство, нюхание табака, вымогательство подношений за осуществление треб и т.д..

Новое, внимательное и осторожное, отношение к расколу со стороны РПЦ проявилось в некоторых обрядовых изменениях: в «старообрядческих приходах» предписывалось, по возможности, не исполнять песнопения партесным напевом, неприемлемым для староверов, и перейти на унисонное, а также убрать не только из церквей, но и из домов прихожан иконы не «соответствующие древним греческим подлинникам», то есть такие образцы «авангардной иконописи», которые позже сами староверы с успехом воспримут в своей духовной жизни: Троица, состоящая из одной человеческой фигуры с тремя головами, Богородица Троеручица с тремя «естественными» руками и т.д.

Таким образом, миссионерская служба РПЦ в Самарской епархии в начале XX в., представляла из себя следующее:

Во главе миссионерской деятельности стоял архиерей, который также заведовал главной миссионерской библиотекой. Ему напрямую подчинялись два епархиальных миссионера (по сектантству и расколу). В свою очередь им подчинялись уездные миссионеры, при которых существовали благочиннические библиотеки, и окружные миссионеры с окружными библиотеками. Как архиерей, так и епархиальные миссионеры, заведовали в деле миссионерского служения приходским духовенством, церковно-приходскими школами и школами грамотности. Священство готовило для дела миссии прихожан, преимущественно перешедших из раскола.

В дальнейшем, в 1908 г., в епархии был организован Самарский миссионерский Совет, а миссионерам было позволено набирать из местного населения помощников, деятельность которых также оплачивалась из средств епархии. В Самаре стали проводить епархиальные миссионерские курсы для священников и мирян, задействованных в миссионерском служении (например, в 1912 г. таких было 35 человек).

У РПЦ явно не хватало сил для давления на такое устойчивое конфессиональное образование как староверие. В условиях нового светского законодательства, по которому изменились и буква и дух отношения государства к старообрядчеству на «либеральное терпение», РПЦ не могла самостоятельно справиться с расколом. Единственным инструментом воздействия на старообрядчество, которое применялся всегда, но не был превалирующим, стала миссионерская проповедь и церковно-приходское просвещение, особенно в сельской среде.

Миссионеры должны были регулярно отчитываться о конфессиональной ситуации в подведомственном районе перед архиереем, который, в свою очередь, должен на основании донесений составлять ежегодный отчет для предоставления в Священный Синод и опубликования. Кроме информации о деятельности миссионеров в старообрядческой и сектантской среде, такие отчеты содержали статистику и географию распространения раскола, внутреннее идейное наполнение отдельных староверческих толков и сект, вплоть до хлыстовских песен, подробное развитие за отчетный год, описание деятельности учителей и пропагандистов раскола и сектантства. При сравнительной характеристике ежегодные епархиальные отчеты позволяют проследить довольно точную динамику старообрядчества за достаточно большой период времени. При этом, естественно следует учитывать, что, как и всякий официальный документ, ежегодные отчеты носят в некоторой степени тенденциозный характер. Данные о деятельности миссионеров представляются в выгодном свете, соответственно, численность и активность раскола и сектантства со временем занижается. Так в отчете за 1911 г. было указано, что староверов в губернии 87 с половиной тысячи и, судя по ежегодным данным, это число постоянно уменьшалось. Однако в 1914 г. старообрядцев уже 88 000, что не находит никакого объяснения в отчетах. В отчеты не входили факты неисполнения миссионерской службы отдельными миссионерами, как это было, например, в 1912 г. в селе Малый Узень, где помощник миссионера Иван Крендясов за зиму практически не проводил проповеди и беседы с паствой, на что Самарскому миссионерскому Совету обратил внимание миссионер Василий Быстров, требовавший заменить его на крестьянина этого же села Михаила Маслова.

Поскольку миссионерское служение затрагивало вопрос финансирования из местных средств, епархиальное руководство крайне строго реагировало на подобные донесения. В указанном случае Иван Крендясов был незамедлительно лишен должности, на его место встал Михаил Маслов, который, к тому же, получил невыплаченное Крендясову жалованье за три зимних месяца в размере 60 рублей.

Относительно Самарской епархии начала XX в. сохранилось около десяти ежегодных отчетов, начиная с 1902 г. и заканчивая 1915 г., охватывая время введения свободы вероисповедания, разрешения государственной регистрации староверческих общин и активизации Соборов общестарообрядческих и отдельных согласий, в том числе в Самаре, где в 1905 г. прошел всероссийский Собор поморского законно-брачного согласия.

Не во всех самарских отчетах присутствует исчерпывающая информация о расколе, однако в совокупности они представляют целостную картину истории старообрядчества Самарской епархии в начале XX в., как ее видели представители главенствующей церкви.

Непосредственно раскол становится предметом отчетов, начиная с 1905 г., после опубликования указа 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости» и октябрьского Манифеста того же года.

Самарские староверы, как и по всей России, встретили Указ с воодушевлением, в первую очередь из-за того, что он ассоциировался с открытием запечатанных почти полвека назад алтарей крупнейшей старообрядческой общины белокриницкого согласия – Рогожского кладбища в Москве. Распечатание произошло 16 апреля, до издания указа «О веротерпимости», после телеграммы Николая II, где он пишет: «Да послужит это столь давно желанное старообрядческим миром снятие долговременного запрета новым выражением моего доверия и сердечного благоволения старообрядцам». Поповцы Самары и общин губернии, особенно белокриницкого согласия, к которому относилось Рогожское кладбище, вслед за Московским архиепископом Иоанном, епископами Арсением Уральским и Иннокентием, отправили большое количество телеграмм на имя императора с выражением благодарности как за возобновление богослужения в храмах Рогожского кладбища, так и за свободу вероисповедания – именно так восприняли дух указа «О веротерпимости» староверы.

На имя императора была направлена телеграмма из Балаково, в которой попечители балаковской белокриницкой общины купцы Анисим Мальцев, Степан Вехов и Андрей Мочалов благодарят за предоставление религиозной свободы.

В подписанной настоятелем белокриницкого Николаевского прихода Петром Узенцовым телеграмме, староверы Николаевска, священники, прихожане, попечители и начетчики выражают благодарность «за религиозную свободу и открытие святых алтарей Рогожского кладбища».

Благодарственными телеграммами откликнулись не только поповцы, но и, например, поморцы, которые в начале XX века являлись чуть ли не самым социально-активным согласием старообрядчества.

При таком восторженном отношении к долгожданной религиозной свободе, на практике указ «О веротерпимости» отличался от закона Александра III 1883 г. лишь тем, что теперь старообрядческое духовенство исключалось из земского и крестьянского сословия и, соответственно, освобождалось от их повинностей. Также указ запрещал какие-либо преследования по отношению к перешедшим из православия в другую христианскую конфессию.

Указ был направлен не только на разрешение «старообрядческого вопроса», а также касался других вероисповеданий: протестантизма, мусульманства, а также сектантства и ламаизма, которое было теперь запрещено называть язычеством. Из всех 17 пунктов Указа лишь 7-й напрямую относился к староверию – «присвоить наименование старообрядцев, взамен ныне употребляемого названия раскольников».

Известный старообрядческий начетчик Федор Евфимьевич Мельников, в подробном анализе Указа 1905 г. обоснованно замечает, что большая часть его пунктов предоставляла юридические лазейки, посредством которых исполнение «духа» Указа можно было бы обойти согласно «букве». Так, например, исключить из числа православных можно было по желанию тех, у кого предки или сами исповедовали «нехристианскую веру» до присоединения к православию. Однако староверие, в юридическом отношении, не представляло собой «нехристианской веры», соответственно к нему указанный пункт не относился. Об этом еще в 1880 г. писал известный криминалист Николай Адрианович Неклюдов: «православные раскольники, как лица, принадлежащие к православному исповеданию, не могут быть почитаемы ни нехристинанами, ни язычниками». Тогда как исключение из списка православных, а также открытое преподавание Закона Божия и многое другое, разрешенное теперь нехристианским конфессиям, оставалось крайне актуальными для староверов, но нерешенными вопросами.

Самарские староверы, как и по всей России, прекрасно осознавали недостаточность Указа 1905 г. для решения «старообрядческого вопроса». Несмотря на то, что 17 октября того же 1905 г. был обнародован Манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», подразумевающий введение «незыблемых основ гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов», в 1909 г. самарский старообрядец П.Сенаторов написал письмо на имя члена III-й Государственной Думы от Москвы Александра Ивановича Гучкова, в котором указывалась настоятельная необходимость «дать всем свободу совести и тогда люди будут жить мирно и согласно и не будут проливать кровь из-за вер, и тогда только православная вера будет на высоте своего величия, и тогда она истинно наречется чадолюбивой матерью всех народов, и тогда наша Россия будет сильна и богата. Это мое такое понятие». Такие же письма были разосланы члену Государственной Думы епископу Холмскому и Люблинскому Евлогию, протоиерею Петербургского Исаакиевского Собора Александру Ивановичу Исполатову и митрополиту Волынскому и Житомирскому Антонию.

Еще ранее, в 1908 г., в Государственную Думу, также на имя Гучкова, поступила записка от староверов спасовского согласия г. Коврова с перечислением «старообрядческих нужд и потребностей». В ней поднимались вопросы, волновавшие все старообрядческое сообщество начала XX в. Среди них указывалась необходимость:

1. Права свободного вероисповедания;

2. Права создавать общины и устраивать храмы, скиты, молельни на общественных и частных землях;

3. Права избирать наставников, настоятелей и т.д.;

4. Записи о рождении, браках и смерти возложить на гражданское начальство и упростить процедуру;

5. Права брачеваться с представителями никонианской церкви (РПЦ)

6. Признания всех браков, заключенных до того, заявленными;

7. Допустить браки с 21 года без согласия родителей и с 17 лет при разрешении родителей;

8. Упростить ведение статистики староверов;

9. Разрешить иметь школы и училища со старообрядческой программой преподавания.

Таким образом, несмотря на ряд положительных законодательных актов, касающихся старообрядчества, к 1909 г. большая часть вопросов, актуальных для староверов так и не была до конца решена.

Как и по всей России, исполнение Указа 1905 г. и отношение к старообрядчеству самарских властей диктовалось личными пристрастиями руководства. Самарскую и Ставропольскую епархию с 1904 по 1911 г. возглавлял епископ Константин (Булычев), при котором границы епархии увеличились в 1908 г. за счет Уральской области (Оренбургская епархия). Архиерей сразу после приезда совершил знакомство с инородческими приходами, окормляемой губернии. В будущем преосвященный прославится активной пропатриаршеской позицией на Священном Соборе 1917-1918 гг., а также неоднократным уходом в обновленческий и григорианский расколы.

Однако в новых юридических условиях существования старообрядчества у епархиальной власти, по всей видимости, не было достаточно эффективных рычагов давления на раскол. Самарский исследователь староверия Ирина Георгиевна Будкина, автор единственного в своем роде обобщающего труда по истории старообрядчества в Самарском крае, приводит пример фактического бессилия епархиальной власти, не имеющей теперь права запретить старообрядческие крестные ходы и открытые богослужения, когда благочинный 3-го округа Александр Никольский доносит самарскому архиерею о проведенном 4-5 июня 1910 г. в селе Хрящевка старообрядческого крестного хода, при прямом содействии гражданских властей.

Имеющиеся данные позволяют с уверенностью говорить о том, что в Самарской губернии начала XX в. наиболее активное сопротивление расколу оказывало все же губернское гражданское начальство. В отличие от Саратовской епархии, где наоборот катализатором борьбы со староверием выступали архиереи, находящиеся в постоянном конфликте с губернаторской властью, (будь то яростный борец с расколом Иаков (Вечерков), возглавлявший кафедру с 1832 по 1847 г. или крупная общественно-политическая фигура – епископ Гермоген (Долганов) – с 1903 по 1912 г.), в Самаре в начале XX в., несмотря на частую смену губернаторов, архиерейская власть, по всей видимости, сохраняла добрые отношения с гражданской и старалась не вмешиваться в административную борьбу с расколом.

Сохранилось множество свидетельств, согласно которым губернатор часто отказывал в прошениях старообрядцев или Самарская городская Дума неимоверно затягивали решение того или иного вопроса, инициированного староверами. Особенно непреклонно губернаторская и городская власти относились к выделению старообрядцам земли и строительству новых храмов. Самарские федосеевцы затратили три года на разрешение выделить землю под новый каменный храм Успения Божией матери, а староверы белокриницкого согласия так и не смогли этого добиться за четыре года, с 1906 по 1910. Старообрядцы в долгу не оставались, и в итоге Почетный гражданин купец-старообрядец белокриницкого согласия Иван Львович Санин в ответ на очередной отказ в выделении земли направил в Самарскую городскую Управу письмо в котором пишет: «Такое решение Думы повергло старообрядцев в столь глубокое уныние, что при объявлении его некоторые плакали, а я особенно скорбел, как председатель церковного Совета старообрядческой общины – с одной стороны, и с другой – как лицо, предположившее открыть бесплатную столовую для бедных жителей г. Самары, без различия исповедания, на что уже утвержден устав и намечены весьма крупные средства для ее обеспечения.

Но теперь, в виду такого несправедливого отношения Городской Думы к старообрядцам, моим единоверцам, в значительном числе проживающем в Самаре, но, к сожалению малочисленных в Городской Думе, я боюсь вверить ей задуманное доброе дело и потому решил означенную столовую не открывать. Вследствие чего покорно прошу Городскую Управу возвратить предоставленные документы на имущество, которое я предполагал пожертвовать. Венцом этого дела должно быть мое духовное завещание об учреждении и средствах на содержание столовой, какового завещания в помянутом смысле я уже не сделаю».

Одной из причин жесткости губернской власти к старообрядчеству в Самаре, а также невмешательству архиерея в административные меры гражданской власти в противодействии расколу, видится в крайне тяжелой социально-политической обстановке в губернии во время Первой русской революции и особенно после зверского убийства социалистами-революционерами Григория Фролова губернатора Ивана Львовича Блока в 1906 г. и ряда других террористических актов. Новый губернатор Владимир Васильевич Якунин ужесточил меры по поддержанию порядка, создал военно-полевые суды и объявил губернию на положении усиленной охраны. В это время, при пристальном внимании к ситуации в Самаре со стороны императора, конечно, не могло быть и речи, чтобы вмешиваться в действия гражданской власти, пытавшейся усмирить бунтующую губернию.